Эльчин Сафарли - Я вернусь…

«…Странное предвкушение великих событий рождается в аэропорту. Знаешь, что произойдет через считаные часы, но при этом чего-то жутко боишься. Как-никак, все мы ходим под Богом. Он способен изменить ход игры в любой момент… В аэропорту руки пусты и свободны – готовы принять все, что придет. Из возможности выбора рождается чувство уверенности. Ты же можешь обменять билет, изменить направление и даже элементарно отказаться от поездки. Ты – волен…»

Мирумир обожает провожать взглядом самолеты. Отъезжающий трап, привычное десятиминутное затишье, легкое завывание мотора, аккуратный разгон и, наконец, долгожданный взлет. От приближения к надежде перехватывает дыхание…

«Обычно я приезжаю в аэропорт за три-четыре часа до вылета, чтобы вдоволь понаблюдать за потоком уезжающих. Смотрю на суетящийся люд: все спешат сдать багаж, преодолеть таможенный контроль, просочиться на посадку. Так хочется верить, что все они станут счастливыми там, куда уезжают. Все сразу, вместе, возьмут и станут счастливыми! В аэропортах наивность приживается лучше, чем цинизм. Начинаешь верить в то, что большинство отправившихся за счастьем достигнут его. А прибывающие возвращаются с победой, а не с поражением…»

…Училась вере у Веры, хмурой соседки этажом ниже. Жгучей брюнетки азербайджанского происхождения, второй жены местного участкового Кириллваныча. А если воспользоваться определением завистливых соседок, то у «черножопой бабенки старого пера». Два овдовевших сердца нашли друг друга в солнечном Баку. Кириллваныч ездил туда на какую-то всесоюзную конференцию. После занудной двухчасовой болтовни наконец объявили перерыв. Гостей из братских республик потчевали по-восточному щедрым фуршетом. Вера, тогда еще Валида, прислуживала у столов официанткой. С улыбкой предлагала изголодавшимся гостям попробовать запеченные куски осетра, сбрызнутые ароматным наршарабом[23]. Кириллваныч, наткнувшись взглядом на объемный бюст черноокой Валиды, мигом влюбился. Сначала в бюст, потом – в саму вдову. Так начался южный роман двух одичавших сердец.

После первой же ночи страсти влюбленный участковый предложил Валиде руку, сердце, а также переезд в Москву. Она согласилась. Продала «сталинку» на Разина[24], доверила деньги будущему мужу и устремилась с ним под ручку прямиком в любовь. Спустя три дня любовники стали супругами. Спустя неделю Валида сменила имя на Веру. Никаких межнациональных проблем. Обычный поступок из необъяснимых…

…По мере взросления Мирумир ощущала острую нехватку женского идеала. Богини из реальности, у которых можно было бы поучиться тактике, флирту, ходам, выходам. Каждая девушка нуждается в женщине-примере. Мирумир, перешагнувшая Рубикон подросткового возраста, долго не верила в то, что сможет отвечать за себя сама.

«За моими подростковыми бунтами скрывалась растерянность. Мне казалось, что я неправильно говорю, поэтому старалась молчать. Мне казалось, что у меня ужасная фигура-„доска“, поэтому одевалась в балахоны. У мамы даже не искала понимания: слишком многое мы упустили с ней… Бабушка занималась мною чисто на бытовом уровне. Да и не успевала она. С одной стороны дедушка, с другой – вечно занятая дочь с внучкой… Вера была моей единственной подругой. Помню первый день нашего знакомства. Сразу предупредила меня своим потрескавшимся от никотина басом: „Детка, не обращайся ко мне „тетя“. Мы с тобой еще слишком молоденькие“. И я стала называть ее исключительно по имени…»

Зинаида Трофимовна, отправляясь к мужу за город, оставляла Мирумир на азербайджанку Веру – дочери девочку не доверяла. Да та и сама к Мирумир не тянулась: занята была карьерой, налаживанием личной жизни. «Раз в неделю, по пятницам, бабушка, уезжающая к деду, закидывала меня к Вере. Та безумно радовалась. У нее не было своих детей, а Кириллваныч целыми днями пропадал на службе. Всю накопившуюся любовь она обрушивала на меня… С ней я чувствовала себя прямо центром вселенной»…

…Валида с нетерпением ждала пятого дня недели. Заранее обдумывала меню для своей юной гостьи. Пекла пирожки с картошкой, покупала лимонад «Буратино», доставала через знакомых продавщиц «Мишку на севере». Она не думала о деньгах. Ей важно было проявить материнскую любовь, которая долгие годы оставалась запертой в ней.

Первое время Зинаида Трофимовна, передавая внучку соседке, непременно заносила и обед с ужином. Однако Валиде удалось уговорить ее не беспокоиться по поводу еды. «Не суетись, соседка. Жирными азербайджанскими блюдами я малышку нагружать не стану. Что попросит, то и сготовлю…» Что бы ни говорила Валида, все равно за череду пятничных дней Мирумир отведала почти все блюда азербайджанской кухни. Кутабы с зеленью, довгу с кусочками мяса, плов с сухофруктами, бозбаш и т. д. Мирумир раз и навсегда влюбилась в дюшбару, посыпанную сушеной мятой. Может, из-за того, что она напоминала пельмени?..

«…Как только я оказывалась у Веры, она усаживала меня на венский стул, пододвигала ближе низкий столик, накрывала его желтой шелковой скатертью и умудрялась накормить меня всем, что приготовила. Всего понемножку. Вера не заставляла есть. Просто давала мне ложку в руки, садилась за стол и с аппетитом кушала вместе со мной… Я смотрела на Веру, и мне так хотелось, чтобы именно эта удивительная женщина была моей мамой… После обеда шли на прогулку. Вера покупала мне пышную сладкую вату, разноцветные шарики, водила по аттракционам… Когда я стала старше, Вера научила меня тому, чему самой научиться невозможно. Вере, отваге. Часто вспоминаю ее слова: «Не бойся своих желаний и спеши жить. А знаешь, что такое жить? Жить значит любить…» Тогда воспринимала ее слова не слишком серьезно. А сейчас понимаю, что философия моей чувственной азербайджанки была самой жизненной, без капли пафоса…»

…Валида умерла за три с половиной месяца до отъезда Мирумир в Стамбул. Диабет окончательно придавил без того слабое сердце. На похоронах, устроенных по мусульманскому обычаю, сгорбленный горем Кириллваныч передал Миру-мир конверт с надписью: «Для моей дочки с шестого этажа». «… Я вынула письмо. Оно пахло ее духами – „Шанель № 5“. На белом листе несколько строчек.

«Поражения – это тоже своего рода победы… Не теряй себя. Люблю тебя… дочка…»»

Часть II. ВОКРУГ НИХ

Есть на свете те, кто остается, и те, кто собирается в путь.

Итак было всегда.

Каждый волен выбирать, покуда есть время, но после, сделав выбор, нельзя от него отступаться.

1

…Не ищет правды там, где ее нет. Не любит ветра, безжалостно разгоняющего облака. Не верит в могущество ночи, но доверяет рассветам – посланникам надежды. Слышит голоса людей, но не прислушивается к ним. Для него реальна только музыка собственного сердца…

Давно перестал стучаться в сердца людей. Отстранился от героев настоящего. Сформировал личное пространство, где нет табличек «giris» и«cikis»[25]. Посторонним вход запрещен – достаточно теней прошлого. Он боится ударов в сердце: знает, что оно не выдержит, – возраст не тот. Иммунитет, стойкость, вера – все поистрепалось с годами. Нет, он не доживает свой век, как считают окружающие. Он живет другой жизнью, не похожей на жизни миллионов из миллиардов…

Ему достаточно солнца, Босфора, работы сторожа в компании голубей при Египетском базаре. Голуби – путеводители его привязанностей. Ухаживает за ними. Кормит, поит, очищает перья от пыли мегаполиса. Верит исключительно им. Для общения с голубями не нужно знать птичьего языка. «Если голубь пригрелся в руках, значит, доверился. Нужно лишь прислушаться, и внутри, в глубине теплого комочка, обязательно услышишь искреннее воркование…»

Не прячет голову в песок. Не бежит от реальности. Оболочка старика вполне гармонично живет в этом мире. Договаривается с работодателем, перекупщиками, ходит в маркет, покупает табак, кофе и свежевыловленный товар у рыбаков с Галатского моста. Действует по определенной схеме – совершенно рутинной, но зато адекватно воспринимаемой окружающими. Признается, что если будет жить среди людей по другой, то его упекут в дурдом. Сумасшедшие – это люди, которые не смогли доказать реальность своих миров. Обществу всегда ближе идея о том, что других миров, кроме земного и небесного, не существует…

Читает Маркеса, никогда не запоминает снов, с тревогой провожает голубей в небо. Считает правду самым ценным, что у него есть. «Я честен перед самим собой. Мне есть что скрывать и есть чем делиться. Но всё это я предпочитаю оставлять взаперти. Чтобы избавиться от пристального внимания людей, надо создать иллюзию открытости…» Он и с нами говорит так, будто заворачивает слова во вкусно пахнущую, но непрозрачную яркую обертку. Лишь угадываем истинный смысл, настоящую откровенность в его словах. В красноречивых паузах, отстраненных взглядах, ритме сигаретных затяжек. Рядом с ним понимаешь, как ценна искренность и как же сильно повредила ее современность…