Вячеслав Щепоткин - Крик совы перед концом сезона
— Чем же вас так расстроила Леночка? — с лёгким участием спросил Слепцов. Ему стало жаль в один миг изменившегося Сергея. — Родила што ль без мужа?
— Если бы, Паша! Она… В это трудно поверить… Я теперь не могу ездить по Ленинградке… Куда угодно пассажира беру, а на Ленинградское шоссе — лучше колёса проколоть…
Карабанов уставился на дорогу и замолчал. Он не раз вспоминал тот поздний осенний вечер. Возвращаясь в Москву из аэропорта Шереметьево, куда за хорошие деньги отвёз опаздывающего пассажира, доктор увидел впереди стоящих вдоль шоссе женщин. Он знал по рассказам новых коллег — «бомбил», что это за дамочки. Как их только ни называли: путаны, девицы лёгкого поведения, «ночные бабочки». Однако суть была одна. Проститутки.
Сергей не считал себя ханжой. Кроме медсестры Нонны у него перебывало много женщин. Но каждая из них если не влюблялась, то, по крайней мере, была увлечена. Так же, как он сам. А тут женщины продавались за деньги.
В свете фар доктор увидел поднявшего руку мужчину. Остановился. К окну наклонилась немолодая, плохо выбритая физиономия. Пахнуло спиртным.
— Командир, к Трём вокзалам.
Карабанов задумался: надо было уже возвращаться домой, в свой город когда-то военно-космической ориентации.
— Заплачу. Прилично дам, — торопливо заговорил хмельной мужик. — Хорошую девочку снимаю. На всю ночь…
Доктор неохотно кивнул. Мужчина кому-то махнул рукой, и к машине заторопилась молодая девушка. Что-то показалось в её походке, фигуре Карабанову знакомым. Мужчина открыл дверцу, пропустил проститутку на заднее сиденье, и доктор в зеркале увидел дочь. У него споткнулось дыхание.
— Лена! Ты?! Как ты здесь?
Пассажирка слегка смутилась, но выходить не собиралась.
— Здравствуй, папа. Вот… работа такая…
— Какая работа?! — вскричал потрясённый Карабанов. Повернулся к садящемуся мужчине:
— А ну, вылазь отсюда, козёл!
— Полегше, водила! Вот как дам по рогам!
Доктор выхватил из-под сиденья монтировку, замахнулся на мужика. Тот выскочил из машины. Карабанов, не закрывал задней дверцы, сорвал «жигулёнка» с места. Опомнился уже у поста ГАИ.
— Про Ленинградку, Паша, теперь не могу слышать. Сломалась жизнь моя… Мне когда-то отец говорил… Предупреждал… Не сова, Паша! Люди видели!
Тут только до Слепцова дошло, что имел в виду доктор. По телевидению не раз показывали стоящих зимой и летом вдоль Ленинградского шоссе проституток. Большинство были совсем молодыми. Корреспонденты не без интереса расспрашивали девиц об их прошлой жизни в разных городах страны, с удовольствием комментировали новое занятие, причём ни журналисты, ни сами путаны не находили ничего плохого в этой придорожной жизни.
— Я видел по телевизору, — пробормотал ошарашенный Слепцов. — Девушек показывали… Ты про них?
— Она мне сказала… Когда я спросил, как она пошла на это… Клиентов ждать… Лена заявила, што это я её толкнул. Паша! Да я из шкуры лез! Видишь: «бомбилой» стал… у меня руки какие были! Добывал деньги, где мог… Взятки стал брать от больных… Всё для неё… На втором курсе университета сказала: не хочет ездить из Москвы. Как будто тысячи не ездят. Вроде бы нашла с подружками квартиру… Мы с Верой опять впряглись.
Одежду надо супер-пупер, обувь — от самых лучших… Говорит: не хочу быть хуже других…
— Конешно. Телевизор учит.
— Я бы этот телевизор взорвал! Там в героях одни бандиты и проститутки. Лена мне сказала, когда стал её стыдить… Ты сам, говорит, хотел другой жизни. Вот она пришла. Помог ей прийти… этой жизни.
— Телевизор сегодня не взорвёшь, Сергей. Хозяева самых порнографических каналов сидят в Госдуме. Не тех ты с Ельциным расстреливал.
Павел поглядел в окно: надо было выходить. Карабанов остановил машину на привокзальной площади. Здесь собирался взять новых пассажиров. Вышел со Слепцовым, чтобы купить сигарет: курить он так и не бросил. На площади кипела бурная, но какая-то нездоровая жизнь. Несметное количество палаток, павильончиков, киосков хаотично теснили друг друга, занимая всю большую территорию. Сотни людей уезжали из столицы домой — в подмосковные города и посёлки. Одни — после трудной, но всё же найденной работы, другие — после бесполезных поисков её. Людская масса растекалась между киосками и павильонами, покупала что-то в дорогу, что-то для неблизкого дома. Многие наскоро перекусывали прямо здесь, возле заполненных обёртками и разным мусором урн.
Купив в газетном киоске пачку сигарет, Карабанов огляделся. Ни одного улыбающегося лица. Словно какая-то незримая, но в то же время огромная тяжесть давила на людей, и они, сжимаясь под нею, отрешённо жевали еду, мрачно несли свои тусклые лица мимо таких же сумрачных обличий.
— Для кого мы ломали ту жизнь? — неожиданно спросил Карабанов. — Для них?
Он показал на площадь. Потом глянул на газетный киоск, возле которого стоял.
— Или для них? — ткнул пальцем в выставленный за стеклом журнал. Слепцов обернулся. Всю обложку занимала цветная фотография: Ельцин и вокруг него известные олигархи.
Глава четвёртая
После той встречи они больше не виделись. Но каждый раз, подумав о докторе, Павел вспоминал и разрываемую горечью, сбивчивую речь Карабанова, и влажный блеск серых глаз под нависшими веками. Поэтому сказав сейчас о ямах в мутной воде, он нисколько не преувеличивал того провала, в котором оказался бывший товарищ.
— У него неприятности, — торопясь быстрее насытиться, проговорил с набитым ртом Слепцов.
— Эт какие же? — с иронией спросил Нестеренко. — Мало мути в воде для Марка?
— Марк не здесь. В Штатах он. Только в тюрьме, — сказал Слепцов почти словами Карабанова.
— Ни хрена себе! — воскликнул удивлённый Нестеренко. — За што ж эт его?
— С бензином чево-то мухлевали. Их там целая шайка-лейка была.
— Жалко, у нас этим шайкам раздолье, — помрачнел Андрей.
— Но это не все неприятности. Дочка у него… Младшая…
— Леночка? — подсказал Волков. Он вспомнил красивую девочку, которую видел у Карабановых после их приезда из Америки, и нежность, с какой доктор глядел на свою любимицу.
— Леночка, Леночка… Сергей встретил её на Ленинградке… Среди проституток.
— Как! — вскрикнули одновременно Волков и Нестеренко. А Савельев отодвинул тарелку с бифштексом и мрачно проговорил:
— Это уже не неприятность. Это беда.
Слепцов пересказал разговор с Карабановым. Поражённые, все четверо молча взялись за еду. Павел после выпитого осмелел, стал есть не торопясь, тем более что уже основательно насытился. Он даже забыл, когда последний раз видел такое изысканное изобилие на столе.
— Я ж вам говорю, Виктор: ему самому… Карабасу самому нужна помощь, — сказал Слепцов, вглядываясь в лицо журналиста. Он его видел всего один раз, на той давней весенней охоте, и потому не особенно запомнил. Тем не менее, ему показалось, что Виктор не сильно изменился за девять прошедших лет. Единственное, что сразу заметил Павел — это обилие седины при довольно моложавом ещё облике.
— Жалко, конечно, человека, — откликнулся Савельев. — Но… (он помолчал, глядя в глаза Слепцову) за што боролся, на то и напоролся. Также как с выборами Ельцина в 96-м… Сколько внушали людям: граждане, народ, опомнитесь! Неужель не видите, што натворил Ельцин со своей, как вы говорите, шайкой-лейкой?… Дальше будет только хуже. Так оно и получилось. Я с братом жены поругался. Он мне: буду голосовать за Борис Николаича. «Почему?» «Свободу дал». А сам на работу ходит уже два раза в неделю. Зарплату не видит по несколько месяцев. Завод — такие станки делали! за границу продавались! — завод почти встал.
— Но ты же помнишь, што начала вытворять к выборам ельцинская камарилья, — проговорил Волков с неожиданной для него злостью. — Особенно перед вторым туром. Ташка от возмущения чуть инфаркт не получила. Вырвал её с телевидения. А то остался бы вдовцом. Лгали круглые сутки! Да нет, не лгали… Это даже нельзя назвать ложью! Бандитизм это! Преступление! С утра до ночи показывали кадры, как кто-то кого-то расстреливает. Больше всего смаковали выстрелы в затылок. По всем каналам, особенно по Гусинскому НТВ, повторяли: «Так будут делать коммунисты, когда вернутся к власти». Зюганова, который по всем опросам опережал Ельцина, изображали Гитлером. Да Геббельс им в подмётки не годится! Заправлял всем этим какой-то Малашенко…
— Знаю, — сказал Савельев. — Работал в международном отделе Це-Ка, а в последний горбачёвский год — у него консультантом. Потом перебежал к Гусинскому, возглавил НТВ и стал хулить вчерашнюю кормилицу свирепее своего идейного учителя Яковлева.
— Чево же не хватало этим перевёртышам? — возмутился Нестеренко. — Жили ведь получше, чем весь народ.
