Леонид Габышев - Из зоны в зону
Он взял деревенскую кринку, столько лет им не виданную, и только хотел приложиться, как Валерия Алексеевна сказала:
— Надо смешать молоко.
Молоко покрывал толстый слой сливок.
— Да что это я, пейте, — смутилась Валерия Алексеевна.
Он пил, но вот сливки кончились, и медленно цедил охлажденное молоко.
Выйдя за ворота, стал рассказывать, что благодаря ее дочери, завязал с преступностью и хочет поступать и институт. И всем, чего добьется в жизни, будет обязан только любви.
Прочитав стихотворение Есенина, сказал:
— Выучил для Верочки, но она никогда не будет моей.
Валерия Алексеевна шла, опустив голову.
— Спасибо, что вы родили такую дочь. И хоть у нас ничего не получилось, я все равно люблю Веру.
— Коля, если у Веры не сложится жизнь, она станет твоей женой.
— Если в этом году поступлю в институт, я напишу вам.
Он улыбнулся, улыбнулась и Валерия Алексеевна, и опять уловил ту поразительную схожесть в глазах и улыбке мамы и дочери.
К большаку шел напрямик по рыхлому, незасеянному полю, и земля набивалась в туфли. Перейдя строящуюся автотрассу, подумал: «Скоро проложат асфальтированную дорогу, и когда приеду в следующий раз, то до Падуна и Новой Заимки буду мчаться на автобусе, по автотрассе. И зарастет большак травой, а я по нему столько раз ходил и гонял на мотиках».
Брел в сторону Новой Заимки, голосуя попутным машинам. Хотелось проехать на лошади — к черту цивилизацию! — но не было на дороге лошадей.
Послышался рев двигателя. Повернулся. Навстречу «Кировец», и он поднял руку.
Водитель веселый, и Коля болтал с ним, не скрывая, что едет в Заимку, в которой не был шесть лет, а пять из них отсидел.
— Останови на перекрестке, — сказал у станции и показал в окно пальцем.
— Здесь мы совершили преступление. Тогда росла рожь, а в этом году ничего не посеяли.
Спрыгнув на землю, пошел по роковой старозаимковской дороге. Примерно на этом месте ударили штакетиной по голове учителя, и остановился, оглядываясь кругом. «Кировец» дернулся, и водитель помахал рукой.
Коля пошел на станцию к приятелю Власу. Он переехал из Падуна. С ним переписывался из зоны. В Падуне заходил к матери Власа, а соседка рассказала, что прошлым летом, напившись до чертиков, в омут бросился брат Власа, Агафон. Агафон был инвалид — плохо видел. Перед тем как кинуться в омут, поделился с соседкой горем: прожил около сорока и не знал, почему у него плохое зрение. А тут мать поведала: когда в девках забеременела, возненавидела плод и часто колотила по нему кулаками. Хотелось выкидыша. Но она родила симпатичного, почти слепого мальчика и сдала в приют. Детство и юность Агафон провел в приютах и колониях, где над ним, полуслепым, издевались. Об этом он пьяный, проклиная судьбу, рассказывал Коле.
В неогороженном дворе возле поленницы заметил Власа. Он сидел на траве, а рядом топотала светловолосая — ох, как на него похожая — дочка. Коля надеялся: Влас не узнает. Но тот повернулся к скользнул взглядом. В этот момент девочка упала и заплакала. Он поднял ее и шагнул навстречу.
— Здравствуй, Микола, — улыбаясь, он протягивал обе руки.
— А я думал, через восемь лет меня в черных очках ни за что не узнаешь.
— Ну как мне тебя не узнать…
Он засуетился, взял дочку за руку и крикнул жене:
— Рая, посмотри, кто к нам приехал!
Из дома, улыбаясь, вышла жена.
— Надо бутылку брать. Да у нас же нет денег…
— Я сам возьму, — прервал Коля Власа.
— Нет, ты гость, и возьмем мы. Да, Рая, вспомнил: у меня в заначке трояк есть.
— Влас, мне надо в Заимке дядьку попроведать. Вначале к нему загляну…
Напрягая мышцы, почти бежал. Возле дома помешанного дядьки остановился и посмотрел на колодец: от колодца, с полными ведрами, шел дядя Ваня — безотказный труженик, выполняющий в колхозе самую черную работу. И захотелось хоть раз в жизни помочь дяде Ване, в детстве ему часто рассказывавшего всего две сказки: про медведя и про волка.
Направился к дядьке и загородил дорогу. Дядя Ваня — обросший щетиной, в заштопанной клетчатой рубашке и грязных кирзовых сапогах, хотя грязи на улице нет, обошел племянника.
Раз дядя его в черных очках не узнает, сунул очки в карман и снова загородил дорогу.
— Дядя Ваня, да посмотри же, что ты меня не узнаешь.
— Не знаю я вас, — он вновь обошел племянника.
Коля семенил впереди дядьки и заглядывал ему в лицо.
— Дядя Ваня, давайте я донесу воду.
— Да не надо, я сам.
— Дядя Ваня, я же твой племянник.
Дядька остановился.
— Какой племянник?
— Коля Петров.
— Колю Петрова милиция убила.
Понял: его не убедить, и заговорил по-другому.
— Я из уголовного розыска. Давайте ведра. Мне надо взять у вас показания. В колхозе украли нетель, и я веду следствие.
— Нетель, это черную, что ли?
— Ну да, черную.
— Дак сегодня она нашлась, а вот красную с пятнами никак не найдут.
— Вот-вот, мы как раз ее и ищем. Давайте ведра, я помогу.
Дядька напугался «милиционера».
— Пошлите.
Войдя в новый, тесноватый, кое-как построенный дом, — старый-то, в тридцатых годах срубленный, с плохо покрытой крышей, сгнил, — увидел жену дядьки. Слава Богу, хоть у нее все были дома.
— Коля, — всплеснула руками тетя Нюра, — приехал!
Теперь дядя Ваня поверил, что перед ним племянник, раз жена признала. Он заулыбался, затряс темной от навоза рукой Колину белую руку и заплакал, и слезы радости прятались в его щетине.
Тетя Нюра хотела собрать на стол, но Коля сказал:
— Я ненадолго, — и сел на табурет рядом с дядей Ваней.
— Тогда хоть чайку попей. — И тетка пошла кипятить чай.
— Дядя Ваня, дядя Ваня, расскажи сказки про медведя и волка.
Коле так хотелось послушать эти сказки и на несколько минут перенестись в детство. Готов, как ребенок, сесть дядьке на колени и ловить его медлительную речь.
Ласково поглядев на племянника, спросил:
— Какие сказки?
— Да про медведя и волка. Ты мне их в детстве рассказывал.
— А я забыл.
Оглядев комнату, похожую на жилище бедных российских крестьян конца прошлого века, встал, попрощался и, отказавшись от чая и забежав к соседям, заспешил на станцию.
Отойдя, оглянулся: дядька стоял у калитки и смотрел ему вслед. Так и не дождался помешанный дядя Ваня падения Советов, чтоб переехать в прадедовский дом, бодро стоящий около двухсот лет. Да и забыл он, конечно, как забыл сказки про медведя и волка, что когда-то ждал падения советской власти.
Стол накрыт. Рая выпила стопку, и то за два раза, и Коля с Власом допили проклятую, вспоминая воровское детство.
Влас работал на тяжелой малооплачиваемой работе и жалел: не закончил средней школы.
— Эх, — говорил он, — была б у меня восьмилетка, выучился бы на холодильщика и зарабатывал больше. Вы свидетельства воровали, не осталось хоть одного? А то бы подделал мне, и выучился бы я на холодильщика.
— Свидетельств не осталось. Я сам закончил одиннадцать классов, и мне мое свидетельство о восьмилетке не нужно. Жил бы здесь, подделал бы.
— А ты вышли.
— Не подойдет оно тебе. Я в Вологодской области закончил восьмой класс. А ты там не жил. Если подделать, тебе надо уезжать в другое место. Не надо, лучше закончи восьмой класс.
— Да позабыл все. И некогда. Деньги надо зарабатывать.
Влас и Рая проводили Колю на большак. Он, веселый, по их просьбе читал стихи Баркова.
На дороге показался «ГАЗ-69» или, как говорят, «бобик».
— У нас не любят брать пассажиров, — сказал Влас, — Рая, проголосуй.
Рая подняла руку, бобик остановился.
— Довезите до Падуна, — попросила Рая.
Коля сошел у сельсовета. Подвернулся мотоциклист.
— Довези до Заводоуковска.
Мотоциклист домчал его до железнодорожного вокзала.
На пиджаке у Коли поблескивал значок с изображением Есенина.
— Подари значок?
Со значком расставаться жалко, но он подарил и пожал парню руку.
Народ толпился возле кассы, но билеты не продавали: нет мест.
Зашел в линейный отдел милиции. В кабинете два мента. Рыжий и чернявый.
— По какому вопросу? — спросил рыжий.
— Попроведать.
— Выпивши?
— Немного.
— А сюда зачем?
— Я говорю — попроведать и попросить купить билет до Ялуторовска.
— Выходи. Это не билетная касса.
— Что вы меня гоните?
— В таком виде нельзя. Выходи. А то машину вызовем.
Петров к дверям, но чернявый задержал:
— Подожди. Документы есть?
— Есть, — повернувшись, ответил Коля.
— Покажи.
— Дома они у меня.
— Ты как разговариваешь?
— А как надо?
— Где живешь?
— Где живу? — переспросил он и засмеялся. — Мой адрес — не дом и не улица, мой адрес — Советский Союз. А вы у меня на квартире.
