Дэвид Митчелл - Облачный атлас
— Не знаю! — задыхаясь, отвечает Луиза.
Нейпир оглядывается, чтобы получить указание от мексиканки, но уличная дверь содрогается от одного удара, раскалывается от другого и распахивается от третьего. Нейпир увлекает Луизу налево.
63
Биско и Ропер, подручные Билла Смока, вышибают плечами дверь. В мысленном своем судебном зале Билл Смок находит Уильяма Уили и Ллойда Хукса виновными в преступной халатности. «Говорил я вам! Нельзя было верить, что Джо Нейпир, накинув на совесть удавку, займет свои руки удочкой!» Дверь разлетается на куски.
Внутри бьется в истерике тощая мексиканка. Безмятежная девочка и украшенный бантиком пудель сидят на письменном столе.
— ФБР! — вопит Биско, размахивая водительскими правами— Куда они побежали?
Мексиканка визгливо выкрикивает:
— Мы заботим рабочих! Очень хорошо! Много платим! Не надо профсоюз!
Биско вскидывает ствол и размазывает пуделя по стене.
— КУДА, МАТЬ ТВОЮ, ОНИ ПОБЕЖАЛИ?
«Иисус Мухаммед Христос, вот почему я работаю один».
Мексиканка кусает себе кулаки, содрогается и испускает все усиливающийся вой.
— Великолепно, Биско, типа, фэбээровцы стреляют по пуделям. — Ропер наклоняется над девочкой, которая никак не отозвалась на гибель собаки. — В какую дверь пошли те двое?
Она смотрит на него так, словно перед ней не что иное, как великолепный закат.
— Ты говоришь по-английски?
«Истеричка, немая, дохлый пес, — Билл Смок направляется к трем дверям, — и парочка законченных мудозвонов».
— Мы теряем время. Ропер, в правую дверь. Биско, в левую. Я пойду в среднюю.
64
Стены высотой в десять картонных коробок, ряды которых и проходы между ними скрывают истинные размеры склада. Нейпир закрывает дверь и придвигает к ней тележку.
— Скажите мне, что со вчерашнего дня вы избавились от своей аллергии на оружие, — шипит он.
Луиза трясет головой.
— А у вас есть?
— Так, пугач. Шесть патронов. Вперед.
Даже на бегу она слышит, как кто-то налегает на дверь. Нейпир блокирует обзор башней из коробок. Потом снова, несколькими ярдами дальше. Однако третья башня опрокидывается перед ними, и дюжины Больших Птичек — Луиза узнает тупых желтых эму из детской программы, которую Хэл обычно смотрел между работами, — рассыпаются по полу. Нейпир приказывает жестом: беги пригнувшись.
Пятью секундами позже пуля дырявит картон в трех дюймах от головы Луизы, и набивка Большой Птички обильно осыпает ей лицо. Она спотыкается и сталкивается с Нейпиром; столб грохота опаляет воздух над ними. Нейпир вытаскивает пистолет и дважды стреляет — справа от Луизы и слева. Выстрелы заставляют ее сжаться клубочком.
— Беги! — орет Нейпир, рывком поднимая ее на ноги. Луиза повинуется — Нейпир принимается опрокидывать стены коробок, чтобы задержать преследователя.
Через десять ярдов Луиза достигает угла. На фанерной двери надпись: ПОЖАРНЫЙ ВЫХОД.
Закрыто. Задыхаясь, к ней подбегает Нейпир. Выбить дверь ему не удается.
— Оставь, Нейпир! — доносится до них. — Нам нужен не ты!
Нейпир в упор стреляет в замок.
Дверь по-прежнему не открывается. Он вгоняет в замок еще три пули: каждый выстрел заставляет Луизу морщиться. Вместо четвертого выстрела слышится клацанье пустого затвора. Нейпир вышибает дверь ногой.
Подпольный потогонный цех, стук пятисот швейных машинок. Клочки текстиля витают в вискозной жаре, ореолом окружая голые лампочки, свисающие над каждой швеей. Луиза и Нейпир на полусогнутых ногах быстро бегут по внешнему проходу. Дистрофичные Дональды Даки и распятые Скуби-Ду[213] обретают свои вшиваемые внутренности — один за другим, ряд за рядом, поддон за поддоном. Глаза женщин не отрываются от игольных пластин, так что Луиза с Нейпиром почти не привлекают внимания.
«Но как мы отсюда выберемся?»
Нейпир в буквальном смысле натыкается на мексиканку из импровизированной приемной. Она манит их рукой в неосвещенный боковой коридор, наполовину загроможденный всякой всячиной. Нейпир, поворачиваясь к Луизе, кричит, пытаясь перекрыть металлический звон, а на лице его читается: «Доверимся ей?»
Лицо Луизы отвечает: «Есть идеи получше?» Они следуют за женщиной между рулонами материи и бухтами проволоки, разорванными коробками с глазами плюшевых мишек, а также корпусами и внутренностями разномастных швейных машинок. Коридор поворачивает направо и обрывается у металлической двери. Через закопченную решетку просачивается дневной свет. Мексиканка грохочет связкой ключей. «Здесь 1875 год, — думает Луиза, — а вовсе не 1975-й». Один ключ не вставляется. Второй вставляется, но не проворачивается. Даже тридцать секунд, проведенные на фабричном этаже, ослабили ее слух.
Воинственный возглас в шести ярдах сзади:
— Руки вверх!
Луиза поворачивается.
— Я сказал — руки вверх, мать твою!
Руки Луизы повинуются. Киллер держит под прицелом Нейпира.
— Повернись, Нейпир! Медленно!!! Бросай свой ствол!
Сеньора пронзительно кричит:
— Нет стрелять я! Нет стрелять я, сеньор! Они заставить я показать дверь! Они сказать, они убить…
— Заткни пасть, дрянь мокрозадая![214] Мотай отсюда! Прочь с дороги!
Женщина пробирается мимо него, вжимаясь в стену и выкрикивая:
— No dispares! No dispares! No quiero morir![215]
Перекрывая доносящийся по туннелю фабричный шум, Нейпир кричит:
— Успокойся, Биско, сколько тебе платят?
Биско вопит в ответ:
— Не беспокойся, Нейпир! Последние слова?
— Не слышу! Что ты говоришь?
— ТВОИ — ПОСЛЕДНИЕ — СЛОВА?
— Последние слова? Ты кто такой? Грязный Гарри?
Рот Биско искривляется в усмешке.
— У меня целая книга последних слов, а вот это были твои. Ты?
Он глядит на Луизу, по-прежнему целясь в Нейпира.
Пистолетный выстрел пробивает дыру в металлическом звоне, и Луиза зажмуривается. Что-то тяжелое касается пальцев ее ноги. Она заставляет себя открыть глаза. Это пистолет, заскользивший по полу и остановившийся. Лицо Биско искажено невообразимым страданием. Разводной гаечный ключ сеньоры проносится в воздухе и дробит нижнюю челюсть Биско. Следуют еще десять или более ударов неимоверной ярости — все они заставляют Луизу морщиться и отделяются один от другого словами:
— Yo! Amaba! A! Ese! Jodido! Perro![216]
Луиза оборачивается к Джо Нейпиру. Он смотрит на нее, не раненый, но ошеломленный.
Сеньора утирает ладонью рот и склоняется над неподвижным Биско, чье лицо превращено в бесформенную массу.
— И не смей называть меня «мокрозадой»!
Она переступает через его размозженную голову и отпирает дверь.
— Если хотите, скажите двоим другим, что это я так с ним разделался, — говорит ей Нейпир, нашаривая на полу пистолет Биско.
Сеньора обращается к Луизе:
— Quítatelo de encima, cariña. Anda con gentuza y ¡Dios mío! ese viejo podría ser tu padre.[217]
65
Нейпир сидит в вагоне подземки, испещренном граффити, и наблюдает за дочерью Лестера Рея. Она потрясена, всклокочена, вся дрожит, а ее одежда все еще не просохла от спринклеров, сработавших в банке.
— Как вы меня нашли? — спрашивает она наконец.
— Помог здоровый толстый парень из вашей редакции. Носбумер или что-то вроде.
— Нуссбаум.
— Точно. Долго пришлось его убеждать.
Молчание длится от площади Воссоединения до Семнадцатой авеню. Луиза ковыряет в дырке, появившейся сегодня на ее джинсах.
— Я так думаю, в Приморской корпорации вы больше не работаете.
— Вчера меня отправили на пастбище.
— Увольнение?
— Нет. Досрочная отставка. Да. Отправили на пастбище.
— А сегодня утром вы с пастбища вернулись?
— Примерно так.
На этот раз молчание длится от Семнадцатой авеню до парка Макнайта.
— У меня такое чувство, — неуверенно говорит Луиза, — что я… нет, что вы разрушили там какое-то предопределение. Как будто Буэнас-Йербас решил, что сегодня я должна умереть. А я — вот она.
Нейпир задумывается над ее словами.
— Нет. Городу все равно. И вы можете считать, что это ваш отец спас вам жизнь, когда тридцать лет назад отбросил ногой гранату, катившуюся в мою сторону. — Их вагон содрогается и постанывает. — Нам надо заехать по дороге в оружейный магазин. С незаряженными пистолетами я нервничаю.
Поезд выныривает на солнечный свет. Луиза щурится.
— Куда мы едем?
— Кое с кем повидаться. — Нейпир смотрит на часы. — Она прилетела специально.
Луиза трет свои красные глаза.
— А эта кое-кто может дать нам копию отчета Сиксмита? Потому что это досье — единственный для меня выход.
