Орхан Памук - Музей невинности
Когда настало время сериала, хозяин гостиницы с женой в платке и двумя дочерьми с непокрытыми головами — я видел, что одна из них работает на кухне, — включили телевизор и, сев к посетителям ресторана спиной, погрузились в молчаливое созерцание сериала.
— Кемаль-бей, вам с вашего места не видно, — заботливо сказала тетя Несибе. — Садитесь рядом с нами.
Я передвинул стул, сел в узком пространстве между Фюсун и тетушкой и тоже стал смотреть сериал «Ветреные ложбины», действие которого происходило на стамбульских улицах. Но не могу сказать, что понимал увиденное. Ведь обнаженная рука Фюсун с силой прижалась к моей! Верхняя часть моей левой руки, приклеившаяся к её руке, казалось, горела. Глаза мои были обращены к экрану, но душа словно вошла в Фюсун.
Каким-то внутренним взглядом я видел её шею, её грудь, клубничного цвета соски, белизну живота. Фюсун все сильнее прижималась ко мне рукой. Я больше не интересовался, как она затушила сигарету в пепельнице с надписью «Подсолнечное масло „Батанай"», ни её окурками, кончики которых окрасились в розовый от губной помады цвет.
Когда серия закончилась, телевизор выключили. Старшая дочь хозяина нашла по радио приятную, легкую музыку, которая, кажется, понравилась французам. Когда я переставлял стул на прежнее место, то чуть не упал. Выпил я немало. Фюсун тоже пропустила уже три стаканчика ракы.
— Мы забыли чокнуться, — заметил Четин-зфенди.
— Да, давайте чокнемся, — согласился я, поднимая стакан. — На самом деле пора устроить маленький праздник. Четин-эфенди, сейчас ты наденешь нам обручальные кольца.
Я вытащил коробочку с кольцами, которые купил за неделю до поездки, чтобы устроить сюрприз, и открыл её.
— Вот это правильно, эфенди, — обрадовался Четин. — Без помолвки жениться нельзя. Ну-ка, протягивайте ваши пальцы.
Фюсун со смехом, но и с волнением вытянула свой.
— Обратного пути нет, — строго заметил Четин. — Я знаю, вы будете очень счастливы... Протягивай левую руку, Кемаль-бей.
Он мгновенно, не мешкая, надел нам кольца. Раздались аплодисменты. Французы за соседним столиком наблюдали за нами, и к ним присоединились еще несколько сонных посетителей. Фюсун мило улыбнулась всем вокруг и принялась рассматривать кольцо на пальце, будто только что выбрала его у ювелира.
— Подошло тебе, милая? — спросил я.
— Подошло, — она не скрывала радость.
— И очень тебе идет.
— Да.
— Танец, танец! — потребовали французы.
— Да, ну-ка давайте! — поддержала их тетя Несибе. Приятная музыка по радио была то, что надо. Но мог ли я устоять на ногах?
Мы с Фюсун одновременно встали. Я обнял её за талию. От неё приятно пахло духами; я почувствовал у себя под пальцами её талию и бедра.
Фюсун была трезвее меня, но не намного. Она смотрела с особенным чувством, и я хотел прошептать ей на ухо, как люблю её, но почему-то не смог вымолвить ни слова. Через некоторое время мы сели на свои места. Французы опять нам похлопали.
— Я ухожу, — сказал Четин-эфенди. — Утром хочу проверить мотор. Мы ведь рано уезжаем?
Вместе с Четином поднялась и тетя; если бы он не встал, она, может быть, посидела бы еще.
— Четин-эфенди, дай мне ключи от машины. — попросил я.
— Кемаль-бей, мы все сегодня вечером очень много выпили. Смотрите не вздумайте садиться за руль.
— Я забыл сумку в багажнике, у меня книги нет.
Он протянул мне ключи, а потом мгновенно подтянулся и отвесил мне чрезмерно уважительный поклон, как когда-то отцу.
— Мама, как мне забрать ключи от комнаты? — спохватилась Фюсун.
— Я не буду запирать дверь, — сказала тетя. — Откроешь и войдешь.
— Сейчас поднимусь за тобой и возьму.
— Не торопись. Ключ будет в двери, — успокоила её тетя. — Я оставлю его в замке, а запирать не буду. Сможешь прийти, когда захочешь.
Тетя с Четином наконец ушли. Фюсун прятала от меня глаза, как невеста, которая осталась наедине с женихом, с которым ей предстоит провести вместе всю жизнь. Но я чувствовал, что это не обычная стыдливость. Мне захотелось коснуться Фюсун. Я протянул руку, чтобы дать ей прикурить сигарету.
— Ты собирался подняться к себе и читать книгу? — переспросила Фюсун.
Она сделала вид, что собирается вставать.
— Нет, дорогая, просто подумал, что мы можем покататься.
— Мы слишком много выпили, Кемаль, нельзя.
— Давай покатаемся.
— Иди наверх и ложись спать.
— Ты боишься, что я устрою аварию?
— Не боюсь.
— Тогда я возьму машину, мы скроемся на глухих дорогах и исчезнем за холмами, в лесах.
— Нет, иди наверх, ложись. Я встаю.
— Ты бросаешь меня одного за столом, в вечер нашей помолвки?
— Нет. Хорошо, еще немного посижу. На самом деле мне очень нравится здесь быть.
Французы из-за своего стола посматривали на нас. Не разговаривая, мы, должно быть, просидели около получаса. Иногда наши взгляды встречались, но мыслями мы были обращены в глубь нас самих. В кинотеатре моей памяти шел странный фильм, составленный из воспоминаний, страхов, желаний и многих других картинок, смысл которых я сам не очень хорошо понимал. Через некоторое время в кадр попала огромная муха, которая быстро ползла между нашими стаканами. Еще попадала моя рука и рука Фюсун с сигаретой, потом опять стаканы и французы. Я был сильно пьян и влюблен, но сознавал, как логичен этот фильм, и думал, как важно сказать миру, что у нас с Фюсун есть только любовь и счастье. Надо было очень быстро, пока муха ползла между стаканами, придумать, каким образом сообщить об этом всему миру. Я улыбнулся французам, и моя улыбка должна была свидетельствовать о том, как мы счастливы. Они улыбнулись нам в ответ.
— Ты тоже улыбнись им, — сказал я Фюсун.
— Хорошо, — она посмотрела на меня: — Что еще сделать? Танец живота станцевать?
Я забыл, что Фюсун тоже пьяна, и расстроился, приняв её грубый тон всерьез. Но мое счастье не так-то просто было испортить. Я погрузился в такую глубину чувства, на которой пребывают очень пьяные люди, ощущая единство мира. Эту-то мысль и нес в себе фильм с мухой и воспоминаниями, крутившийся у меня в голове. Все, что я долгие годы чувствовал к Фюсун, все страдания, которые претерпел из-за неё, вся хаотичность мира и его красота слились у меня в голове в единое целое, и это ощущение целостности и полноты казалось мне невероятно прекрасным и дарило глубокий покой. Между тем я никак не мог отделаться от вопроса, как мухе удается не запутываться с таким количеством ног. Затем она исчезла.
Я держал руку Фюсун в своей руке и понимал, что мое ощущение покоя и красоты передается от меня и ей. Как уставшее, покорившееся животное, её прекрасная левая рука лежала под моей правой, поймавшей её, накрывшей, грубо навалившившейся, словно пленившей. Целым мир, вся вселенная вместились в меня. В нас.
— Давай еще потанцуем! — предложил я.
— Нет...
— Почему?
— Мне не хочется! — сказала Фюсун. — Мне нравится просто сидеть, как сейчас.
Я улыбнулся, поняв, что она имеет в виду наши руки. Время словно остановилось, и мне казалось, будто мы сидим так уже много часов, хотя будто только что пришли. На мгновение я даже забыл, зачем мы здесь находимся. Потом, когда осмотрелся, увидел, что в ресторане никого, кроме нас, не осталось.
— Французы ушли.
— Они не французы, — возразила Фюсун.
— Откуда ты знаешь?
— По номерам их автомобиля. Они из Афин.
— Где ты видела их машину?
— Сейчас ресторан закроют, пойдем отсюда.
— Мы так хорошо сидим!
— Ты прав, — сказала она серьезно.
Мы еще какое-то время просидели, держась за руки.
Она правой рукой вытащила из пачки сигарету, ловко прикурила её одной рукой и, улыбаясь мне, медленно выкурила до конца. Мне показалось, что это тоже длилось много часов. У меня в голове уже начался новый фильм, как вдруг Фюсун высвободила руку и встала. Я пошел за ней. Глядя на её спину в красном платье, я очень аккуратно, ни разу не споткнувшись, поднялся по лестнице.
— Твой номер в другой стороне, — напомнила мне Фюсун.
— Сначала я доведу тебя до твоего номера. Передам матери.
— Нет, иди к себе, — прошептала она.
— Я расстроен. Ты мне не доверяешь. Как ты собираешься провести со мной всю жизнь?
— Не знаю, — шепнула она. — Давай, иди к себе.
— Какой прекрасный вечер, — мне не хотелось расставаться. — Я так счастлив. Поверь мне, отныне каждая минута нашей жизни будет такой.
Она увидела, что я приблизился к ней, чтобы поцеловать, и, опередив, обняла меня. Я поцеловал её так крепко, как мог. Почти насильно. Мы целовались долго. На мгновение я открыл глаза и увидел в конце узкого темного коридора с низким потолком портрет Ататюрка. Помню, что между поцелуями умолял Фюсун прийти ко мне.
В одном из номеров раздался предупредительный кашель. Послышался шум ключа в замке. Фюсун вырвалась из моих рук и исчезла.
