Валерий Залотуха - Свечка. Том 2
– А шрам-то у вас с левой стороны… – сообщила старуха.
– С левой, – не сразу ответил ты, так как не сразу понял, о чем идет речь.
– А написали – с правой…
– Написали – с правой, – согласился ты.
– Галька вас по шраму узнала?
– Что? – ты спросил не потому, что не услышал вопрос, а потому, что не знал, как на него ответить.
– Гальк, ты Евгень Лексеича по шраму узнала? – обратилась она к дочери, которая в тот момент вынимала из серванта праздничные чайные чашки.
– Ты уж на всех сразу ставь, – предложил дочери старик. – И на Толика, и на Настьку, да и Гарик, может, придет.
Галина Глебовна нервно повела плечами, не зная, кому отвечать, и, взяв себя в руки, ответила матери тоном, каким дочери, вне зависимости от возраста, часто разговаривают со своими матерями, чтобы те не доставали ненужными вопросами:
– По шраму, по шраму…
Но старуха продолжала допытываться, недоумевая.
– Так он же справа…
– Справа, – с громким стуком поставив чашки на стол, Галина стремительно вышла и не закрыла – захлопнула за собой дверь.
Старуха вздрогнула, вздохнула и, понимающе кивнув, сообщила шепотом:
– Перенервничала… «Как я его найду, а если найду, что ему скажу?» Переволновалась…
– Переволнуешься – иголку в стоге сена найти, – старым с обтрепанными крыльями шмелем прогудел старик и покивал, соглашаясь с собственными словами.
– А мы вас большим представляли… Очень даже большим… Потому, разве маленький может такое вынести, такую напраслину? Не-ет… Вот я про себя скажу – я бы умерла! Сразу!
– И я тоже, – поддержал жену Глеб Григорьевич, но, не слыша его, Анна Ивановна продолжала:
– Вот, например, меня на фабрике игрушек обвинили, что я кошелек в раздевалке у одной украла. Так я от обиды чуть не умерла, хорошо, что нашелся. Пришла эта Клавка: «Прости, Ань…» А если б не пришла… Нет, умерла бы. Это самая последняя и страшная обида, когда напраслина на человека сваливается!
– А вы ей… простили? – спросил ты осторожно.
– Простила не простила – не помню уже… Да простила, конечно, как не простить, – не пожелала вспоминать о таких пустяках Анна Ивановна и вновь переключилась на тебя: – А какая же на вас напраслина навалилась?! И вы все это вытерпели… – Она задумалась, вспоминая, и, прижав к своему виску указательный палец, продолжила рассказывать тебе о тебе: – А жилка тут-тук-тук, тук-тук, тук-тук… Маленький, а сердце большое… Нелегко с таким сердцем жить – напряжение в жилах сильное…
– И правильно сделал, что сбежал! – неожиданно громко проговорил старик, вскинувшись вдруг всем телом и резанув рукой воздух.
– Да не сбежал он, Глеб! – Старуха замахала в ответ обеими руками. – Не сбежал. Опять ты ничего не понял.
– Я бы тоже сбежал! – продолжал гнуть свою линию старик.
Старуха засмеялась:
– Да куда б ты сбежал, слепошарый! – От смеха очки сползали на кончик носа, и она тут же их поправляла, берясь за дужки обеими руками. – Замолчи уже… Лучше давай про себя расскажем, а то мы про Евгень Лексеича все знаем, а он про нас ничего… Ну вот… – громко вздохнув, без паузы и подготовки заговорила старуха, роняя сцепленные ладони на подол байкового халата, готовая начать рассказывать о своей бесконечно долгой и невыносимо трудно прожитой жизни.
Старик тоже вздохнул и опустил голову.
– А детишек, Евгень Алексеич, у нас четверо, – начала свой рассказ Анна Ивановна. – Мы когда с ним… – она толкнула мужа плечом в плечо, и тот заметно качнулся и вновь замер, слушая или скорей тоже рассказывая, но – безмолвно. – Когда мы на всероссийском съезде общества слепых познакомились и сошлись, первым делом решили сделать себе глаза. И сделали! – Она сказала: «Исделали». – Васеньку сыночка, и правда, глазастый был, прозрели с ним, можно сказать.
– Убили его, – неожиданно сообщил старик.
– Знаю без тебя, не забегай наперед, – одернула его старуха и, обратившись уже к тебе, продолжила: – В Афганистане убили, да… Привезли, сюда вот, где вы сидите, железный гроб поставили на табуретки…
– Закрытый, – напомнил старик.
– Я и говорю – закрытый! А нам что закрытый, что незакрытый, мы не видим… Зато чуем хорошо… Там в том закрытом гробу, Евгень Алексеич, этот, как его… Ну как его, Глеб?
– Клапан, – с важным видом подсказал старик.
– Да, клапан, вот… Дух выпускает, какой там скапливается… А ведь это сыночек наш, дух-то родной… Он, клапан-то этот, дух выпускает, а мы – бух! и лежим…
Он – дух, мы – бух!
Бух один, бух другой…
По щекам побьют, нашатыря напихают, мы постоим и опять – бух…
Казалось, вспоминая такое, старуха должна была заплакать, но, странное дело, она улыбалась, а старик кивал, молча и бесстрастно подтверждая сказанное женой.
– Так мы опять без глаз остались, правда, к тому времени у нас и Галька, и Толька были, только Настьки не было еще. Ну, Гальку мы делали как ручки, чтоб помогала нам… Так оно и получилось, потому что на все руки она у нас, Галька…
– Галька, – повторил старик имя дочери.
– Что? – услышав свое имя, отозвалась из кухни дочь.
– Ничего, про тебя рассказываем… – засмеялась старуха.
«Галька? Галина? Странно. Совсем не ее имя, – растерянно подумал ты. – А какое имя ей подходит? Наталья? Или Татьяна… И еще, возможно, Регина… Строгое».
– И во-от, Евгень Лексеич, после ручек решили мы сделать ноги… И-и сделали тоже… – Она опять сказала: «Исделали». – Ох, эти ноги! – продолжала свой родительский рассказ Анна Ивановна.
– Ох, эти ноги, – повторил, соглашаясь и мотая сокрушенно головой, Глеб Григорьевич.
– Ох, эти ноги… Дали они нам… Неслух… Нет, вы не подумайте, парень он хороший, но очень уж бойкий.
– Шило в одном месте, – подсказал старик.
– Это точно, – невесело согласилась старуха. – Он от нас втайне в Чечню поехал воевать.
– За брата мстить, – с иронией в голосе и взгляде вставила вошедшая в комнату с чайником Галина. – Где Афганистан, а где Чечня?
– Где Афганистан, а где Чечня эта проклятая? Мы инвалиды первой группы, сын один Родине долг в виде жизни своей отдал. Не положено же второго сына на войну отправлять? – плачущим голосом спросила старуха неведомо кого.
– Нельзя! – мотнул головой старик.
– Так он всех обманул, в военкомате и везде, и нас обманул. И лиха там хватил, и в плену был, и бежал от чеченцев этих проклятых, и медаль получил… Как медаль называется, Глеб?..
– «За боевые заслуги», – отчеканил старик, выпрямляя спину.
– Вот-вот, никак запомнить не могу… Ну вот где он теперь? Давно он звонил, я ему сказала: «Ехай домой, Толик, Галька Евгень Лексеича нашла». Ну вот где он, неслух этот?
И, словно отвечая на сердитый материнский призыв, на лестничной площадке громыхнул, остановившись, лифт, прогремела железная дверь, стукнула дверь входная, и в комнату ворвался парень – чубатый, лобастый, крепко сложенный. Широко расставив ноги и разведя руки, он остановился, глядя на тебя, тараща круглые и такие же крепкие, как сам, глаза.
Ты узнал его и сразу вспомнил: Толик Куставинов…
Поднялся, и в виске застучало – тук-тук-тук, и в ушах протяжно, жалобно зазвенело.
Он смотрел на тебя, видимо не до конца узнавая, и потому не двигался с места, а ты почему-то сел.
Возникла напряженная тишина, какая случается, когда непонятно, куда все повернется, когда все может быть…
– Ну что, он? – спросила Галина, из самых последних своих сил изображая спокойное равнодушие.
– Да он, кто же еще! – закричал парень громко и звонко, и ты вспомнил, как точно так же он кричал в ночном обезьяннике: «Россия с коленей поднимется!» – а ты поправлял его: «С колен».
– Он, конечно, кто же еще?! А вы что, сомневались?!
В ответ сделалось шумно: старуха засмеялась и что-то радостно затараторила, старик одобряюще загудел, а дочь их, прижимая ладонь ко рту и подтягивая к шее плечи, торопливо вышла из комнаты.
Узнал, конечно он узнал тебя, хотя ты изменился за эти полгода больше, чем он: неволя меняет человека сильней, чем его меняет время, не меняет даже – корежит.
Узнал, конечно узнал, просто не знал, как общаться с тобой сейчас: обнять, пожать руку или просто сказать: «Здравствуйте».
– Здравствуйте, – сказал он, после чего подошел, крепко, до боли, пожал твою руку, а потом неловко обнял.
– «Россия с колен поднимется?» – шутливо напомнил ты.
– А куда она денется! – прокричал в ответ Толик и махнул рукой, – ты для него сейчас был важней России. – Галька, ты где его нашла? Гальк, слышь, ты где там?! – От его очень громкого и очень звонкого голоса звенело в ушах.
Галина Глебовна торопливо вернулась в комнату с полотенцем в руках.
– Чего орешь? – спросила она озабоченно, не глядя на брата, не глядя ни на кого.
– Я не ору! – проорал он в ответ. – Я спрашиваю, где ты его нашла.
– Около библиотеки имени Ленина.
– Вот! – еще громче закричал, обрывая сестру, брат. – Я сразу сказал: его не на вокзалах надо искать, не возле школ и детских садов, как эти гады написали, его надо в библиотеках искать и в книжных магазинах! Правильно?!
