Александр Зиновьев - Желтый дом. Том 1
Что было дальше?
Я помчался в этом Пространстве. Или в это Пространство. Или оно помчалось в меня. Быстро. Очень быстро. Быстрее света. И...
И?
И все вдруг исчезло.
Что было потом?
Потом стало Ничто.
Что все это значит?
Ничего особенного. Надо лишь изменить понятие о смерти. Смерть — это когда приходит Ничто.
А кто это может определить?
Только ты сам.
Я и Мы
— Враждебные «голоса» передали, что мать и жена того матроса, который еще пять лет назад сбежал на Запад, покончили с собой. Выпили серную кислоту прямо в ОВИРе, где им очередной раз отказали в выезде за границу к сыну и мужу. Кошмар! Как они могли решиться на такое?! Это же очень мучительная смерть была.
— Отказники опять устроили демонстрацию у приемной Президиума Верховного Совета. Их, очевидно, кто-то выдал, так как большинство было арестовано еще около своих домов, а тех, кто ухитрился прорваться, молниеносно скрутили. Они даже лозунги не успели развернуть.
— Не могу понять, почему их не выпускают. Уехали бы, и дело с концом. А тут из-за них вечные хлопоты. Неужели Они не могут сообразить такую простую истину?
— Могут. Но у Них есть и другие соображения. Какие? Например, воспитательные примеры. Четыре года не выпускают женщину, вышедшую замуж за американца. Почему именно ее? Это установить невозможно. Какие-то люди каким-то образом отобрали именно ее. Но то, что отобрали кого-то, это не случайно. Такой пример нужен был как назидание прочим: если выйдете замуж за иностранца, это еще не означает, что вас выпустят за границу. Такие воспитательные образцы создаются Ими время от времени по всем возможным типам случаев. Недавно, например, утверждали нашу делегацию на конгресс в ФРГ. Кое-кого отклонили. В том числе — Картошкина.
— Не может быть! Он же десятки раз ездил на Запад. Проверен и перепроверен. Что-нибудь сотворил?
— Нет, все в порядке. В следующий раз поедет. А на сей раз решили отказать, чтобы сам он не особенно зазнавался, чтобы другие знали, что их любого и в любой момент могут отклонить. Должно быть создано и поддерживаться состояние неуверенности у людей. Каждое разрешение они должны воспринимать как нечто исключительное. Между прочим, иногда они специально снимают кого-нибудь прямо с самолета. Люди до последней секунды должны пребывать в состоянии тревоги. Иногда отзывают оттуда. И никаких объяснений. Пусть люди сами ломают голову, распускают слухи.
— Не могу поверить, что существует такая продуманная система.
— А кто сказал, что она — продуманная? Это складывается стихийно, само собой. Комиссия маразматиков пенсионеров в райкоме партии не отдавала себе отчета в том, что она работала в пользу некоей закономерности, решая на сей раз попридержать Картошкина. Это все — массовый процесс, в котором реализуются все комбинаторные возможности, причем — степень вероятности каждой зависит от ее типа и неких общих тенденций. Ее можно высчитать заранее.
— Ужас! Мы льстим себе мыслью, что наши судьбы решаются как персонифицированные, хотя и плохо. А на самом деле Им наплевать на наши «я». Мы для Них — не личности, а лишь материал функционирования их.
— В этом все дело. Мать и жена того матроса-невозвращенца предупреждали власть, что в случае отказа они покончат с собой.
— Но ведь такие случаи подрывают престиж государства, не говоря уж о подрыве идеалов коммунизма.
— Ну и что? Им всем наплевать на это. Они только в своей демагогии поминают об этом. Все Они думают только о своих личных интересах. Например, тот, кто стал бы настаивать на том, чтобы выпустили мать и жену матроса на Запад, был бы уличен в потакательстве «этим мерзавцам». А что касается престижа государства, то ведь твердость, проявленная государством (не поддались на шантаж!), укрепляет его престиж, тогда как ущерб от исполнения угрозы сомнителен.
— Значит, объяснить и предсказать Их решения в тех или иных случаях принципиально невозможно?
— И да и нет. Невозможно объяснить те или иные случаи и предсказать их в их индивидуальности. Но они поддаются научному объяснению и предсказанию в качестве представителей множеств событий. Можно вычислить степень их вероятности. Субъективно мы — индивиды с неповторимым «я» и неповторимой судьбой. Потому мы нуждаемся в некотором строго детерминированном и индивидуально объяснимом и предсказуемом мире. Объективно мы — лишь неразличимые элементы множеств.
— Значит, если кто-то и где-то решает вот сейчас мою судьбу, он не относится ко мне как к личности. Он решает некую общую задачку на моем случайно подвернувшемся материале.
— Безусловно.
— Но это значит, что согласно диалектическому закону отрицания мы на высшей ступени развития снова погружаемся в мертвую природу. Мы — живые элементы некоей мертвой конструкции!
— Похоже, что так.
— Но это значит...
— Это значит, что надо любыми доступными средствами поставить себя вне этой мертвой конструкции. Я лично могу для этой цели ассигновать сегодня только пятерку.
— Это нечто. Я имею тоже в пределах пятерки.
— Это все детские игрушки. Я тебе расскажу кое-что такое, волосы встанут дыбом. Не поверишь. Но клянусь, я не выдумываю. Когда Шелепин стал Шефом КГБ, довелось мне...
Предостережения
— Ты зря связался с этой девчонкой, — говорит Учитель. — На что она тебе сдалась? Смазливенькая глупышка.
— Она, между прочим, не такая уж глупая. Не глупее институтских умниц. И уж во всяком случае, не глупее этой коровы Тормошилкиной.
— Ну, нашел критерий!
— Она английским прекрасно владеет. Спецшколу кончала. И в семье учили. Так что я с ней в языке здорово практикуюсь.
— Не морочь мне голову! Если уж так тебе хочется, трахни ее пару раз и закругляйся!
— А почему это тебя так волнует?
— Жаль мне тебя. Влипнешь в историю. С такой хорошую семью все равно не сделаешь. Помучаешься, а через год максимум — развод. Ей не такой муж нужен. Ей кандидат нужен, а то и доктор.
— А если я кандидатом буду?
— Вот на это она и рассчитывает. И вообще, в наше время семья — пустая затея. А если с кандидатством сорвется? Она же тебе шею перепилит. Ей же квартира отдельная будет нужна. А твоей зарплаты ей на одни сапоги не хватит.
— И почему ты решил, что я жениться собираюсь? Мы просто время проводим. Дружим. Допустимо такое? Мне с ней приятно.
— Допустимо, конечно. Но слухи всякие ходят. А как говорится, нет дыма без огня. Ладно, бог с ней. Как насчет посидеть и поболтать?
— Сегодня не могу. Иду в консерваторию.
— С ней? До чего же ты, брат, докатился. Чего доброго, и пить совсем бросишь. А может быть, все-таки заглянем?
— На минутку.
— Я не знаю более мерзких заведений, чем наши питейные заведения. И не знаю более мерзостного явления, чем наше пьянство. И все-таки мы лезем в это с головой. Готовы опоэтизировать и даже возвести в ранг религии. Отчего бы это? Причин тому, как говорится, много. И все же на главную из них обычно не обращают внимания. Дело в том, что наш человек в трезвом состоянии есть лишь гнусная социальная тварь. В пьяном виде он превращается в тварь иного рода, но в более человеческую. Пьянствуя, мы защищаемся от самих себя и себе подобных как трезвых тварей. У нас просто нет других средств самозащиты. Или хватает ненадолго. Кроме того, пьянство упрощает все наши отношения, сокращает, например, все процедуры общения с женщинами. Пьянство приукрашивает нашу серость. Способствует разрушению семейных пут. Умеряет карьеристические устремленности и служебное рвение. У нас ведут ожесточенную борьбу с пьянством. Но я не верю в ее искренность. У нас все инстинктивно чувствуют, что прекращение пьянства сделало бы нашу жизнь еще более кошмарной. Сейчас в моду входят наркотики. Но я не думаю, что они вытеснят пьянство. Они не соответствуют природе нашего общества и нашего человека. Взгляни на эту вот, например, рожу. Можешь ты представить его себе со шприцем, делающим укол? Нет, конечно. Он не то что шприц, пивную кружку сломает.
Мы есть
И снова мрачная приходит полоса.
И снова чудные я слышу голоса.
И снова мой они терзают бедный разум.
То монологи шепчут, то кричат все разом.
Мне суждено их всюду узнавать.
Одетый, как всегда, бросаюсь на кровать.
И до рассвета не могу сомкнуть усталых глаз.
Кто вы? — их спрашиваю. Отвечают: Бездны глас.
Зря не старайся, нас с порога не отринешь.
Мы есть, рассудку вопреки и вопреки доктрине.
Терпи немного. Вот сомкнешь глаза,
Умножишь наши, Бездны, голоса.
Перспективы
— Поворот к неосталинизму, то есть к нормальному состоянию нашего общества, есть дело довольно громоздкое, — говорит Глеб. — Он должен быть всесторонне подготовлен. Это постепенно делается. Постепенно, незаметно и неуклонно — вот в чем ужас. А мы все помалкиваем. И Запад не замечает или делает вид, что не замечает. Смотри, какой нажим устроили на молодежь! На периферии выпускников школ целыми классами отправляют в колхозы и на заводы. За исключением детей начальства, конечно. И не пикнешь. И обставлено это все будто добровольный почин, порыв. Якобы романтика. В республиканскую конституцию включили специальный пункт о детях. Родители обязаны воспитывать детей в духе марксизма-ленинизма и все такое прочее. Если они этого не делают, их надо лишать родительских прав! Было ли в истории нечто подобное? Они присваивают себе и наших детей!
