Алексей Зверев - Современная американская новелла. 70—80-е годы: Сборник.
За завтраком он пил пиво. Как всегда, пильзенское. У них в магазине бутылка импортного пива стоит уже девяносто девять центов.
Щелчок. Насос автоцистерны выключается. Шофер швыряет книжку в кабину и принимается его отсоединять.
Кара не идет.
По свидетельству Альфреда Франкенштейна, живописец Джон Фредерик Пето последние двадцать лет жизни зарабатывал игрой на корнете во время военных сборов.
Бишоп уходит с улицы, поднимается на один лестничный марш в свою квартиру.
Банк дважды в месяц посылает телеграфом в Лондон алименты его второй жене. Он включает короткие волны, прокручивает две передачи классической музыки и ловит «Флитвуд Мак».
Бишоп пишет биографию американского художника девятнадцатого века Вильяма Майкла Гарнетта. Но сегодня ему не работается.
Кара тоже разведена.
В двадцать минут двенадцатого он приготовил себе мартини. Вечерами эти ужасные приступы ярости… Из-за слова или фразы, произнесенной в том самом тоне, который она не выносит. А на следующее утро он ничего не может вспомнить.
Альфред Франкенштейн утверждает, что художника Пето открыли уже после смерти, когда его картины были выставлены с поддельной подписью Вильяма Майкла Гарнетта.
Недавно в Лондоне его вторая жена упала в обморок на своем рабочем месте. Доктор компании отправил ее домой, дав бумажку, на которой что-то написал (диагноз). Два дня она разглядывала эту бумажку, потом позвонила Бишопу и прочла ему: «Липотимия». Бишоп навел справки в публичной библиотеке, позвонил ей в Лондон. «Это значит обморок», — сообщил он.
На коротких волнах — радиопередача: «Хорошее питание — защита от радиации». Он выключает приемник.
По утрам он ничего не помнит из того, о чем говорилось накануне вечером. Но в кухне, увидев ее суровое, каменное лицо, догадывается, что была ссора.
Болят глаза.
Нет, он не жирный.
Она звонит.
— Я не смогла приехать.
— Я так и понял.
— Прости…
— А вечером?
— Посмотрим, как сложатся дела. Я позвоню.
— Когда?
— Когда смогу.
— Ну, хоть примерно?
— После шести.
Бишоп печатает на машинке письмо в университет, отклоняет приглашение прочитать лекцию.
В этой квартире он живет уже семнадцать лет.
Квартирная плата теперь стала выше: сорок девять долларов в месяц.
Бишоп не влюблен в Кару, и она, конечно, в него не влюблена. Тем не менее они довольно часто видятся и довольно часто спят друг с другом.
По вечерам, когда Кары нет, он наливает виски и берет с собой в постель. Лежит в темноте, опершись на локоть, курит и не торопясь пьет.
В июле у него день рождения. Ему исполнится сорок девять лет.
Просыпаясь среди ночи, он часто замечает, что держит у челюсти сжатый кулак. Рука и плечо образуют жесткий оборонительный треугольник.
Кара говорит: «У всех теперь хороший вкус. Но этого мало». Она работает по текстилю. Дизайнер.
Он редко теперь выходит пообедать.
На улице он здоровается с соседом, молодым человеком, которому раньше даже не кивал; говорят, он стал юристом. Бишоп помнит его еще подростком — худым, долговязым, с бегающими глазами.
Он покупает цветы. Желтые нарциссы.
Перед винным магазином шестеро пьяниц. С утра напились. Совсем еще не старые люди, сорока нет… Они топчутся у входа, задирают прохожих. Передают друг другу две раскупоренные бутылки по полпинты, хотя в магазине бутылки по полпинты не продаются, Бишоп это знает. Один — рожа красная, вся в рыжей щетине, совсем на ногах уже не стоит, — тянется к его обернутым в бумагу цветам. Но Бишоп посторонился. Напиться так рано! Откуда только деньги берут.
Он сопоставляет себя и этих пьянчужек.
Он не влюблен в Кару, но она вызывает у него восхищение. Особенно восхищает его, что она умудряется выдерживать столько романов и всех мужчин, с которыми ее сводит судьба (себя он к ним не причисляет) и которые норовят (каждый по-своему) подавить и унизить ее личность. Да, доверительно рассказывает она ему, они готовы попросту разорвать ее на части.
Когда Бишоп гасил вспыхнувший в духовке жир, хлопая по пламени полотенцем, она критически отзывалась о его действиях. Ей дела не было до того, что он обжег руку.
— Ты зря напустил туда кислорода!
Он убежден, что его умершие дедушка и бабушка когда-то снова будут жить.
Его телефонный счет — это кошмарный перечень междугородных переговоров: Чарлстон, Беверли-Хиллз, Новый Орлеан, Чарлстон, Лондон, Норфолк, Бостон, Беверли-Хиллз, Лондон…
Когда они в потемках в его крошечной спальне предаются любви, поставив на ночной столик бутылку посредственного калифорнийского вина, она крепко сцепляет пальцы у него на пояснице.
В бороде у него седина, на лбу — три волнистые морщины.
«Он часто писал одну картину поверх другой, а иногда и третью поверх второй» (Франкенштейн о Пето).
Цветы остаются в бумажной обертке на кухне. Лежат на столике для разделывания мяса.
В четыре он смотрит по телевизору фильм, который уже раз пять видел. Генри Фонда в роли полковника Тьюзди танцует с женой старшины Бонда на балу для младшего офицерского состава в Форте Апачи.
Звонит Кара. Она вечером занята.
— Желаю хорошо провести время…
— И тебе…
Бишоп наливает себе виски, хотя еще только полпятого, а правило насчет виски — не раньше пяти.
Роберт Янг говорит с экрана: «Лучший кофе — это, „Санка“».
Он вспоминает поездку на ранчо к дедушке и бабушке, груду седел в углу большой комнаты, винтовки на крюках над дверью. Вечером все сидели на веранде и глядели, как по ту сторону реки ползут под уклон огни автомобильных фар.
Пока идет реклама, он берет программу телевизионных передач, чтобы узнать, чего можно ждать в этот вечер.
6.00 Новости (2, 4, 7, 31)
Я люблю Люси (5)
Проделки джокера (9)
Сэнфорд и сын (11)
Как мы это понимаем (13)
Однажды классик… (21)
Мистер Роджерс (25)
В восемь — хороший фильм: «Эдисон» со Спенсером Треси.
Можно позвонить брату в Чарлстон.
Можно позвонить другу в Беверли-Хиллз.
Можно приготовить кварты две соуса с красным перцем. Часть заморозить.
Бишоп стоит перед зеркалом. Он недоумевает: почему так болят глаза?
Можно вычитать корректуру, которая уже две недели лежит на столе.
Еще немножко виски. «Форт Апачи» кончился.
Он ходит по квартире, одобрительно посматривает на мебель, ковры, шелушащуюся краску.
Бишоп надевает пиджак из ворсистой ткани и идет в магазин. В мясном отделе ребенок в ходунке показывает на него пальцем и пищит: «Дедушка!» Мать прыснула со смеху и сказала: «Не обижайтесь. Это он из-за бороды».
С чем меньше всего возни? Огромный бифштекс, дико дорогой… Что останется от ужина, пойдет на завтрак.
Он берет два пучка зеленого лука. Покрошить на печеный картофель.
Он осматривается: что бы такое купить? Ненужное, нелепое… Чтобы самого себя убедить, будто все в полном порядке.
У Бишопа на правой руке три ярко-красных пятна, оставшихся от эпизода со вспыхнувшим жиром.
Черная икра стоит шестьдесят семь долларов за четыре унции. Но он не любит черную икру.
Раньше Бишоп покупал пластинки, от Пуленка до Боба Уиллса, но теперь не покупает.
И еще он покупал репродукции. У него есть и Джим Дайн, и Де Кирико, и Бельмер, и Ричард Гамильтон. Но уже не один год прошел с тех пор, как он купил последний альбом.
Психоаналитик как-то сказал ему: «Ваша роль в жизни — заботливый папаша. Я угадал?»
У него были жены с богатой эмоциональной жизнью, с уймой психологических проблем, одно удовольствие. Он всегда дает умные советы. Правда, несколько разжиженные соображениями осторожности.
Когда дедушка и бабушка оживают, Бишоп сидит с ними на веранде дома, что на ранчо, и глядит на реку. А они делают все то же и говорят все о том же, о чем и всегда. Он идет с дедушкой по земле, из которой, словно полузарытые грязно-белые черепа, торчат самородки чилийской селитры, потом они проходят солончак, ветряную мельницу, потом еще один солончак. Дедушка показывает ему то место, где низкая ветка сшибла с лошади его тетю. Бабушка занята. У нее подгорает гренок, и она обскребает его: горелого они не любят. И одновременно просматривает газету. «Бен!» — зовет она и вслух читает про дочку Стюартов: помнишь, она еще вышла за того парня, который попал в ту самую передрягу…
В постели Бишоп с помощью виски вызывает образ счастья: он ходит по воде мелкой речки, которая протекает на границе ранчо, высматривает рыбешек под низко нависшими деревьями, пускает по воде плоские камешки, он весь поглощен этим занятием…
Стивен Кинг
Грузовики
Парня звали Снодграсс, и, как мне казалось, он готов был в любую минуту выкинуть какой-нибудь фортель. Глаза его расширялись, обнажив белки, как у собаки перед дракой. Двое ребятишек — парень и девушка, — которых выбросило на автомобильную стоянку в стареньком «фьюри», пытались заговорить с ним, но он задрал голову, словно слышал иные голоса. У него был плотненький животик, обтянутый добротным костюмом, начинавшим слегка лосниться на заду. Точно заснувшего щенка, он прижимал к себе сумку с образцами. Коммивояжер.
