Наталья Копсова - Норвежская рулетка для русских леди и джентльменов
Почему, ну почему Вадим стал таким? Когда, в какой момент времени у нас все разладилось? Как же так случилось, что я не заметила, прохлопала, упустила начало конца? Почему мне стало так напряженно с мужем, так неуютно? Я начала опасаться его необузданных реакций на любые мои поступки и слова. А уж последний год в семье мне стали устраиваться почти непрекращающиеся скандалы, ежедневно приходилось терпеть придирки и несправедливое унижение.
Критика словами, да чтобы побольнее; потом молчаливое сумрачное недовольство, опять хлесткая критика… Да никакой человек не способен долго терпеть столько несправедливых придирок и колкостей, сколько их вынесла я! Да я вытерпела то, чему названья нет! А за что? За что мне такая горькая судьбина? И почему? Почему я не могла спокойно, без придумывания идиотских «легенд» куда-нибудь пойти, заняться своими делами, встретиться с подругой? Вадим заявлял, что ничего хорошего я не заслуживаю и должна стараться лучше… Боже, какая глупость! А ведь верила… Почему мы перестали вместе куда-либо выходить из дома: в кино, на концерт, в театр? Почему мне стало с ним так плохо? Почему он выпил из меня всю радость жизни? Я ведь теперь совсем трухлявая внутри, просто ходячая оболочка или зомби; сдувшийся бывший воздушный шарик – ныне бесформенная, высокая, всеми позабытая мумия в саркофаге.
Много лет я отдавала себя ему так полно, радостно, без остатка. В моей жизни он был центром, и было так изумительно, счастливо, хорошо думать, что у меня есть он, Вадим. Сейчас даже невозможно вообразить, а ведь когда-то я пребывала в абсолютной уверенности, что однажды соберу всех наших друзей на серебряную свадьбу, а там – и на золотую с бриллиантовой. Нет, ничего, ничего теперь больше не будет! Почему я не способна позабыть те дни, когда мы были вместе и безумно счастливы? А он помнит? Конечно же, нет…
Года три назад в наших отношениях с Вадимом появилось нечто нехорошее, нечто враждебное и жестокое, опасное и беспощадное. Вдруг Вадим стал ко мне безжалостен; ко мне – своей жене, любящей его всем сердцем, ко мне, Веронике – женщине с романтическими и высокими к нему чувствами, благородными о нем мыслями, с полной ему преданностью и покладистостью.
«Я тебя, милая, научу быть хорошей женушкой. Каждое свое «нет» будешь вспоминать до конца дней. Не надо тут передо мной воображать себя Жанной д’Арк на костре, мне тебя ничуть не жаль!» – с ласковой угрозой в голосе информировал меня муж. Вадим наловчился быть мастером ударов по самым моим чувствительным местам. Каждое обращенное ко мне мужнино слово наносило глубокий, точно рассчитанный удар; потом те раны болезненно кровоточили и непрерывно ныли. Хотя удары и были словесные, а раны – виртуальные, чувствовались они как обычные телесные. Рубцы мои заживать не успевали, потому что вскоре мужем наносились новые и новые. О, как хорошо я осознала, во что в конце концов превращался солдат в старорежимной русской армии, получивший тысячу ударов прутьями в виде штрафа: в окровавленный, вздувшийся кусок сырого мяса. Вот именно такой, а еще не так давно бравый, бесстрашный и куражистый молоденький солдатик умирает сейчас внутри меня и вместе со мной. К этому в нагрузку невидимый, но гигантский и склизкий на ощупь спрут обволок и тело мое, и бессильную душу стальными щупальцами-присосками и утягивает в холодную, мглистую пучину, чтобы там в клочки разодрать и сожрать хотя бы и мертвую.
Стою я с внутренней стороны меня по самое горло в вязкой, пурпурного цвета кровушке, совсем скоро станет она мне по самые ноздри, потом еще чуть выше, и не станет Вероники: захлебнусь и прощай, «ку-ку» родные мамочка, и сын, и Аскер Бад, и Норвегия.
Когда все смутные ассоциации, как траурные осы, роящиеся в переполненном ими мозгу, на мгновение вдруг замерли, а потом разом скрестились на черной мысли о скорой гибели, желудок среагировал, и меня почти наизнанку вывернуло в белокафельном санаторском клозете.
Совсем еще недавно в виде комплимента мне поэтичный по натуре Николай рассуждал примерно так: вот, мол, у большинства женщин характеры лунные, причем зачастую то вовсе не романтические весенние диски почти ювелирной работы, но печальные и ущербные рожки накануне затяжного сезона дождей, зато у вечно смеющейся Вероники темперамент и характер всегда и несмотря ни на что солнечно-майский, как у большинства здоровых детей, и такие же по-детски широко распахнутые навстречу миру доверчивые глаза. Эх, видел бы Коленька меня сейчас тут – открестился бы от собственных слов!
В Аскер Баде моим оздоровлением особо занималась клинический психолог Марит: по-мужски коротко стриженная, темноволосая, достаточно дружелюбная, смирная, всегда немного скучноватая и, в моем понимании, совершенно никакая и как женщина, и как специалист особа примерно лет сорока. Честно говоря, мне на каждой встрече с ней вспоминалось крылатое выражение собственной бабушки о подобных людях: «Ни с чем пирог!», а про себя я с сожалением думала, что вот если бы мне вместо этой «бледной человеческой тени» выделили другого врача – умницу и профессионала, дела пошли бы куда успешнее. Никаких попыток поменять свою тифозно-стриженую, остреньким носиком похожую на птицу сойку докторшу я сознательно не предпринимала – зачем просто так наживать лишних недоброжелателей, хотя нам всем не раз говорили, например та же старшая медсестра Хельга, что пациенту для возвращения уверенности в себе и в жизни важно чувствовать личное внутреннее взаимодействие, ощутить правильную «химию», заиметь глубокий персональный контакт со своим лечащим врачом, и их, докторов, можно и нужно менять. Надо-то всего лишь написать стандартное заявление на имя главврача и отдать, допустим, старшей медсестре…
Нет, все же докторица может не на шутку обидеться, и неизвестно, как это мне «отпоется» чуть позже, а так ничего особенно плохого она, в принципе, не делает.
Ну, подумаешь, создает она у меня впечатление, что все эти многочисленные терапии, процедуры и анализы по сути – одна и та же наукообразная ерундистика; ну и что? Может, оно в самом деле так и есть, но кто о том признается прямо и честно… Единственное, что меня жутко разозлило и обидело, так это когда в самую первую нашу встречу дамочка предположила у меня начальную фазу алкогольной зависимости. Я так «со смыслом» на нее тогда посмотрела тяжелым своим взглядом, что она сразу же стушевалась и кротко умолкла.
Наши с Марит свидания всегда проходили на редкость стандартно: я ложилась на кушетку, а она мне задавала разные, по большей части идиотские вопросы. Вопросы всегда примерно одни и те же, я в свою очередь бубнила ту же самую, заранее мной скомпонованную, банальную и скучную по сравнению с действительными событиями, до дрожи тоскливую историю типа: что-то муж сделался невыносимо ревнив, поэтому пришлось от него убежать; выхода не было, и пришлось сначала пожить на улице, а потом у подруги; пыталась найти работу, но безуспешно; очнулась здесь, у вас в Аскер Баде – тут мне нравится, удрать из вашего «рая» нет и в мыслях. Получался просто новейший рассказ про дальнейшие путешествия Колобка.
Марит по обыкновению своему садилась где-то позади и, похоже, сладко там кемарила, слушая нудные россказни клиентов. В конце сеансов она неизменно из раза в раз повторяла, что меня по-женски понимает и сочувствует: вот так очутиться в совсем чужой стране без работы, без жилья, без денег, без родственников, без нормального знания языка – это, конечно, лихо.
По прошествии какого-то времени докторица решила применить ко мне эндогенно-антидепрессионный подход. Это когда корни внутренних душевных переживаний и внешних жизненных неудач ищут и находят в воспоминаниях о, по определению, «золотой поре жизни» – то есть о детстве. Так она принялась подробно «пытать» меня о родителях, их стиле жизни, убеждениях, воспитательных методах и моих с ними взаимоотношениях.
Счастливица Марит настолько была изумлена, узнав от меня так много нового, интересного и для себя неожиданного, а также сильно расширив горизонты собственных представлений, что твердо решила вставить мою бабушку и ее воспитательные методы в свою почти готовую к публикации научную статью. Заодно ко всему в гипнотерапии и в гипноанализе моя врачиха почитала себя за редкостную «доку» – то была самая кульминация ее сеансов, когда ей то было не лень.
– Так, теперь напоследок приступаем к расслабляющей гипнотерапии, – бесцветным своим голосом начинала она мне привычные монотонные верещания на тему расслабления. – Почувствуем, как все тело наполняет свинцовая неподъемная тяжесть. Тяжесть разливается по рукам, ногам, по животу и груди. Тяжело дышать, невозможно шевельнуть даже пальцем, свинцовая голова. А сейчас в пальчике левой руки появляется свет и тепло. Пальцы теплеют, теплеют, теплеют окончательно. Ладонь медленно погружается в ванну с почти горячей водой, вот она вся целиком опущена. Теперь пошевели пальцами. Им все легче и легче двигаться… Они становятся прозрачными, совсем прозрачными, почти невидимыми. Затем левая нога, начиная с бедра, постепенно светлеет, светлеет, теряет очертания и окончательно растворяется в пространстве…
