Вероника Тутенко - Медвежьи невесты

— Это мне дед мой рассказывал, — заметил Голичанин усмешку, скрытую в морщинах возле глаз у приезжего.

В этом Юра как раз-таки не сомневался.

Но мало ли… Может, кто-то из этих же мужиков и решил подшутить над остальными. А иначе… откуда взяться человеческому голосу в такой непролазной глуши?

Но вслух Юра только небрежно заметил:

— Медведи в тайге страшнее голосов.

Юра Голичанин снова неспеша выпустил к облакам струйку дыма и неторопливо продолжал.

— Любят и мишки заглядывать на Сенокос. Это всем давно известно.

Историй в запасе у Юры Голичанина было, как у правнучки купчихи серёг и бус в сундуке, доставшемся от прабабушки.

Хватит на много-много долгих вечеров.

Когда речь зашла о медведях, Нина невольно крепче прижалась к сильному плечу мужа. Косолапые хозяева тайги, которых Голичанин так ласково величает мишками, пугали её гораздо больше, чем голоса в той самой избушке, где им предстояло провести ни один вечер.

Голичанин же с детства знал повадки медведей и умело избегал встречи с ними в лесу.

Но не всем так везло…

— Был у нас в Нижнем один старик, — вздохнул и посмотрел на небо Голичанин. — Накосил он как-то два стога на той поляне. Так бы он и забыл о них до самой зимы, да только пошёл дождь. И дёрнул же его, старика этого, уж не помню, как его звали, нечистый, — наморщил лоб сибиряк, — пойти посмотреть, не горят ли стога.

— А почему они должны были загореться после дождя? — не поняла Нина.

— Это так у нас говорят, — снисходительно улыбнулся сибиряк неосведомленности приезжей. — Когда сено ещё не высохло, стог может загнить изнутри, и тогда кажется, будто из него идёт дым. Тогда нужно снова раскидать стог по земле и ждать, когда сено высохнет.

На несколько секунд Юра Голичанин замолчал, вспоминая, на чем он остановился, и продолжил с интонациями, с какими бабушка обычно рассказывает внукам сказки.

— Сено не дымилось, но возле стога спал огромный медведь. Мужик попятился назад. А мишка, как назло, проснулся — и к нему. А там, посередине поляны, (видели?), старые сосны растут — три из одного корня. Мужик тот — за них, а мишка — за ним. Да обогнуть сосну не догадается, а отходит назад, увидит, где дед прячется, разбежится. А мужик-то хоть стар, да скор и ловок — отбежит, и уже с другой стороны из-за Трёх Сосен выглядывает. Медведь раз разогнался, другой, третий… Выдохся миша — мужик проворнее оказался. Но и медведь не промах. Отошел чуть поодаль и вернулся с валёжиной. Положил ее у Трёх Сосен, чтоб хоть с одной стороны мужику путь преградить, и снова разбежался. Но добыча его все равно ускользает. Перепрыгнул мужик через валёжину и снова обвёл его вокруг пальца.

Заревел медведь и пошёл за второй валёжиной, а мужик тем временем первую подальше оттащил. Но и медведю упрямства не занимать. Принес из леса третью валёжину, в второй уже, конечно, нет у Трёх Сосен. Мужик тоже времени даром не терял. Так полдня они валёжины таскали. Но, к счастью, спохватились в поселке — поехали искать мужика.

Уже и вечереть стало. Медведь услышал выстрелы — и в лес. Долго потом мужик мишины забавы вспоминал, — Юра Голичанин многозначительно замолчал. Слушайте, дескать, да мотайте на ус..

О медведях Юра Голичанин мог рассказывать бесконечно.

На следующий день, когда из трубки сибиряка едкий дымок поднимался к закатному весеннему небу, сосед снова подсел к нему на валёжину, затянулся папиросой.

Юра Голичанин не признавал никакой табачной продукции — по старинке курил махорку в трубке. И с этим неизменным по вечерам атрибутом во рту и спокойным и невозмутимым выражением лица походил на древнего философа, когда восседал на своей валёжине.

Управившись по хозяйству, приходили и Нина с Нюрой послушать мужские разговоры.

Нину беспокоило, что муж уже не раз мимоходом говорил о своем намерении пойти на медведя. Отговорить его от этой опасной затеи она не пыталась. (Пустое дело! Уж если что решил, то отговаривай — не отговаривай, а будет по его). Но Нина жадно ловила каждое слово, когда речь шла об охоте на медведей.

Впрочем, пока можно было не слишком беспокоиться.

Из рассказов соседа-сибиряка Нина узнала, что охота на медведей начинается, когда ляжет снег. А до зимы ещё далеко-далеко.

— Одному на медведя нельзя — задерёт, — вынимал трубку изо рта Голичанин. — Был у нас случай один…Встретился в тайге охотник с медведем…

Даже Нюра торопливо вытирала руки о передник и садилась рядом послушать, наверняка, давно известную уже ей историю, и большие синие глаза жены Юры Голичанина становились еще больше от непритворного удивления.

— Правда, пошел он не на медведя — на птицу, — бывалому охотнику, явно, доставляло удовольствие то внимание, с каким ловили его слова новосёлы и супруга. — Но никогда не знаешь, когда встретишь в тайге косолапого хозяина. Так было и в тот раз. Медведь поломал охотника всего, но тот успел выстрелить зверю в живот. Когда нашли то место в тайге наши мужики из Нижнего, то увидели кучу кишок рядом с дохлым медведем. (Так он боль из себя выдрать хотел). А поблизости лежал мёртвый охотник.

Юра Голичанин посмотрел на своего тёзку и перевёл взгляд на Нину, ожидая вопроса. Но соседи слушали молча.

— Медведь, — продолжал бывалый охотник, — если ранить его из ружья в живот, очень быстро наскакивает на охотника и снимает с него когтями скальпель и давай ломать несчастного — так обнимет, что косточки хряпнут. Хоть и говорят, «мишка косолапый», да мишка косолапый очень шустрый зверь. Потому-то и ходят на медведя не меньше, чем по трое, да и то с собаками, с лайками. В Сибири без лайки никак нельзя.

— Я и сам уж об это подумал, — согласился Юра.

Вскоре в его дворе появился желтобокий дворняга. Увязался, бездомный, за Юрой в посёлке, да так и обрел хозяина. Назвали пса Лютиком, потому что рыжий, почти золотой, и даже без пятнышек.

Но лайка нужна была всё равно.

… Тайга по-прежнему казалась Нине чужой и таинственной, но работа в ней спорилась, точно духи леса помогали.

Смолу Нина выковыривала из чашек в ведро, которое выносила затем на лесную дорожку, где переливала в деревянные бочки с деревянными же пробками.

В день собирала по целой бочке, за которую платили как за месяц работы на заводе — 140 рублей, да и выходных — три дня в неделю. И всё-таки многие не выдерживали, возвращались в родные места.

24

В редкие минуты отдыха Юра заносил свои впечатления в тонкую ученическую зелёную тетрадку с тем, чтобы когда-нибудь отправить это богатство в газету. Но как-то всё время было недосуг, но листы нетерпеливо продолжали ждать своего часа, как актёр за кулисами — выхода на сцену. Иногда, правда, он читал их знакомым, и они узнавали себя и соседей и смеялись «Надо же, как ладно и правдиво!». Но некоторые, конечно, обижались. Но времена, когда за эпиграмму бросали перчатку в лицо, давно прошли, да и не стал бы Белов дожидаться дуэли — отмутузил бы недовольного — и дело с концом…

Было бы даже, наверное, немного странно, если бы Козла не прозвали Козлом за длинную редкую бороду, бугристую лысину и несговорчивый (вот уж точно козлиный!) характер. Сам Козел его, конечно, таковым не считал. Считал принципиальным.

Как бы то ни было, действовал он строго по закону, а охота на лосей им же, законом, была запрещена.

Козел был лесником. В тайге он родился и вырос и любил её самозабвенно. «Тайга-матушка» было для него никакой не метафорой. Тайга, действительно, для истинного сибиряка мать, а потому и уважение к ней — из разряда априори, как не надо доказывать, за что любят и уважают человека, давшего жизнь…

…Кто выдал Козлу охотников, снарядившихся в лес на лося, так и осталось загадкой. Факт тот, что лесник узнал и обратился в милицию.

Виновников поймали с поличным, убитого лося определили в столовую, а горе-охотникам пришлось заплатить по пятьсот рублей штрафа с носа.

Казалось бы, восторжествовала справедливость. Ан нет… Через несколько дней Козел исчез самым таинственным образом. Родных у Козла не было. Спохватилось начальство: нет на месте лесника, но кого не расспрашивали, никто нигде его не видел.

Нашли Козла на пятый день далеко от поселка в лесу охотники. Кто-то пригвоздил старика за бороду к валежине топориком. Расщелина крепко держала добычу. Руки у лесника были туго связаны веревкой за спиной, а штаны спущены.

Мошка устроила целый пир и уже доедала лысину и мошонку. Лесника доставили в больницу чуть живого.

Не обошлось опять без милиции. Кто и за что учинил над лесником такую расправу, догадаться было не сложно. Сам он, однако, злоумышленников не выдал, и на вопросы «Кто это сделал», упрямо молчал. Проронил одну только фразу: «Мне еще повезло, что медведь не съел».