Виталий Безруков - Есенин
— Вы ко мне, товарищ Арманд? — плотоядно прищурился пролетарский вождь. — Я сейчас, Инессочка, только насчет Есенина распоряжусь…
— Я Каплан! — засмеялась Изадора. — «Кх! Кх! Кх!» — стреляет она пальцем в Ленина. Смеется счастливый Ильич:
— Да! Вот! Да! Вот!
Зазвучало танго-апаш. Миклашевская в белой фате взяла Есенина за руку:
— Пойдем, Сережа! Пойдем! — Они поднимаются выше, выше: все громче звучит страстная музыка. Толпа под ними беснуется:
— Бра-во! Бра-во! Е-се-нин! Е-се-нин!
— Ты кто, Гутя? — шепчет Есенин.
— Я твой ангел-хранитель, Сереженька! — И вот они уже летят над землей… легко и свободно, а Вий-Троцкий целит им вслед стеклянный взгляд свой, и никуда не уйти от его дьявольского глаза…
— Просыпайтесь, товарищ Есенин! Приехали! — постучал в дверь проводник.
Очнулся Есенин, помотал головой, прогоняя остатки кошмарного сна. Поднялся, достал чемодан, сложил вещи. Встал перед зеркалом, с силой потер ладонями лицо, пальцами причесал кудри. Дверь распахнулась, перед ним стоял Устинов:
— Ну, здравствуй, Сергей! С прибытием тебя!
— Здорово! — удивился Есенин. — Не ожидал, что ты встречать будешь! А Эрлих где? Я же телеграмму давал…
— Все знаю! — Устинов взял есенинские чемоданы и пошел к выходу.
— Я же просил его снять мне две-три комнаты… Куда же я? — спросил Сергей, когда они вышли из вагона.
— Ерунда, Сергей! Видимо, не смог… Ничего, я тебе в «Англетере» номер снял. Будешь рядом с нами. Мы там с Лизой проживаем.
— «Англетер» так «Англетер». Гостиница хорошая… Я там с Айседорой когда-то останавливался… в пятом номере…
Проходя по перрону, Есенин оглянулся, увидел вышедшего из соседнего вагона Блюмкина и замер.
— Ты чего? — спросил Устинов.
— Мне показалось… Блюмкин?.. Вон там!
— Показалось! Он сейчас где-нибудь в Индии… Пошли, пошли, вон извозчик свободный, — заторопил его Устинов.
Они погрузили чемоданы.
— Гостиница «Англетер», — сказал, усаживаясь, Устинов извозчику и обнял Есенина: — Рад, что ты приехал! Молодец! Прямо на Рождество… Отпразднуем твое прибытие!
Над озерной гладью показалась голова Хлысталова. Он вынырнул из воды и, отплевываясь, поплыл к берегу. Цепляясь за траву, вылез из воды и огляделся.
— Господи, что же это, а, как же это?.. Как же она съехала? — поглядел он на то место, где находилась его «волжанка». — И ровно тут, и до воды далеко. Не могла же она сама, ни с того ни с сего!
Хлысталов поглядел крутом, прислушался. Тихо, только храпит Велинов. «Кто же это? Утопить ведь хотели! — Он снял мокрую одежду и, отжав, развесил на кусты. — Неужели Леша?.. Утопил и лег спать!»
От холодной воды и от утренней сырости, а может, от мыслей, что полезли Хлысталову в голову, его затрясло. Он принялся раздувать тлеющий костер, подкладывая туда тоненькие веточки. Когда пламя занялось, подложил несколько полешков и вернулся на берег. Вода в том месте, где скрылась машина, была мутной, но все равно где-то в глубине виднелись ее очертания.
«А ведь чуть не утоп! — подумал он. — Слава богу, очнулся, когда машина уже покатилась под уклон. Да! Ощущение не из приятных».
И тут он вспомнил про машину, что приехала ночью и остановилась где-то рядом. Хлысталов осторожно направился в лес и метрах в тридцати наткнулся на следы колес. Самой машины не было.
«Все ясно: ночной гость затаился и ждал, пока мы уснем. А то, что я в машине лег спать, — дело случая, и гость его использовал! Профи! Всё просекли: машина старенькая, «ручник» хреновый, на скорость позабудет поставить! Не учли только, что «водоплавающий» я, могу легко бассейн вдоль перенырнуть. Не ожидал этот гад от меня такой прыти… А я выплыл… Знал Леша или нет? Вот что главное». — Все это пронеслось в его голове, пока он возвращался из леса.
У костра Хлысталова поджидал встревоженный Велинов:
— Что случилось? Проснулся: тебя нет, машины нет, одежда мокрая! Я думал, ты отъехал куда!
— Чуть не отъехал я, Леша, на тот свет! Вон там, — кивнул он на озеро, — машина моя!.. Я ведь едва не утонул! Представляешь: просыпаюсь в воде… в машине… Хорошо, не растерялся и дверцу не заклинило! Вон крыша виднеется! — показал он на воду, когда они подошли к берегу.
Округлое лицо Велинова вытянулось от изумления:
— Ни хрена себе порыбачили, ё-мое! Ай-яй-яй, как же это могло случиться? Ты на скорость ее поставил, развалюху свою?
— Поставил я, да, видно, во сне рычаг ногой сдвинул, что ли… Тут, судя по всему, уклон небольшой, она и поехала… — изложил Хлысталов свою версию. Поглядывая на генерала, он все пытался понять, в курсе тот всего происшедшего или нет. — Сейчас муть осядет, ее всю видно будет!
— Да!.. Что делать будем? — Велинов посмотрел на свою иномарку. — Я тебя не вытяну… Вот что… тут неподалеку полк ВДВ дислоцируется, я смотаюсь туда, пригоню БТР. Ну надо же! — Он снял с себя штормовку. — На вот, надень, замерзнешь! Я мигом! — Он завел машину и умчался.
Хлысталов проводил взглядом уехавшего Велинова: «Это уже не предупреждение! Сработано четко: несчастный случай, винить некого! Нет человека — нет проблемы».
Глаза 15
ГОСТИНИЦА «АНГЛЕТЕР»
В канун Рождества в пятом номере гостиницы «Англетер», где поселился Есенин, Устинов с женой устроили застолье в честь его приезда. Кроме них, пришли Эрлих с Клюевым и Приблудный с какой-то девицей. Все уже хорошо выпили и, закурив, обсуждали последние события. Кокетливая девица строила глазки Есенину.
— Скучно с вами тут. — Она поглядела на гармонь. — Хоть бы спели. А то одна политика на уме…
— Сейчас я спою вам веселенькое. — Есенин взял гармошку и запел во весь голос, отчаянно, с надрывом, будто бросая вызов надвигающейся неотвратимой беде:
Что-то солнышко не светит,Над головушкой туман.То ли пуля в сердце метит,То ли близок трибунал.
Эх, доля, неволя,Глухая тюрьма,Долина, осина,Могила темна.
На заре ворона каркнет.Коммунист, взводи курок.В час последний похоронят,Укокошат под шумок.
Эх, доля, неволя,Глухая тюрьма,Долина, осина,Могила темна-а-а, —
сдвинул Есенин меха тальянки, налил себе водки и плеснул в рот, словно хотел погасить вспыхнувшее в душе пламя.
— Ой, Сергей! Что это вы спели? Страшно-то как! — зашмыгала носом девица.
— Частушки небось рязанские, да, Сергей? — снисходительно улыбнулся Устинов, пытаясь сгладить впечатление от песни.
— Частушки, только не рязанские! — помрачнел Есенин.
— Ни хрена себе частушки! Да за такие частушечки по нынешним временам по головке не погладят! — пробасил Приблудный, с восхищением поглядев на Учителя. Не остался в стороне и Клюев, ехидно подлил «лампадного» масла в огонь:
— Погладят, голубок, погладят, только против шерсти да с головкой! Ну, да наш Сергун не боится, не из таковских!.. — захихикал он, умиляясь на Есенина.
— Это песня антоновских бандитов. Они пели ее, когда их Тухачевский уничтожал. Да, Сергей, это их песня? — спросил, хитро прищурясь, Эрлих.
— Ну, раз знаешь… — развел руками Есенин и побледнел, повернувшись в сторону двери и прислушиваясь: — Тихо! Нас подслушивают!
Все затихли.
— Брось, Сергей, тебе показалось! — махнул рукой Устинов. Но Есенин стремительно подошел к двери и резко открыл ее. В коридоре, схватившись за лицо, взвыл чекист, что преследовал Есенина последнее время. Есенин озверел. Он схватил чекиста за горло, повалил и стал душить:
— Ах ты гнида гэпэушная! Задавлю, сука!
Чекист захрипел, в отчаянном рывке повалил Есенина и вырвался из его рук. Подоспевшие Устинов с Эрлихом обхватили Есенина и утащили в номер, а чекист, подобрав фуражку, бросился прочь по коридору. Спустившись на первый этаж, он вбежал в комнату коменданта.
— Вляпался! Попался! — сипел он, потирая шею. — Есенин застал меня у двери номера… Я слушал, как он бандитскую песню пел… И вдруг он выскочил… дверью по лбу… За горло меня, гад! Еле вырвался!
Сидящий за столом коменданта гостиницы Блюмкин — а это был он, Есенин не обознался тогда на вокзале — презрительно процедил сквозь зубы:
— Он взял тебя за горло?.. А оружие при тебе?
— При мне… вот, — показал наган чекист. Блюмкин улыбнулся ядовито:
— Почему же ты его не застрелил? Он же напал на тебя! По уставу ты должен был применить оружие… застрелить на месте: ты же при исполнении!.. Знаешь, что тебе грозит в этом случае, стоит мне доложить? — Он кивком головы указал наверх.
— Уволят?.. — неуверенно ответил чекист.
— Уволят из жизни, понял?
