Александр Зиновьев - Желтый дом. Том 2
На лестнице к нему прицепилась уборщица. Он не понимал, в чем дело. А она кричала на него. Вот вошь, подумал он, наверно, пронюхала что-то. Удивительный же мы народ! Как только замечаем, что кого-то можно бить безнаказанно, «кидаемся все скопом и кусаем, как можем.
Он вышел на улицу и пошел обычным маршрутом к дому — мимо Ленинской библиотеки, приемной Президиума Верховного Совета, университета, «Националя», Совмина. Около Маркса он задержался. Вокруг памятника полчища голубей с остервенением пожирали пищу, которую им из пакетиков сыпали пенсионеры. К Марксу они не подходили, а тот не обращал на них никакого внимания. Подлые и похотливые твари, подумал МНС. Он взглянул на Маркса, но тот встретил его взгляд с гранитным равнодушием.
На Лубянке величественный Железный Феликс, обтекаемый потоками автомашин, смотрел куда-то в неведомое будущее. Не видно было никаких переодетых агентов. Неужели их убрали? — подумал МНС. Вряд ли. Скорее всего, я отвык от них и утратил чутье.
Во дворе на детской площадке группа молодых парней выпивала. Опустевшие бутылки они били о «грибок». Осколки падали в песочницу. Один парень отделился от группы, вышел на улицу и упал поперек тротуара. Ребята, сказал МНС его собутыльникам, оттащите его во двор, его же в вытрезвитель заберут. Пусть забирают, ответили ему. И мотай отсюда, пока бороду не оторвали. Тоже учитель нашелся! Да, подумал МНС, никакой романтики пьянства нет. Есть мразь пьянства. А романтика пьянства есть лишь выдумка трезвых трепачей. И литературный прием. Надо с этим делом кончать.
Похороны Петина
Как потом писали в стенной газете института, похороны Петина «вылились в яркую демонстрацию единства и монолитности советской философии». С утра все здание гуманитарных институтов, двор перед зданием и отрезок улицы до здания редакции журнала «Коммунист» были забиты идеологическими работниками, съехавшимися со всех концов страны и из братских социалистических стран. Из Киева приехала целая делегация во главе с очень прогрессивным, но преуспевающим, несмотря на это, философом Непейводой. После хрущевского доклада, когда казалось, что Петин вот-вот погорит, Непейвода резко критиковал философские ошибки Петина, вследствие чего и прослыл прогрессивным. Потом, когда буря в столичной помойке улеглась, так и не начавшись, Непейвода, успевший к тому времени перескочить через две ступеньки служебной карьеры, попросил Петина быть оппонентом на защите его докторской диссертации. Петин согласился, конечно, и очень хвалил диссертацию, благодаря чему Непейвода поднялся еще на одну служебную ступень. Приехав в Москву, Непейвода встретился со столичными прогрессивными философами (со Смирнящевым, Субботичем, Тормошилкиной и другими). Оправдывая свою фамилию, он пил только водку. В порядке пьяной откровенности он признался, что приехал своими собственными глазами убедиться, что «этот негодяй и подонок» (он имел в виду Петина) подох на самом деле. На другой день, однако, он произнес проникновенную речь о покойном во время траурного митинга.
Для поддержания порядка во время похорон прибыла в большом количестве милиция и в еще большем количестве переодетые агенты. Боялись, что появятся уцелевшие жертвы Петина или их родственники и учинят диссидентские беспорядки. Глупые опасения, подумал МНС. Подлинные жертвы Петина стоят в почетном карауле у гроба, произносят хвалебные речи или терпеливо смотрят и слушают. Жертв нет, есть только соучастники. МНС оказался прав. Жертвы пришли и принесли... венок. Они хотели сначала написать на ленте, что венок — от жертв отдельных ошибок и перегибов. Но им сказали, что это делать неприлично, и они написали: от бывших соратников по борьбе.
Беспрерывно грохотал оркестр. Приезжал даже один из секретарей ЦК и постоял несколько минут в почетном карауле. Единение на самом деле было полное. Тваржинская появилась, держа под ручку с одной стороны явного антисемита Рабиновича, а с другой — тайного сиониста Сидорова. Тор-мошилкина стояла, прижавшись к профессору Васькину из ВПШ, который написал на нее донос в ЦК, и поддакивая своему аспиранту из университета, на которого она сама написала донос. Булыга одолжил свой носовой платок академику Евчуку, который не смог сдержать слез, вспоминая, как они с Петиным отражали атаки «меньшевиствующих идеалистов». Академика Канарейкина ввели под руки Смирнящев и Барабанов, а Субботич шел впереди, требуя освободить дорогу академику. Учитель шепнул МНС, что Петин, если уж говорить начистоту, был не такой уж сволочью, как мы об этом думаем, и не таким уж дураком и невеждой. И еще неизвестно, будет ли новый директор лучше его. Кстати, ходит слух, будто директором будет Непейвода. Сейчас украинская группировка в^руководстве является доминирующей и повсюду пропихивает своих людей. А мне все равно, ответил МНС, пусть хоть китайская группировка побеждает. Ты прав, сказал Учитель. И направился к группе Смирнящева, Сазонова, Субботича.
Потолкавшись в зале, заметив нескольких знакомых переодетых агентов, которые тоже его узнали и подмигнули ему, и не найдя желающих составить ему компанию (смыться отсюда и отметить событие где-нибудь в более подходящем месте), МНС выбрался из толпы и побрел куда глаза глядят. Лишь бы подальше от этого желтого дома, думал он. По похоронам Петина можно судить о том, до какой степени будет реабилитирован Сталин и реставрирован сталинизм. Похороны явно компромиссные. Новодевичье кладбище — это не Кремлевская стена. И секретарь ЦК по идеологии — не сам Суслов. Реабилитация и реставрация будет чисто внешней и формальной. Во-первых, нынешние вожди сами считают себя фигурами не менее важными, чем Сталин и его соратники. Во-вторых, никто не рискнет и не захочет объявить себя учеником и продолжателем дела Сталина. Ученики и продолжатели дела Ленина — это само собой разумеется. Но не Сталина. Вот через час-другой бросят последний ком земли на могилу Петина, завалят ее цветами. И с этой минуты даже ближайшие холуи Петина перестанут упоминать его имя. Великая эпоха уходит в прошлое, унося с собой свои тайны и уступая место исторической лжи.
Ну а ты смог бы заявить себя последователем Сталина? — услышал он в себе неведомо чей вопрос. Я смог бы, подумал он. Я хотел бы хотя бы один раз ворваться ночью в чужую квартиру, увидеть побледневшие лица и трясущиеся руки, приказать следовать «за нами». Хотя бы раз выполнить ответственное поручение, причем — «любой ценой». Хотя бы раз... Стой! О чем ты?! Боже, до какой мерзости может додуматься даже такой человек, как я! Так чему же мы удивляемся?! Наш человек не просто внешне, но и внутренне способен на любую пакость, если она официально оценивается как действие во имя, ради, для... И больше внутренне, чем внешне. Внешне наш человек может быть лодырем, халтурщиком, обманщиком даже в осуществлении пакости. Внутренне — никогда. Но хватит об этом. Со смертью Петина умерла и проблема Сталина. Я свободен!
Но так ли это? А что, если именно теперь он утратил всякую свободу, ибо сам он, строя свои личные расчеты, был лишь фактором в расчетах других? Эта мысль поразила его, и он внезапно остановился. Переодетые агенты по инерции налетели на него и чуть не сбили с ног. Извините, сказал он им, я задумался. И он продолжил свой путь, уже не думая ни о чем.
Предпраздничные дни
Приближались майские праздники. В магазинах росли очереди и испарялись нужные продукты. В учреждениях высокого ранга выдавали праздничные «пакеты». В учреждениях пониже такие пакеты выдавали высшим лицам, а прочим выдавали по нескольку штук на отдел, и сотрудники разыгрывали их по жребию или делили на части. Москва очищалась от зимнего мусора, от психически неустойчивых личностей и ненадежных элементов. В райкомах партии проводились инструктажи руководителей праздничных колонн, а те затем инструктировали правофланговых. На улицах и в общественных местах утроилось число милиционеров, удесятерилось число народных дружинников. Переодетые агенты сновали и топтались повсюду и в таких количествах, что даже резкое движение рукой в карман за спичками кончалось проверкой документов в милиции и наведением справок. Свыше было дано строжайшее указание не допустить никаких эксцессов, и оно неукоснительно проводилось в жизнь. На секретном заседании Политбюро, слухи о котором сразу же расползлись по Москве, Председателю КГБ и Министру ВД было сказано прямо: если произойдет политический скандал, встанет вопрос о вашем переводе на другую работу. По тому, как переодетые агенты отнеслись к МНС с явным безразличием, он понял, что за ним смотрят в оба. К чему бы это? Он вроде бы не диссидент. И пока еще не псих. Неужели те идиотские штучки не дают Им покоя?! Смешно!
По мере приближения праздников число пьяных на улицах и в транспорте (даже в метро) стало возрастать с каждым днем в геометрической прогрессии. Этому явлению найдено строго научное объяснение. Причин тому много, главные из них — следующие. Во-первых, число пьяных растет вообще, как и все прочие показатели нашей страны. Во-вторых, с приближением тепла все пьяные вылезают на улицу, а не отлеживаются дома и в подъездах чужих домов. В-третьих, число забираемых в милицию и вытрезвители в связи с приближением праздников сокращается, поскольку власти идут навстречу чаяниям трудящихся (с одной стороны), а все места для пьяных в милиции и вытрезвителях давно переполнены (с другой стороны), — пример поразительного единения партии и народа. В-четвертых, каждый раз к общим причинам примешиваются частные. В прошлом году, например, власти сделали так, что у трудящихся пропала Пасха. И они, в особенности неверующие партийные алкоголики, в знак протеста начали пить с удвоенной силой. В этом же году, наоборот, Пасха оказалась в воскресенье, накануне майских праздников, и трудящиеся в предвкушении четырех выходных подряд начали пить с удесятеренной силой еще за две недели до этого. Причем, как всегда, во главе шли коммунисты-атеисты-алкоголики, ведя за собой прочую беспартийную и темную верующую массу, которая теперь состоит в основном из рафинированных интеллигентов, знающих иностранные языки и слушающих западные враждебные радиостанции.
