13 дверей, за каждой волки - Руби Лора

– И про что она?

– Про сироту.

– Зачем читать про сироту, разве тебе их здесь мало? – удивилась Фрэнки.

– Это другая сирота. Она попадает в дом к хорошим людям и…

Лоретта замолчала и покачала головой, как будто ляпнула что-то такое, в чем придется исповедаться. С подбородка у нее капал сок. Она вытерла его пальцами и облизала их.

– Вкусно!

– Рада, что тебе понравилось, потому что мне, наверное, придется много раз повторить «Отче наш».

Лоретта улыбнулась и взяла Фрэнки за руку.

– Ты лучшая.

Фрэнки посмотрела на их сцепленные руки.

– Ты что, мой парень или типа того?

Лоретта вспыхнула, и вся ее кожа стала такой же красной, как и сыпь. Она выпустила руку Фрэнки и подобрала оберточную бумагу, восхищаясь ею, будто удачной фотографией.

– Может, тебе удастся получить работу в кино. Знаешь, рисовать всякие декорации.

– В точку, – согласилась Фрэнки. – А может, я буду работать у мистера Уолта Диснея.

– Почему бы и нет?

Вопрос показался Фрэнки глупым. Более дурацким, чем читать о какой-то вымышленной сироте.

– Потому что я из «Хранителей», вот почему.

– И что? Почему девчонка из «Хранителей» не может получить работу у мистера Диснея? Разве ему важно, откуда ты, если ты умеешь делать то, что ему нужно?

– А почему бы не выдвинуть себя на пост президента, раз уж на то пошло?

Лоретта подняла бровь.

– Больная здесь я, а психуешь ты. Что на тебя нашло?

Фрэнки не смогла объяснить.

– Не знаю. Прости.

– Ты нервничаешь, а у меня жар. Не думала, что в декабре может быть так жарко, но я вся горю. Пытаюсь открыть окно, но не выходит. Поможешь?

Они вдвоем надавили на раму, и огромное окно со скрипом поддалось. Фрэнки пришлось схватить Лоретту за ночную рубашку, чтобы девочка не вывалилась.

Медсестра Фрида ничего не заметила, но ее помощница Беатрис, сама ненамного старше Фрэнки с Лореттой, тут же подбежала к ним.

– Что вы делаете? – спросила она, понизив голос.

Из-за темных глаз и смуглой кожи все считали Беатрис сицилийкой, как Фрэнки. И Беатрис, чья семья приехала из Мексики, никого не поправляла. Она была полненькой, все в ней отличалось пышностью: волосы, губы, тело. Фрэнки замечала, как многие старшие мальчишки пялятся на нее и хотят заболеть, чтобы эта девушка заботилась о них.

Беатрис прикрыла окно. Приложив ко лбу Лоретты руку тыльной стороной, она цокнула.

– По-прежнему горячий, тебе нужно отдохнуть. Наверное, твоей подруге пора уходить.

– Правда пора?

– Боюсь, что так.

– Я еще приду, – сказала Фрэнки Лоретте.

– Обещаешь?

– Да. Эй, в следующий раз возьму с собой Стеллу. Она будет петь тебе песни и рассказывать, как она прекрасна.

– Хочешь сказать, что она стала задаваться еще больше? – спросила Лоретта.

Беатрис недовольно выдохнула и уперла руки в бока.

– Из-за вас у меня будут неприятности с медсестрой Фридой!

Фрэнки встала.

– Хорошо, хорошо, я ухожу. Сестра Берт разрешила нам после ужина послушать радио, а я пропускаю.

Еще одним пунктом в длинном-длинном списке преимуществ сестры Берт перед сестрой Джорджиной было радио. Ей нравились «Святая святых», «Тень» и «Фиббер Макджи и Молли» так же сильно, как и любой девочке. Каждый вечер она включала радио, все собирались вокруг и пялились на коричневый ящик, словно из него вот-вот могли выскочить персонажи.

Фрэнки вбежала в коттедж старших девочек, ожидая услышать обычный смех, но вместо этого все были поглощены новой передачей.

– Ну и что тут за новости?.. – начала Фрэнки, но Гекль схватила ее за руку и заставила сесть.

– Тише! – шикнула она.

– А что происходит?

– Ты ничего не знаешь? – прошипела Стелла. – Они бомбят наши корабли!

– Какие корабли? Кто? Почему?

– Заткнись и слушай!

– Новости «Эн-би-си» из Нью-Йорка: сегодня президент Рузвельт сделал заявление. Японцы совершили воздушное нападение на Перл-Харбор, Гавайи! Повторяю: сегодня президент Рузвельт сделал заявление. Японцы совершили воздушное нападение на Перл-Харбор, Гавайи! Сейчас в прямом эфире состоится телефонный разговор с Гавайями.

Трансляция переключилась на другого мужчину. На линии были помехи. Тем не менее все слышали, что он запыхался и немного возбужден, а еще он так и не представился, как обычно делали дикторы.

– Гонолулу также подвергся бомбардировке и существенно пострадал. Бой продолжается почти три часа. Бомба упала в пятидесяти футах от радиобашни. Это не шутка, это настоящая война.

Сестра Берт выключила радио.

– Это же шутка, сестра? – спросила Фрэнки. – Как та передача про нападение марсиан?

Прошло несколько лет, но она помнила тот радиоспектакль про инопланетян, приземлившихся то ли в Нью-Джерси, то ли в Нью-Йорке, то ли где-то еще, и убивавших всех тепловыми лучами. Тогда все казалось настоящим: со взрывами, стрельбой и речью президента. Сестры заставили всех встать на колени и молиться несколько часов, пока кто-то не разобрался, что это не конец света, а просто шутка. Фрэнки думала, что сестра Джорджина пойдет штурмовать столицу, так она бесилась.

Теперь же сестра Берт сказала:

– Нет. Не думаю, что это шутка. – Ее и без того бледное лицо побледнело еще сильнее. Она потерла щеки. – Это значит, что мы вступили в войну.

– В войну с Японией? – спросила Гекль.

– Да. Скорее всего, еще больше парней пойдут служить.

Фрэнки подумала о Сэме, растянувшемся у ее ног на кухне, подумала о Вито в Колорадо. Вито всего шестнадцать, но что, если война затянется? Придется ли ему идти? Пошлют ли его в Японию? А Сэм? А все они?

Я подумала о своих братьях в начале Первой мировой, еще одной войны, которая, казалось, нас не коснется, никак на нас не отразится.

– Это проблема Европы, не наша, – сказал мой отец из-за газеты. – Америка превыше всего.

Все девочки разом заговорили: о братьях, об отцах, о кузенах и мальчишках «Хранителей», о том, что с ними будет и что это значит для остальных. Сестра Берт воздела руки к небу.

– Не будем сейчас решать мировые проблемы, – сказала она. – Мы все потрясены, но я уверена, что президент Рузвельт предпримет необходимые действия, и мы скоро об этом услышим.

Она встала.

– Девочки, что у вас со штопкой?

– У меня нет никакой штопки, – сказала Стелла.

– Стелла, штопка всегда есть.

– Но…

Сестра подняла руку.

– Мы должны уповать на то, что Господь позаботится о нас и нашей стране. От нас требуется сохранять веру и продолжать делать свою работу.

Девочки напоказ достали дырявые носки и чулки, но ни одна не могла сосредоточиться ни на чем, кроме радиопередачи. Они шептались о том, что все это значит, но никто не знал. Впрочем, скоро они почти забыли эту тему и начали говорить о других, обычных вещах: еде, которую хотелось бы съесть, прическах, которые хотелось бы сделать, если бы можно было. Поразительно, как что это вообще возможно – на какое-то время забыть о войне. Но ведь забываешь. Особенно когда война идет далеко, за океаном; когда у твоего брата слишком плохое зрение, чтобы идти служить, а твоя мама так этому рада, что сама печет торт, вместо того чтобы поручить это кухарке; когда темноволосый парень с блестящей впадинкой на шее стоит у твоей двери, а ты не можешь говорить, потому что волна желания подхватывает тебя, угрожая утопить.

Бенно, Бенно, Бенно, Бенно. Бе…

Но, должно быть, плохие новости застряли где-то в подсознании, как это всегда бывает с плохими новостями, потому что девочки были слишком встревожены, чтобы спать. Сестра Берт выключила все лампы, кроме одной, и поведала им историю, которую рассказывала ей в детстве в Баварии мать.

– Давным-давно, – начала сестра, – один человек лег под дерево вздремнуть. Проснулся он оттого, что его клюнул ворон с вывихнутым крылом, слетевший с дерева. Человек очень рассердился, но ворон сказал ему, что он спал пять лет! Человек оглядел себя и понял, что это правда: у него отросла густая борода до самой земли. Он спросил у ворона, чем того отблагодарить. Ворон выдернул у себя блестящее черное перо и дал человеку. «Предложи это перо своим дочерям. У той, которая его возьмет, сбудется ее желание, а вместе с ним – и мое».