Наталья Копсова - Норвежская рулетка для русских леди и джентльменов
Моя основная проблема перед битвой за сына то, что я пока не имею работы и, соответственно, устойчивых средств даже к собственному существованию. Найти иностранцу достойную работу достаточно сложно, в первую очередь необходимо очень основательно выучить язык, что само по себе требует уйму времени и сил. Пока продолжаю настойчиво ходить на компьютерные курсы. Лекции читаются на норвежском, но установочные программы – английские, и по-английски сдаем экзамены – конечно же, так мне гораздо легче. Учусь по-прежнему каждый день с девяти до трех, потом можно остаться на дополнительное машинное время и попрактиковаться. То ли от адской смеси иностранных языков, а может, от постоянной концентрации сразу и зрения, и мозгов или же просто заедает суровая депрессия, но иногда по вечерам адски болит голова, мерещатся всякие ужасы и чувствую себя, как в мышеловке.
Серьезной проблемой для Вадима, думаю, должен стать тот факт, что жены (если только они не сумасшедшие) не убегают от хороших мужей на улицу в чужих странах в чем попало и без ничего. Моя адвокатша, мощная, как танк, норвежская валькирия, собирается настаивать, что муж обязан по закону поддерживать мать-иностранку и ребенка, пока данная особа, то есть я, нормально не выучит норвежский язык и не закончит курсы компьютерной переподготовки, так как за семь лет она во многом утратила свою инженерную квалификацию. На что будет особо упирать адвокат противоположной стороны – не имею понятия.
Плохо, что у меня на руках нет ни единого документа, даже свидетельства о рождении собственного сына – ни о каких нужных бумагах я не думала, когда уходила. Да в самом страшном сне несколько месяцев назад я не смогла бы вообразить себе подобное, ведь с Вадимом мы вместе прожили четырнадцать лет. Родители Вадима полностью на стороне сына и поддерживают абсолютно все его решения.
Будущее мое настолько туманно и неясно, что я чрезвычайно его опасаюсь и мечтаю дожить до лета чисто физически, а при этом еще умом не тронуться. Так хочется заснуть без всяких сновидений, а потом открыть глаза – за окном лето, и все несчастное и плохое навсегда позади.
Ах, боюсь, что не пересечь мне в целости минное поле собственной жизни!
Прошу твоего прощения за сумбурность изложения и, пожалуйста, пиши мне.
В моих нынешних обстоятельствах человеку как воздух нужна искренняя дружеская поддержка. Передавай от меня привет и пожелания здоровья своей уважаемой маме.
Крепко тебя целую, твоя Ника».
Глава 38
На второй день моего пребывания в психоневрологическом санатории в столовой самообслуживания повстречала я весь примерный контингент лечащихся в подобных местах от хронических неврозов, психозов и острых депрессивных состояний. Большая часть пациентов находилась в возрастной группе лет около сорока пяти – пятидесяти, из чего я сделала вывод, что тяжесть прожитого времени начинает особенно сильно давить человека именно в данном возрасте. Попадались отдельные, вида замкнутого и меланхоличного юноши и девушки едва-едва из подростковой зелени, то есть не старше восемнадцати-двадцати. Как чуть позже дошли до меня подробности из обязательных в любых коллективах слухов обо всех и обо всем, молодежь сильно пострадала от семейного и детского неблагополучия с последующим наложением стресса от незадавшейся межполовой любви. В результате детских психологических травм взрослая личная жизнь у людей обычно не задается, что весьма естественный и логичный, на мой посторонний и немедицинский взгляд, факт.
В санаторном наличии имелись три вечно оживленные, громко хохочущие, много жестикулирующие и почти безостановочно щебечущие всякую чепуху молодые женщины несколько моложе меня. Вскоре про себя я стала именовать их «феечками». Это случилось после того, как однажды за столом девушки вдруг разразились таким буйным хохотом, что нечаянно опрокинули на себя два только что взятых подноса с горячими блюдами, мне же сразу пришел на ум каждому ребенку известный стишок:
Три очень милых феечкиСидели на скамеечке.Но съев по булке с маслицем,Сумели так замаслиться,Что мыли этих феечекИз трех садовых леечек.
В столь цветущем трио молодая шведка приходила в себя от проблем семейной жизни с мужем-наркоманом, молодая бразилианка – с мужем-садистом, а их норвежская подруга – с отцом-алкоголиком. Развеселые, шумные, во всегдашнем приподнятом настроении и с пританцовывающей походкой пациентки создали у меня впечатление лиц, находящихся на последней стадии излечения, а их поведение – конечную цель норвежской психиатрии. Все-таки «феечки» вносили интересный, хотя и странный диссонанс в молчаливую отрешенность остальных клиентов санатория.
Время от времени появлялись и вскоре опять неизвестно куда пропадали еще какое-то мрачные личности с потухшими взглядами. Сама же я превратилась в как бы противоположность самой себе, то есть стала «тиха, как украинская ночь», и утратила почти всякое любопытство к людям и миру. Теперь люди начали казаться мне до зубовного скрежета скучными и в большинстве своем до крайности примитивными. Общаться здесь мне ни с кем совершенно не хотелось, хотя как-то раз хорватка Бранка ни с того ни с сего со мной разоткровенничалась, вдруг поведала часть своей жизненной истории. Минут на сорок я вынырнула из толстой скорлупы собственного эгоцентризма и даже подумала: «Вот у человека вышло страшнее, чем у меня. Такое мне бы не перенести и вовсе!» Хорошо помню: сделалось ужасно стыдно за свои слабость и безволие, но что же тут поделаешь – не всем дано родиться сильными людьми и выдающимися личностями.
Бранка родилась и жила в небольшом боснийском городке Бугоене, и когда случилась кровавая гражданская междоусобица между мусульманами, хорватами-католиками и православными сербами, она как раз «кстати» оказалась беременна своим первым ребенком. Срок рожать подошел в жарком апреле, когда ее родная земля задрожала от взрывов, всполохов огня и перепуганных криков охваченных паникой соседей. Сербы и хорваты наступали на город с разных сторон, и местные городские власти начали срочную эвакуацию до смерти напуганного рассказами своих газет и радио об их обоюдных зверствах среди населения. Вдосталь наслушавшись тех, леденящих кровь и останавливающих дыхание историй, как озверевшие солдаты вспарывают животы беременным женщинам, а грудных младенцев отнимают и живьем поджаривают на кострах на глазах обезумевших от горя матерей, Бранка как раз начала рожать. Растерянный отец повез ее в городской родильный дом. Внимательно слушая эту смуглолицую, черноволосую и кудрявую, с утомленными и печальными нежно-зелеными глазами под прямыми стрельчатыми ресницами женщину, я вообразила себе обстановку того, совсем уже пустого, разоренного провинциального госпиталя, из которого растащили все, что физически можно было уволочь, и мороз пошел по моей коже.
Единственной живой душой, обнаруженной в заброшенной больнице, оказалась юная, начальством своим позабытая студентка-практикантка, оставленная там на дежурство еще с прошлой ночи. Так вот эти две мужественные, совсем еще молодые женщины под разрывы бомб и вой канонады около двенадцати часов, полностью отрешившись от недоброго и опасного мира вокруг, помогали появиться на этот сумасшедший свет девочке Миррочке. Только потом они обнаружили, что за время родов почти половина госпитальных стен оказалась снесенной с лица земли.
– Твоя история, Бранка, удивительно напоминает мне другую, описанную в «Унесенных ветром». Твои роды – прямо как роды в Атланте, охваченной огнем Гражданской войны. Странно, наверное, пережить подобное наяву… – повторила я, наверное, раз пять за время монолога собеседницы. – А что же случилось со всеми вами потом? Как ты оказалась в Норвегии?
– Мне и самой пережитое кажется сном, поэтому совсем не могу спать – мучают кошмары. Чуть только глаза закрою и забудусь – так на меня, кричащую от нестерпимой боли или же держащую крохотную дочку в руках, начинают падать бесчисленные кирпичные стены. Сплю раз в три дня, да и то только по часу-полтора, – ответила вновь застекленевшая лицом Бранка, окончательно замкнулась и поскорее от меня отошла.
Больше мы почти не общались, хорватка так же, как и я, избегала контактов с окружением, но при встречах всегда пытались хотя бы улыбнуться друг другу: все-таки обе были славянками по крови, волею судеб оказавшимися в Скандинавии.
Снова и снова я тонула в собственном глухом омуте мыслей и эмоций, ничего при этом вокруг себя не видя, не слыша, не замечая…
Почему, ну почему Вадим стал таким? Когда, в какой момент времени у нас все разладилось? Как же так случилось, что я не заметила, прохлопала, упустила начало конца? Почему мне стало так напряженно с мужем, так неуютно? Я начала опасаться его необузданных реакций на любые мои поступки и слова. А уж последний год в семье мне стали устраиваться почти непрекращающиеся скандалы, ежедневно приходилось терпеть придирки и несправедливое унижение.
