Андрей Добрынин - Смерть говорит по-русски (Твой личный номер)
Когда Корсаков услышал о Горном Старце, то понял, с кем они имеют дело. «Низариты!» — пронеслось у него в гблове — именно так в древности называли главу этой секты, жившего в окруженной зловещими легендами неприступной крепости Ала-мут. Позднее главу низаритов стали называть Ага-ха-ном, но, видимо, фигура Ага-хана потребовалась для прикрытия той мрачной деятельности, которую вели Горные Старцы, по-прежнему обладавшие в братстве реальной властью. Сделав такой вывод, Корсаков затем подумал и о том, что его открытие останется неизвестным миру: группа явно не имела никаких шансов вырваться из той переделки, в которую попала. Он услышал шаги на лестнице: это Фабрициус спустился с крыши в молитвенный зал.
— Ну, ребята, давайте решать, что будем делать, — сказал Фабрициус.
— В каком смысле — «что делать»? — поинтересовался Терлинк.
— Да похоже, надо сдаваться, — пояснил Фабрициус. — Их снаружи тьма-тьмущая, я видел безоткатные пушки, минометы... Шансов у нас никаких.
— Ты что, Кристоф, смеешься над нами? — вкрадчиво спросил Терлинк. — Чтобы я, Рене Терлинк, прошедший двенадцать войн, сдался каким-то халатникам?! Чтобы я, который столько убивал, вдруг испугался смерти?! Да как ты мог предложить мне такое!
— По правде говоря, я тоже не хочу сдаваться, — улыбнулся Фабрициус. — Во-первых, неохота позориться на старости лет, а во-вторых, этим азиатам сдаваться бесполезно — все равно прирежут. А ты что думаешь, Винс?
— Я думаю, что пора начинать стрелять — они подходят все ближе, — не отрываясь от прицела, ответил Корсаков.
— Понятно... А ты что скажешь, Эрхард?
— Что я могу сказать, если ребята решили драться? — пожал плечами Розе.
— Ясно... А как вы, ребята? — обратился Фабрициус к «близнецам».
— Сдаваться? Да ни за что! — весело откликнулся Томас.
— Пускай попробуют нас взять, — ухмыльнулся Байтлих.
— А с Жаком ты говорил? — спросил Фабрициуса Терлинк.
— Ну ты же знаешь Жака, — ответил Фабрициус. — Он сказал, что поступит так, как я скажу.
— Вот и скажи ему, что мы будем драться, — подытожил Терлинк. — Пусть он для начала отшвырнет их подальше от мечети, а то они вконец обнаглели.
В этот момент Корсаков заметил бородача со снайперской винтовкой, из-за валуна целившегося куда-то вверх — видимо, в Жака Вьена, сидевшего с пулеметом на крыше. Корсаков перевел ствол своей винтовки на снайпера, но тот успел выстрелить раньше, чем Корсаков нажал на спуск. Сумел ли бородач попасть в цель, Корсаков не видел, зато результат своего выстрела разглядел вполне отчетливо: бородач выронил винтовку, которая по камню скатилась на землю, и, взмахнув руками, скрылся за валуном, но Корсаков знал, что убил его наповал. Тут же ударили автоматы «близнецов» и Розе.л Терлинк выпустил в окно заряд из гранатомета. Граната взорвалась точно под треногой безоткатного орудия, расшвыряв расчет в разные стороны. С крыши ударил пулемет Вьена, и Корсаков с облегчением решил, что снайпер промахнулся. Очереди заставили перебегавших к мечети низаритов сначала остановиться, взбив прямо перед ними фонтанчики пыли, а потом залечь за камнями и бугорками. Однако эти укрытия не защищали от огня сверху, и Вьен продолжал упорно молотить из пулемета передовые группы осаждающих, пока те, кто уцелел, не повскакали с земли и не бросились с воплями отчаяния подальше от страшного места. Впрочем, отойти в тыл мало кому удалось: «близнецы» из окон безостановочно палили вдогонку бегущим, оглашая своды мечети ликующим хохотом. Получив такой убийственный отпор, низариты перестали без нужды высовываться из-за укрытий и открыли ответный огонь. Фабрициус скомандовал:
— Винс, пойдем со мной на крышу, там обзор получше. Ребята, экономьте патроны и воду. Рене, возьми рацию из моего рюкзака — я буду говорить тебе с крыши о том, что вижу. Эрхард, если они подойдут близко, вылезай тоже на крышу с гранатами, а то отсюда тебе бросать неудобно.
По узкой винтовой лестнице, извивавшейся в темной цилиндрической утробе минарета, Фабрициус и Корсаков поднялись на крышу и увидели Вьена, лежавшего за пулеметом, но в какой-то странной, напряженной позе, словно он боялся раздавить что-то хрупкое под собой.
— Эй, Жак, ты в порядке? — окликнул его Корсаков, йо Вьен молчал и не шевелился. Пригибаясь, Корсаков и Фабрициус подбежали к нему по крыше, потормошили за плечо, перевернули на спину и тут увидели, что камуфляжная куртка на его груди пропиталась кровью, а красивое лицо мертвенно-бледно. Фабрициус вынул из чехла нож, ловко распорол куртку и майку на груди раненого, и Корсаков увидел черно-багровое отверстие под правым со ском. Судя по шумному клокочущему дыханию Вье-на и по расположению раны, у него было прострелено легкое. Фабрициус вытащил санитарный пакет, быстро ввел раненому промедол в вену, обнажил его торс и начал перевязывать. Потом он взялся было за пулемет Вьена, но раненый неожиданно открыл глаза и прохрипел:
— Оставь пулемет. Я буду стрелять.
— Ты, что спятил? — поразился Фабрициус. Ты же еле дышишь!
— Нет, я буду стрелять, — упрямо повторял Вьен. Корсаков, не дожидаясь окончания этого спора, перебежал на другую сторону крыши и увидел, что ни-зариты под прикрытием сосредоточенного пулеметного огня подбираются все ближе к мечети. По глухим отрывистым звукам выстрелов он определил, что по окнам бьют пулеметы «ДШК». Рядом с Корсаковым на крыше распластался Фабрициус, дал очередь по перебегающим низаритам и крикнул:
— Винс, заставь заткнуться эти пулеметы! Наши даже не могут отстреливаться через окна!
Корсаков начал шарить прицелом по нагромождению скал в нескольких сотнях метров от мечети и наконец заметил сначала вспышки, а потом рассмотрел, хотя и неясно, пулеметчика, согнувшегося над гашеткой. Он начал целиться, заставляя себя не отвлекаться на происходившее внизу, куда Фабрициус безостановочно посылал из автомата очередь за очередью. Теперь стреляли и по ним тоже, пули, откалывая куски кладки, с визгом отскакивали от парапета, на куполе мечети плясали дымки и на глазах возникали все новые и новые выбоины. В какой-то момент Корсаков перестал воспринимать все вокруг, сосредоточившись всем существом в перекрестье прицела, намертво застывшем под чалмой пулеметчика. Одинокий выстрел оказался почти не слышен в общем шуме пальбы, но Корсаков увидел, как пулеметчик безвольной массой сполз за камень. Падая, он цеплялся за гашетку, и ствол «ДШК» бессмысленно задрался вверх. Корсаков поймал в прицел второй пулемет, затем стрелка, совсем молодого парня. Тот услышал, что первый пулемет, находившийся справа от него, перестал стрелять, и настороженно посмотрел в ту сторону, на секунду прекратив огонь. Затем он перевел взгляд на мечеть, и Корсакову показалось, будто он смотрит ему прямо в глаза. Пуля, попавшая в грудь, отшвырнула пулеметчика от гашетки, и он, взмахнув руками, скрылся за скальным гребнем. Тем временем внизу раздались взрывы — это Фабрициус швырнул в мертвое пространство одну за другой несколько грачат, уничтожая низаритов, успевших добежать до стены. Остальные отходили от мечети перебежками, прикрывая друг друга огнем, стремясь уйти с открытого места и добраться до спасительных скал и валунов. На противоположной стороне крыши загремел пулемет — это стрелял Вьен. Корсаков содрогнулся при мысли о том, какую жуткую боль тот должен был испытывать от отдачи в простреленную грудь. Вьен все стрелял и стрелял; мало-помалу стрельба вокруг монастыря начала затихать, и штурмующие вернулись на исходные позиции. Фабрициус достал из-под куртки рацию и сказал в микрофон:
— Рене, это Кристоф. Как у вас дела? У нас ранен Жак. Что? Убит? Черт возьми!.. Жак? Да, тяжело — в грудь, пробито легкое, но он стреляет... Не знаю как — знаю, что стреляет, вот только теперь перестал. Ну ладно, я пока остаюсь здесь, а Винс спустится к вам, посмотрит, что и как.
— Кто убит? — мрачно спросил Корсаков.
— Томас, — ответил Фабрициус. — А второй «близнец» вроде как спятил. Сходи посмотри, что там у них.
Корсаков, пригнувшись, перебежал к ходу в минарет. Над головой у него свистнуло несколько пуль, выбитые ими осколки камня больно стегнули его по щеке. Спускаясь по витой лестнице, Корсаков в наступившей тишине явственно услышал снизу надрывные, почти женские рыдания. Пройдя через низкий проход в молитвенный зал, Корсаков увидел лежащее посреди зала неестественно плоское тело с бессильно раскинутыми руками. Головы у тела не было, вместо нее остался неровный обрубок шеи, еще сочившийся черной кровью. У трупа на коленях стоял Клаус Байтлих и рыдал без слез, то и дело склоняясь над покойником и припадая головой к его груди. Когда ему удавалось справиться с рыданиями, он начинал причитать по-немецки.
— Kaк его убили? — спросил Корсаков у Эрхарда Розе, стоявшего боком у окна и осторожно выглядывавшего наружу.
