Джойс Оутс - Делай со мной что захочешь
Элина начала расстегивать шубку.
— Что ты делаешь? — спросил Джек. — Ты что, собираешься остаться?
Она подняла на Джека глаза — лицо ее горело, пылало. Она чувствовала, как блестят у нее глаза, и увидела, как сжался ее любимый, чуть ли не отшатнувшись от нее.
Глаза у меня сузились, стали как конус бриллианта.
Я рассыплюсь на мелкие кусочки, если ты подойдешь ко мне, — если силой овладеешь мною.
Тогда во все стороны разлетятся клочья, и куски, и части окровавленной плоти — кровь забрызгает покрывало и стены.
— Тебе совершенно безразличен твой клиент, — повторила Элина. — Если бы он не был тебе безразличен, ты бы не говорил о нем так. А ты оскорбляешь его, ты считаешь себя выше его… Ты не понимаешь его учения и тем не менее отрицаешь.
— Я ведь защищаю не его мистицизм, — сказал Джек. — И даже не его самого. Я отстаиваю его право нести всю эту чушь, эту белиберду сколько душе угодно, и чтобы его за это не арестовывали и не сажали в тюрьму… Зачем мне нужно его понимать? Это обычная мистика, в ней нет ничего рационального, я не могу тратить на это время! Никакого разумного содержания.
— Но как же ты можешь об этом судить, если…
— Заткнись! — рявкнул Джек. — Прекрати! Ты что, хочешь, чтобы я с ума сошел? — Он сгреб ее за плечи и принялся трясти. — Ты за этим сюда пришла? Зачем ты сюда пришла? — Голова у Элины моталась из стороны в сторону. Она вцепилась в него, в его плечи, чтобы не упасть. — Если ты пришла сюда, чтобы быть со мной ласковой, так и будь ласковой, — со злостью сказал он. — А иначе убирайся.
Он выпустил ее.
И отступил. Лицо его потемнело. Не сводя с нее глаз, он снова попытался улыбнуться, но лицо искривила судорога, и улыбка обернулась оскалом. Это было лицо убийцы, но он, видимо, не сознавал этого, лишь снова попытался улыбнуться уже обычной своей улыбкой.
— Да, ты знаешь, чего я хочу, — сказал он, — я хочу тебя… я хочу, чтобы ты принадлежала мне, а ты мне не принадлежишь, верно? В этом — твоя тайна, твой секрет! Однажды утром ты позвонила мне из Калифорнии и вызвала к себе: возможно, в то утро тебе было скучно, надо было убить время — вот ты и позвала меня, потому что ты — такой подарок судьбы, и ты знала, что я примчусь… ведь всегда можно занять денег на авиационный билет, тебе, да нет, какого черта, просто тебе и в голову не придет, что есть люди, которые платят за билеты, да и за все остальное наличными: ты никогда ни во что глубоко не вникаешь, верно, Элина? Если бы вчера кто-то ударил тебя дубинкой по голове, ты бы простила его, так? Ты, наверно, даже и не заметила бы, да?
Элина сняла шубку.
— Я пришла, чтобы быть ласковой с тобой, — сказала она.
Джек горько рассмеялся.
— …потому что скоро ты станешь отцом, — медленно произнесла Элина, — …потому что ты удаляешься от меня. Я хочу начать с тобой прощаться. Я хочу тебя любить.
— Ах, вот как? Значит… вот почему все это! И ничего другого? — Он озадаченно смотрел на нее.
— Ты ведь скоро станешь отцом?.. — переспросила Элина.
— Я не хочу об этом говорить, — сказал он. Он изо всех сил старался справиться со своим лицом. Лоб у него был весь в поту. — Не хочу говорить сегодня, сейчас…
Я хотела, чтобы ты овладел мною, — словно что-то толкало меня изнутри — бил ножками ребенок.
Вся кровь в венах устремилась вверх, к сердцу. Они были очень своенравны, эти вены. Я стояла, глядя на тебя, и чувствовала, как становлюсь прозрачной, словно завороженная тобой.
Неужели ничто не в силах тебя остановить?
Нет.
Ни посторонние, ни свидетели?
Нет.
Ни чужие люди? Ни тысячи, миллионы чужих, великое множество свидетелей по всей земле?
Нет. Ничто.
То, что происходило между ними, было настоящим, независимо от того, были ли они сами настоящими, — Элина это знала. И если кто-то наблюдал за ними, — ну и пусть наблюдает, тем более настоящим все это становилось. И происходило не у нее в воображении — это было частью истории.
12«Подлинные герои в нашем обществе? Это не такие люди, как я или даже как Меред. Нет. Безусловно, нет. Подлинные герои у нас — наркоманы».
«Я что-то не понял… Вы сказали наркоманы?»
Элина сидела у самого экрана телевизора в затененной комнате. Она смотрела кадр из интервью со своим любимым: к нему в больнице подошли репортер и телеоператор. Репортер сунул Джеку под нос микрофон и стал спрашивать про Доу: считает ли Джек, что Доу может рассчитывать на справедливое разбирательство, на то, что его могут оправдать; а Джек холодно, не очень любезно заявил, что ему нечего сказать. Тогда репортер все так же настойчиво, безукоризненно учтиво спросил: «Мистер Моррисси, а вы бы не согласились высказаться по поводу существования этих тайных правых организаций? Считаете ли вы, что они представляют угрозу для нашей демократии, или вы считаете, что они являются признаком серьезного брожения в обществе? Как бы выражением народного протеста против завоеваний левых и радикалов в Соединенных Штатах?»
Аппарат слегка дрогнул, словно отражая гнев Джека. Но он медлил с ответом и, казалось, серьезно обдумывал ответ репортеру. Элина с облегчением увидела, что выглядит он вполне пристойно — прилично одет, в руках чемоданчик. По телевизору он выглядел не таким неухоженным, как на самом деле. Отдельные пряди волос лежали у него на воротничке, но были не такими длинными, как у репортера; к тому же у репортера были густые бакенбарды, отчего он казался совершенным юнцом.
«Я считаю — это ответ на ваш в высшей степени умный и смелый вопрос, отражающий позицию вашей станции и газеты, которой эта станция принадлежит, — я считаю — и хочу, чтобы это было зафиксировано, — что правые организации, или организация, состоят из людей, жаждущих героики. Я им сочувствую. Я их боюсь, но я им сочувствую. Все мы стремимся к героике».
«…герои… стремление к героике, — повторил очень довольный репортер. Он посмотрел в аппарат, словно призывая телезрителей быть поактивнее. Казалось, он желает, чтобы они полюбили Джека Моррисси. — Вы хотите сказать, мистер Моррисси, возможно, вы хотите сказать… что из американской жизни что-то ушло и мы должны это вновь обрести? Что мы вступили в опасное время? А вы не собираетесь просить, чтобы слушанье дела вашего клиента перенесли в другой судебный округ?»
Джек улыбнулся.
«Я ведь уже говорил, что мне…»
«Вам нечего сказать, нечего сказать? Но, мистер Моррисси, может быть, вы все-таки поделитесь с нами, поколеблена ли ваша вера?»
«Какая вера?»
«Ваша вера в полицию или…»
«Или во что?..»
«В возможность справедливого суда?»
Джек улыбнулся и покачал головой. Держался он очень спокойно. Чемоданчик он сунул под мышку. Позади него, удивленно глядя в аппарат, стояли какие-то люди — посетители больницы; мимо, хихикнув, проскочила медицинская сестра. Когда Джек не ответил на вопрос, репортер поднял микрофон к самому его лицу и спросил:
«Мистер Моррисси, вы действительно сказали — ведь вы же сказали, что сочувствуете правым организациям?.. Но чтобы внести полную ясность, чтобы нашим телезрителям все стало ясно, вы имеете в виду… что?»
«Они стремятся к героике; я их за это не виню: они не верят ни в Бога, ни в нашу страну, ни в народ, ни в массы, — сказал Джек. — Вот почему они опасны… А теперь, если вы позволите…»
«Но вы-то верите?.. Во что? Как вы это сформулируете?»
Джек улыбнулся и начал протискиваться к выходу.
Тогда репортер быстро произнес:
«Ну, а вот вы сами, такой человек, как вы, посвятивший себя определенному делу, — человек, о котором, я думаю, вы это знаете, у нас ходят самые противоречивые слухи, — считаете ли вы, что такой человек, как вы, может быть назван героем? Я хочу сказать — человек, всегда стремящийся защищать жертв нашего общества? Я хочу сказать — кого бы вы назвали истинным героем? Вы бы это не пояснили?»
Улыбка Джека превратилась в гримасу ярости. Элина прикрыла глаза, так что лицо его расплылось перед нею. Она сидела очень близко к экрану и сейчас от сознания своего бессилия прижалась к нему лбом. Звук был приглушен. В другой части дома работал ее муж. Элина напала на этот сюжет в шестичасовой передаче новостей и сейчас снова смотрела его в конце передачи новостей в одиннадцать пятнадцать: она не была уверена, что раньше правильно расслышала, чем кончилось интервью. Может быть, сейчас оно не оборвется так внезапно и не создастся впечатления полного провала.
«…подлинные герои нашего общества? — говорил тем временем Джек с таким тонким сарказмом, что это казалось изысканной вежливостью. — Это не такие люди, как я, и даже не такие, как Меред Доу. Нет. Безусловно, нет. Подлинные герои у нас — наркоманы».
