Гурам Дочанашвили - Одарю тебя трижды (Одеяние Первое)
На чистом месте Чемпион, наконец, может обойти быка. Зе свешивается набок и, держась левой рукой за гриву, правой ловит хвост беглеца. Схватившись за него, он осаживает Чемпиона и, свалив быка с ног, прыгает ему на шею.
Несколько минут бык лежит, закатив глаза и тяжело дыша, а Зе пальцем выковыривает из язвы личинок и всовывает туда горлышко бутылки с креолином. Придя в себя, пациент приподнимается, глядя с ужасом, как удаляется вакейро в поисках следующей жертвы...
Распутывая петли ее следов, Зе час за часом приближается к границам чужих владений. Переступив их, вакейро останавливает Чемпиона и в раздумье чешет щеку под ремешком кожаной двууголки. Ясно: дальше искать нет смысла, быка увел одноногий леший Саси. Прежде чем лечить животное, надо, как говорят в сертане, вылечить след. Зе спешивается и кладет на отпечаток копыта две веточки крестом — испытанное средство для обуздания нечистой силы. Затем, сидя на корточках у следа, Зе произносит положенные слова. Заговор, как собака, разыщет и завернет быка, если Саси снова не исхитрится.
Для крепости заговора важны поза, погода и положение луны. Любая из множества таинственных причин может пустить его насмарку. Бывает, не сработает наговор от змеиного укуса, и след приводит вакейро к ослизлой, раздувшейся туше с торчащими в небо ногами.
От неприкаянной жизни скотина становится нервной и склонной к фантазиям. Ее расстроенная психика не переносит внезапности. Стоит непривычной тени или звуку возмутить неподвижное безмолвие сертана, как корова теряет голову и в паническом ужасе бросается бежать. Страх немедленно заражает других животных, и вот уже все стадо бешено ломится через каатингу, сшибая кактусы на своем пути.
Справиться со взбесившейся скотиной Зе помогают соседи. Без предупреждения, заслышав топот стада, они выскакивают наперехват и потом терпеливо собирают в зарослях рассыпавшихся животных.
Только в таких случаях, пожалуй, Зе и встречается с посторонними. Его обычное общество — быки, и он с детства учится у них немногословности. На люди вакейро попадает раз в году, когда отводит скот на зимнюю ярмарку.
Накануне он ловит и собирает в загоне предназначенных для продажи быков. Туда же идут и его собственные телята. Хорошо бы подождать, пока они подрастут, но разве проживешь тем, что растет в огороде у Марии?
Придет срок, и новой засухи не миновать. От нее не спасут ни наговоры, ни ловкость. Потому и понятны были Зе проповеди Конселейро о конце света. Они волновали его не привычными картинами крушения мира, они рождали в нем безумную надежду.
Антонио Конселейро
До того как стать известным в качестве Конселейро — Советчика, Антонио Висенте Мендес Масиел уже обладал громким именем. Однажды под навесом ярмарочного балагана Зе слушал абесе, песни-азбуки, героический эпос Северо-Востока. Каждая строка песен начинается с очередной буквы алфавита. Гитарист пел:
Араужо из местечка Жагуарари
Братьев Масиелов оскорбили,
Возвели напраслину на братьев
Гордые сеньоры Араужо...
Имя Масиел принадлежало бедной, но многочисленной семье, которая долгие годы сражалась с кланом богатых фазендейро Араужо, не менее многочисленных и содержавших большой отряд наемников — жагунсо. Война началась потому, что кто-то из Араужо обвинил кого-то из Масиелов в краже нескольких голов скота. Обвинение было явно вздорным, всем было ясно, что Араужо хотят завладеть землей Масиелов. Ясно это было и Масиелам. Началась упорная кровопролитная война. Никакая из семей не могла никак взять верх. И тогда:
...Опасаясь дорогой победы,
Пусть, — предложили Араужо,—
Разрешит мировой судья их тяжбу.
Словом скрепили перемирие,
Только слово их было бесчестным...
Война шла еще долго, но Антонио по молодости в этой войне участия не принял. Его война с богатыми и власть имущими была впереди, и масштаб у нее получился иной.
Когда Зе встретил Конселейро, у него уже была большая свита сподвижников. В ярмарочный день, приехав в город, Зе обнаружил, что нашествие нездешнего народа вытеснило с базарной площади торговцев.
Апостолу прикатили повозку, он взобрался на нее и начал свой ежедневный совет, за что и получил уже давно прозвище Советчика.
— Братья! Далеки от нас Большие земли — Рим, Вавилон и Рио-де-Жанейро, но зловоние от их алчности достигает наших ноздрей. В земле ассирийской некогда язычники поклонялись идолу Молоху. И требовал медный тот идол долю от всякого добра их: и от скота их, и от житниц, и от каждого кувшина вина. Когда добрый наш Иисус принял муки, накалился окаянный Молох чрезмерно от проглоченного им и провалился в преисподнюю, откуда и произошел. Но тут же был под именем папы воздвигнут лукавым в земле латинской и, оскверняя имя святого апостола Петра, требует себе по-прежнему десятину от всякого мирского добра. А ныне отверзлось еще одно ненасытное чрево, новый Молох рассылает грамоты о поборах. Посмотрите на эти грамоты — вон они, и отпечаталось на них копыто дьявола!
Слушатели подались к крыльцу префектуры, где на доске были вывешены объявления о только что введенных муниципальных налогах.
Конселейро не понадобилось формулировать свой совет. Его поняли без долгих слов. Доска была вырвана вместе со столбом, и среди раздавшегося народа сухое дерево пустило длинные прозрачные языки пламени.
О последующих событиях Зе узнал не скоро. Губернатор послал отряд в тридцать полицейских схватить Конселейро, чтобы пресечь его подрывные действия. Они настигли апостола в чистом поле и весело накинулись на оборванных странников.
Бегство солдат во главе с сержантом было по-разному описано в абесе и докладе губернатору. Встревоженный численностью и вооружением пилигримов, губернатор отрядил уже восемьдесят человек с тем же приказом. Несколько недель они блуждали от фазенды к фазенде, но Конселейро со спутниками затерялся в просторах сертана. А вскоре по сертану пронесся слух о том, что в глубине сертана построен город, где нет ни помещиков, ни чиновников, ни голода. Все люди живут там как братья. Называется тот город Канудос.
Канудос
Пустынные дороги Северо-Востока оживились. Казалось, снова наступила засуха и погнала людей искать зеленую листву. Однако шли они не на юг, к морю, а в обратную сторону, в самые глухие и безрадостные места сертана.
Мимо хижины Зе катились повозки. Шли семьи: впереди месят пыль босыми ножками дети, женщина бредет с узлом на голове, муж ее несет оружие. Те, кого ночь заставала поблизости, просили приюта у Зе.
Гости и хозяева сидели обычно на корточках перед очагом и ждали, когда в котле сварится фасоль. В ожидании говорили переговоренное о Конселейро и Канудосе.
Наслушавшись разговоров, Зе не одну ночь шептался с женой:
— Ну что?
— Боязно мне фазенду бросать.
— Говорят же люди, ни голода, ни мора там не бывает.
— Верно ли говорят?
— Хуже-то не будет, что нам, привыкать!
Долго было решиться, а на сборы хватило часа. Зе жалел только о Чемпионе, но что делать, конь-то хозяйский.
Сливались дороги, сливались и семьи пилигримов, целыми караванами вступая на улицы Канудоса. Город встречал их строительной лихорадкой. На окраине новоселы плели стены, обмазывали их глиной, в деревянных формах зрела черепица.
Как и всем приезжим, Зе надлежало показаться Жоану Абаде, помощнику Конселейро. Формальности были коротки.
— Что принес с собой? — спросил Жоан Абаде.
— Телята у меня.
— Скотину сдашь в казну. Вакейро?
— Вакейро.
— Хорошо, будешь при стаде. А пока можешь строиться.
В старой части города не было ни души. Народ разошелся по работам или попрятался от солнца под крыши. Лишь у торговых рядов двое возниц скатывали бочки с повозки. Зе остановился поглядеть: к повозке подошло несколько вооруженных вакейро. Они оттеснили разгружавших и прикладами вышибли клепку. Зеленоватые струи забили во все стороны и растеклись в пыли, быстро краснея. Купца, кинувшегося спасать свое добро, схватили за плечи.
— Ты что, рехнулся, не знаешь, что в Канудосе спиртное запрещено?
Зе с сожалением наблюдал, как растет вокруг лужа, насыщая приторной сладостью воздух.
— Слава тебе, господи! — перекрестилась Мария. — Правду сказали люди, и впрямь святое место и есть!
...Райской жизнью жизнь в Канудосе было назвать трудно. Разлетаясь по сертану, слухи о нем принимали фантастическую окраску, и в самых дальних углах люди верили, что в Канудосе текут молочные реки вдоль кисельных берегов. Молочных рек не было. Наесться досыта Зе и его семейству не пр-шлось и на новом месте, ибо сертан оставался сертаном, а засуха — засухой. Но зато скот, который пас Зе Матута, был не помещичий, а свой, то есть принадлежащий всем людям в общине. А Мария, которая работала на огороде вместе с другими женщинами, должна была получить свою долю урожая, одинаковую для каждого, будь то мужчина, женщина, малый ребенок или беспомощный старик.
