Инга Петкевич - Плач по красной суке
— Надень очки! Скорей надень очки, и мы пойдем дальше. Все будет хорошо, только надень очки, и пойдем дальше!
Анжелика молчала, и я обнаружила, что она плачет.
— Ты ничего не знаешь, — всхлипнула она, — ты даже не представляешь, какая дрянь и мерзость эти кобели…
Ну, положим, я себе прекрасно представляла, какая дрянь наши мужики, но дрянь эта была хлипкая, слабая и вообще-то безвредная. Но при виде ее отчаяния мне опять померещилась какая-то жуткая драма или шекспировская трагедия. Мне даже спрашивать не хотелось, я боялась узнать нечто чудовищное.
— Вчера я возненавидела своих родителей, — сказала она. — Отец, конечно, не виноват, он вообще ни в чем, кроме музыки, не разбирается. Это все мать, она подстроила. Эта стерва давно мечтает от меня избавиться. Сама всегда была блядью, вот и меня хочет видеть такой же.
— Господи, побойся Бога! — невольно вырвалось у меня.
Я пару раз видела мать Анжелики — более элегантного, утонченного создания мне встречать не приходилось. А говорила она таким тихим и мелодичным голоском, что все вокруг тут же переставали галдеть, затихали и прислушивались, будто это была красивая музыка. Назвать такую даму блядью не осмелился бы самый отпетый хулиган. Но то, что я услышала, превзошло все мои ожидания.
Родители Анжелики, обеспокоенные ее слишком затянувшимся девичеством, подыскали ей хорошую партию, какого-то психа-музыканта, тоже, разумеется, гения, только с нормальными сексуальными наклонностями. Было известно, что он предпочитает как раз девиц. Родители скрепя сердце вошли с ним в тайное соглашение, обещали хорошее приданое и так далее. Словом, музыкант начал ухаживать за нашей богиней по всем правилам хорошего тона. Он ходил к ним домой, обедал, целовал ручки, дарил цветы, говорил любезности, но все напрасно — наша красавица ничего не замечала… Тогда родители пошли дальше и договорились с женихом о более крутых мерах. Они ушли в гости, оставив нашу парочку наедине друг с другом. Когда они вернулись — весь дом был разворочен, посуда перебита, невеста валялась в истерике, а жених исчез из дома полуголый.
Я утешала Анжелику целый вечер. Мы провели его в ресторане. Но каково же было мое удивление, когда на другой день наша недотрога поведала эту чудовищную историю всему нашему коллективу. Выплыло множество пикантных подробностей и деталей. Как видно, Анжелика всерьез решила осрамить и разоблачить свою коварную мать и тем самым отомстить ей за надругательство и позор.
— Представляете, — гневно рассказывала Анжелика, — он напал на меня, как мужик, как зверь! От него так дурно пахло! Он мне поцарапал всю попу и порвал платье! Это так ужасно! Таких стрелять надо! Если бы у меня было оружие, я бы его застрелила! Нет, такого кошмара я больше не переживу! Набросился, как зверь! Я думала, он меня убьет или задушит! Нет, это просто какой-то сексуальный маньяк, его надо изолировать! Он опасен для общества!
Бабы кейфовали вовсю, сыпались провокационные вопросы, намеки, замечания. Юмора Анжелика не понимала, на вопросы отвечала с такой детской непосредственностью и откровенностью, что даже видавшие виды бабы и те смущались. Например, оказалось, что она никогда не видела фаллоса, а потому решила, что у ее жениха он слишком уродливый и отвратительный. Она брезгливо поведала нам, что он был похож на облезлую шею индюка и… шипел.
Хохотало не только наше бюро, хохотала вся типография.
Нельзя описать, с какой жадностью наши бабы набросились на эту жирную наживку, сколько участия, сочувствия вылили на Анжелику, с каким смаком обсасывали ее хрупкие косточки.
Месяца три наша Анжелика жила в образе падшего ангела или оскверненной Мадонны. Наши старались вовсю и в конце концов так ее раскрутили, что однажды на пьянке им удалось даже раздеть ее догола и вволю полюбоваться ее совершенными формами. Правда, этот стриптиз окончился весьма плачевно: бабы не выдержали и набросились на бедную нимфу. Каждой хотелось ее потрогать и потискать, образовалась куча мала, и Анжелику чуть не задавили.
Я присутствовала на этой вакханалии, но в момент стриптиза вышла из комнаты. Было душно, накурено, гремела музыка, все, в том числе и наша фея, были уже порядком на взводе. Когда богиня сняла комбинацию и оказалась в розовом бикини, нашим жадным взорам открылось ее божественное тело — мне стало не по себе, я решила глотнуть свежего воздуха и прийти в себя. В уборной я вымыла лицо и руки, вытерлась носовым платком, заново подкрасилась и, чтобы сосредоточиться, выкурила в тишине одну сигарету.
Я отсутствовала совсем недолго, но тут какой-то визг и топот привлекли мое внимание. Я поспешила на шум, распахнула дверь и остолбенела на пороге.
Совершенно голая Анжелика, как прекрасная нимфа, порхала вокруг стола, а наши обезумевшие бабы, как неуклюжие фавны, носились за ней следом, пытаясь поймать. Они были такие пьяные, что натыкались на стулья, падали, сбивая друг друга с ног, а легкая фея выскальзывала из их грубых лап и неслась прочь.
Зрелище потрясло меня своей непотребной античной красотой. Так прекрасна была вспугнутая нимфа в этом злачном вертепе, среди окурков и объедков, пустых бутылок и жутких рож, что я обо всем забыла и просто стояла и глазела на эту мифологическую охоту. Мне не верилось в реальность этого видения. Но тут какая-то пьяная кабаниха сбила меня с ног. Я больно ударилась головой и заорала. Но мой голос потонул в общем гомоне, и мне стало страшно. Я вдруг поняла, что у меня не хватит сил остановить эту взбесившуюся стихию.
Я видела Клавку, которая вдруг перехватила на лету прекрасное тело, заграбастала, смяла его своими громадными клешнями-ручищами и, прижав к груди, помчалась вокруг стола, спасая от остальных свою драгоценную добычу. Озверевшая свора быстро догнала похитительницу и набросилась на нее. Клавка отбивалась от них ногами, но, потеряв равновесие, рухнула на пол. Образовалась куча мала. Героическим усилием Клавке удалось выкинуть, выпихнуть из кучи бедную нимфу, и та в два прыжка оказалась возле меня…
И тут я догадалась выключить свет. Одновременно я схватила за руку Анжелику, выдернула ее в коридор, захлопнула дверь и закрыла ее на ключ, благо он торчал в замочной скважине.
Бледная Анжелика стояла передо мной и в тусклом свете сорокаваттки была так фантастически прекрасна, что я опять растерялась и не знала, что делать дальше. И в самом деле, что было делать, когда вся ее одежда осталась там, в комнате? Я сдернула с себя кофту и набросила на ее дрожащие плечи. От моего прикосновения она тихо ахнула, будто очнулась, и вдруг бросилась ко мне на шею.
— Спаси меня, спаси! — горячо шептала она, прижимаясь ко мне. — Они меня растерзают.
Ее смятение передалось мне, но я тоже потеряла голову. Мне казалось, повторяется какой-то давний навязчивый сон, будто это уже было, было… И вдруг я вспомнила тот первый снег и мой сон наяву: снежные горные вершины, селение внизу, блеск, свет и мое смятение перед ее красотой.
Во сне я часто бываю мужчиной и тогда люблю наших непутевых баб… Ее горячий шепот на моей щеке, ее лихорадочные объятия и ужас перед погоней… Я должна была спасти ее во что бы то ни стало. Но что делать?! На какое-то мгновение она перестала дрожать и оцепенела, замерла в моих объятиях, покорная, расслабленная. Мне казалось, она теряет сознание и тянет меня в пропасть…
Но тут какой-то грохот вернул меня к реальности. За дверью стучали и галдели наши озверелые бабы.
— Откройте! Откройте! Дверь сломаем! — трубил зычный Клавкин голос.
Анжелика опять задрожала, и ее горячий шепот ожег мою щеку:
— Не выпускай их! Они меня растерзают, убьют, изнасилуют!
Но я уже пришла в себя, я взяла ее, как ребенка, за руку и отвела в маленькую комнатку, где были свалены наши пальто. Я бережно опустила ее на эту кучу, заботливо прикрыла ее. Я умоляла ее посидеть тихо, пока я добуду одежду и усмирю негодяек. Она слушала меня молча и не отпускала мою руку. Глаза ее были неподвижны, она будто прислушивалась к чему-то страшному, дрожала, как загнанный зверек, и тихо всхлипывала. Но как только мне удалось освободить свою руку и я уже было направилась к дверям, она взвилась как пружина, бросилась мне на шею, опрокинула на кучу пальто и с хитростью и торжеством безумца заглянула мне в лицо. Была ли она пьяна, или смертельно перепугана, или не вполне нормальна, сказать не берусь — я плохо соображала в тот момент. Мне только показалось, что она хочет меня задушить, так крепко она сжимала мою шею. «Ну и пусть, пусть задушит», — почти восторженно пронеслось в голове. Сладкий ужас свободного падения захлестнул сознание — мы стремительно летели в пропасть.
Когда я очнулась и вырвалась от нее, она лежала совсем как мраморная, поверженная дикими варварами греческая статуя. Я прикрыла ее античную наготу грубым пальто и пошла усмирять взбесившихся баб.
