Бернар Вербер - Смех Циклопа
Она с вызовом смотрит ему в глаза.
– Лукреция, а если бы я предложил вам пожить здесь некоторое время, вы бы согласились?
Она подплывает к нему, быстро целует в губы и отвечает:
– Нет, спасибо. Я предпочитаю оставаться вашим другом. Я уже нашла квартиру и перевезла вещи. Даже купила новую красную рыбку. Императорского сиамского карпа величиной с ладонь. Его зовут Левиафан-два. Вы увидите его, когда придете ко мне выпить чаю, и я уверена, что он вам понравится.
Исидор больше не улыбается.
– А не сыграть ли нам в три камешка? Если вы выиграете, то отправитесь домой, к Левиафану-два, а я буду иногда приходить к вам на чай. Выиграю я – вы переедете в мою водонапорную башню, и мы будем жить вместе.
– Перееду?
– На несколько дней. Просто чтобы лучше узнать друг друга.
– На несколько дней? Так сразу! Вечно у вас или все, или ничего, Исидор.
– Но ведь так смешнее, Лукреция!
Лукреция колеблется, потом соглашается. Они вылезают из бассейна, садятся на бортик, берут по три спички и вытягивают вперед сжатые кулаки.
– Ноль, – начинает Лукреция.
– Один, – отвечает Исидор.
Они открывают пустые ладони.
– Браво, Лукреция. Вы угадали. Но это только начало.
– Странно, у меня такое ощущение, что мы продолжаем турнир «Пуля за Смех», – говорит Лукреция, торжественно откладывая в сторону одну спичку.
– Борьба двух интеллектов всегда похож на дуэль. И задействованы все те же три силы: Эрос, Танатос и Гелос.
Начинается второй раунд. Лукреция начинает:
– Три.
– Четыре, – отзывается Исидор.
На его ладони три спички. Ее ладонь пуста.
– Красиво, – признает он.
Игра продолжается. Лукреция объявляет:
– Четыре.
– Три.
Исидор выигрывает. Он откладывает в сторону спичку. Теперь начинает он.
Он говорит «два», она – «один». Исидор снова выигрывает.
– Две победы у каждого. Решающий раунд.
Их сжатые кулаки соприкасаются. Исидор не сразу называет цифру.
– Один, – решается он.
Лукреция набирает воздух в грудь, закрывает глаза.
– Два, – отвечает она.
Он открывает ладонь. Одна спичка. И у Лукреции одна. Она выиграла.
– Я проиграл, Лукреция. Я недооценил вас, и ошибся. Так мне и надо.
Ни от одного мужчины я не слышала таких слов. Я потрясена. Вот, может быть, в чем его сила. Он не боится признать поражение.
— И ошибся я не только в этом. Я ошибся в вас. И во многом другом.
– В чем же? Продолжайте, мне интересно.
Пусть заплатит за все мои унижения.
— Я говорил, что не люблю шутки. Во время этого расследования я понял, как важен юмор, который раньше казался мне бессмысленным и ненужным. Смех стал чрезвычайно важен для меня. Способность шутить – это высшее достижение человеческого разума. Когда ты все понял, ты начинаешь смеяться.
Лицо Исидора становится печальным.
– В чем еще вы ошиблись?
– Мне кажется, что теперь я вас… действительно ценю.
Ценю? У него что, язык отсохнет, если он скажет, что любит меня?
— Очень ценю, – добавляет он.
В этот момент дельфин Ринго выпрыгивает из воды и окатывает Лукрецию целым фонтаном брызг. Исидор приносит теплое сухое полотенце и набрасывает на плечи Лукреции. Укутывая девушку мягкой махровой тканью, он обнимает ее и, прежде чем она успевает произнести хотя бы слово, нежно и страстно целует ее в шею, в щеку, а затем в губы. Лукреция не сопротивляется. Когда их губы размыкаются, она бросает на Исидора долгий взгляд.
Время останавливается. Они смотрят друг на друга, и ни один не решается нарушить молчание. Исидор первым выходит из оцепенения. В его глазах Лукреция видит искру, которой не было еще секунду назад. Маленький сумасшедший огонек, пляшущий на дне зрачков. Такой же огонек зажигается в зеленых глазах Лукреции. На ее щеках появляются крошечные ямочки. Такие же ямочки появляются на щеках Исидора. В то же мгновение, минуя этап улыбки, Исидор разражается хохотом. Лукреция следует его примеру.
Исидор и Лукреция смеются долго и безудержно. Они освобождаются от напряжения, накопившегося с самого начала расследования.
– Если бы сейчас мы вдохнули веселящий газ, то умерли бы, – сквозь смех выговаривает Лукреция.
– Не факт, – возражает Исидор, словно продолжая игру в три камешка.
Они продолжают хохотать.
– Мне кажется, я тоже способна признать ошибки. Я меняю свое решение, – говорит Лукреция. – Я перееду сюда на неделю. Но только на неделю. Я привезу с собой Левиафана. Я уверена, что он отлично поладит с Джорджем, Ринго, Джоном и Полом. Но у меня есть три обязательных условия. Во-первых, не прикасаться ко мне. Во-вторых, не будить меня по утрам. В-третьих…
Он прижимает палец к ее губам.
– Боюсь, что не сумею подчиниться стольким запретам, – признается он. – Искушение будет слишком сильным.
– В таком случае, должна вас предупредить: если вы начнете настаивать, я могу и… уступить.
– Меня это устраивает, мадемуазель Немрод.
– Да, еще одно. Просто из принципа. Умоляйте меня остаться.
– Я умоляю вас, Лукреция, останьтесь со мной! Не на неделю, а дольше…
– Две недели.
– Две с половиной!
– Но не дольше трех! – отвечает Лукреция.
Они смотрят друг на друга и снова начинают хохотать. Лукреция отмечает, что Исидор стал держаться просто и естественно.
Он словно избавился от лишней ноши. Отдал мне то, в чем я так нуждаюсь. Это, наверное, и называется «нашли друг друга». Взаимная компенсация комплексов. Мизантроп и подкидыш.
Он вновь растирает и массирует ей плечи. Лукреция резко поворачивается, обнимает его за шею и приникает к его губам в долгом, страстном поцелуе, от которого у них перехватывает дыхание.
Исидор не успевает прийти в себя, как она бросает его на пол приемом «Лукреция-квандо». Прижавшись к его телу, приблизив губы к его губам, она шепчет:
– Я хочу заняться с вами любовью прямо сейчас, Исидор.
– Сегодня решаете вы, – отвечает он.
Она стягивает с него последнюю одежду, долго ласкает и целует все его тело.
Наконец-то он не сопротивляется! Сколько времени мы теряем на предварительные ласки!
Три дельфина и акула заинтригованы. Они подплывают к бортику бассейна. Ринго кажется, что два человеческих существа с розовой кожей слились в одно, с двумя головами и восемью конечностями. Чтобы лучше рассмотреть всю сцену, дельфины, стараясь оставаться незаметными, делают затяжные прыжки в воздух.
Джордж тоже пытается высунуть нос на поверхность, чувствуя, что на берегу происходит что-то новое и интересное. Но такое положение тела ему неудобно. Он думает, что было бы хорошо, если бы люди спустились к нему под воду.
Словно прочитав его мысли, Исидор и Лукреция скатываются в бассейн и продолжают ритуальный танец в воде.
Дельфины и акула плавают вокруг, рассматривая людей со всех ракурсов. Сначала два розовых тела неподвижно лежат на воде. Затем соединяются вновь. Их стоны сливаются в один вопль. Этот звуковой пузырь лопается, рассыпаясь лихорадочными раскатами смеха.
Они долго хохочут от счастья и блаженства.
Потом вплавь возвращаются на берег под одобрительные крики дельфинов, решивших последовать их примеру… несмотря на отсутствие среди них самки. Они хотят принять в свою компанию и акулу, но та пугается и прячется на дно бассейна.
Люди забираются на берег и падают без сил. Лукреция, улыбаясь, замечает:
– А ведь ученые ошиблись. Можно одновременно заниматься любовью и смеяться.
– Нужно просто найти партнера, который тебе подходит, – соглашается Исидор.
– Вы ведь мне так и не ответили, почему же мы смеемся?
Он размышляет несколько секунд, потом говорит:
– Быть может, в минуты просветления мы замечаем, что многое, что казалось нам важным, на самом деле таковым не является. Мы вдруг начинаем смотреть на жизнь отстраненно. Наш разум получает возможность оценить события непредвзято, и мы смеемся сами над собой.
– Неплохо. А у животных такого средства борьбы со страданиями нет.
Словно не соглашаясь с ней, дельфины начинают хором издавать звуки, похожие на смех.
Увы, милые мои «битлы», смеяться может только человек.
Исидор ищет более емкую формулу, подводящую итог его размышлений, и произносит:
– Мы смеемся, чтобы убежать от реальности.
Все есть в Едином. Авраам.
Все есть Любовь. Иисус Христос.
Все есть секс. Зигмунд Фрейд.
Все есть экономика. Карл Маркс.
Все относительно. Альберт Эйнштейн.
Все есть смех. Исидор Катценберг.
Послесловие
В основу романа «Смех Циклопа» легла странная история, случившаяся со мной, когда мне было семнадцать лет. Я уже целый год писал роман «Муравьи», но работа почему-то не ладилась. Когда я давал почитать свое произведение друзьям, то замечал, что книга валится у них из рук и они никак не могут дочитать ее до конца. Правда, в романе было полторы тысячи страниц. (Я тогда увлекался «Дюной» Фрэнка Герберта и «Саламбо» Флобера; мне нравились эпические полотна, битвы, необычайные приключения). Что-то с моей книгой не клеилось, но я не понимал что.
