Денис Драгунский - Ночник. 365 микроновелл
Я хочу проверить, не потерялась ли эта пуговица.
Просыпаюсь, встаю с кровати, иду в прихожую, смотрю – а куртка-то моя на молниях, нет у нее никаких пуговиц вообще.
Надеваю ее, сую руки в карманы – а в кармане та самая пуговица. Черт! Сон! Значит, сон продолжается, и это я во сне иду снова к кровати, ложусь, засыпаю снова.
Вижу, как играет на гитаре и поет этот музыкант в больничном джазе.
Подхожу к нему еще ближе.
На ободках его круглых очков те же буквы, что на пуговице.
То же самое слово.
Какое слово – забыл.
Перестановка
Комната Оли, где мы вчера двигали платяной шкаф.
Обставлена совсем по-другому. Нет книжного шкафа около ее письменного стола.
Машины
Они спускаются с горы. Вернее, с высокого холма.
Я стою на дороге, на их пути. Они медленно меня объезжают. Старинные советские машины. Они едут вниз и через чугунные ворота въезжают во двор дома № 3 по улице Грановского, где мы с мамой и папой жили в подвальной коммуналке. Черные «ЗИСы» и «ЗИМы» стоят во дворе, у черного хода. Интересно, что их пассажиры иногда с черного хода и выходили.
У «ЗИМа» стартер – без ключа. Просто слева от руля кремовая кнопка. Небольшая, как мебельная ручка в пятидесятые годы. Или как ручка настройки на старом радиоприемнике.
Шофер ждет пассажира. Дверца открыта. Поэтому и видна кнопка стартера.
Настырный мальчик стоит около открытой дверцы и задает шоферу глупые вопросы. Про стартер, например. Про спидометр. Про лошадиные силы.
Этот мальчик – я.
Злой старик
Старик с одним зубом бегает по двору и кричит: «Вам всем нет до меня дела, и мне тоже в таком случае нет дела до вас!»
Это я не вижу, это я рассказ такой читаю, в книге.
Последняя фраза в этом рассказе:
«Клетки головного мозга умерли. Но не все. Поэтому его семья редко-редко, но все-таки встречается. Примерно один раз в году».
Отложив книгу, я смотрюсь в зеркало.
Я сильно оброс.
Это удивительно, потому что я стригся совсем недавно.
Учреждение
Просторное здание, похожее на школьное.
Лестницы, высокие потолки, все крепкое, добротное, чистое. Матовые ламповые шары под потолком, крашеные перила.
Я хожу и ищу нужную дверь, хотя дверей здесь вообще нет. Длинные коридоры с глухими стенами.
Навстречу мне идут мужчина и женщина.
Мужчина говорит своей спутнице:
– Родные люди ощущают огромную привязанность к родным. Родные делают для родных всё, и это естественно. – И кивая на меня: —Пусть он пойдет в верхнюю приемную, там она всё ему выдаст, все справки. – И он показывает мне, куда идти.
Я иду, куда он показал.
Это вверх по лестнице, два марша. В никуда, в тупик.
Сбегаю по лестнице вниз, хочу спросить этого человека, куда мне идти.
Но там уже никого нет.
Обыск
Охрана меня обыскивает.
Я стою, прижавшись животом к рамке металлоискателя.
– Делали операцию? – спрашивает охранник. – Лекарства принимали?
Обстановка – что-то среднее между офисом и больницей.
Второй сон. Пожар
Пожар в доме, где раньше был магазин «Пионер», угол 1-й Тверской-Ямской и Большой Грузинской. Но это не тот самый дом, с большой гранитной колонной, которая подпирает угловой выступ, а какой-то другой. Но стоит на том же месте.
Меня просят помочь оттолкнуть от горящего дома белые старые «жигули».
Из окон идет очень красивый нежный дым.
Самолеты
Из какого-то сибирского города в Москву лететь 4 часа.
Я хочу поменять билеты первого класса – рейс в 13 часов – на билет эконом-класса, рейс в 16 часов. Касса на втором этаже аэровокзала. Крутая лестница. Выясняется, что обменять билеты можно будет только через час. Толчея. Вспоминаю, что меня внизу кто-то ждет.
Вспомнил! Внизу – но не в здании аэровокзала, а на улице – меня ждет Дима Орешкин. Он привез для меня текст рассказа – моего! – который я потерял.
Мне нужно выйти наружу.
Мне снится, что выход – через прихожую какой-то большой и старой квартиры.
Рядом со мной надевает пальто незнакомая женщина.
Она садится на скамеечку, я подаю ей сапоги, они сырые, тяжелые. Не могу найти свои, хотя они только что были, я их только что видел, чуть ли не в руках держал.
Я даже ее спрашиваю: «Вы не видели мои сапоги?» Она качает головой.
Выхожу наружу в летних туфлях, у них стертые подметки, они тут же промокают, потому что на улице дождь со снегом.
Верчу головой, ищу Орешкина, не могу найти.
Возвращаюсь в сон с билетом, бегу опять на второй этаж аэровокзала, сдавать-менять билеты, все как-то плохо, неудобно, но все-таки я получаю нужный мне билет и снова вспоминаю, что Орешкин меня ждет на улице и что мне опять надо искать сапоги.
Просыпаюсь от сна с билетом, с облегчением понимаю, что я в Москве, что никуда мне не надо лететь четыре часа, – но сон с Орешкиным остается.
Только через несколько секунд просыпаюсь совсем.
Пытаюсь вспомнить, какой рассказ он мне должен был передать.
Но так и не вспомнил.
Маскарад
Непонятно, что это – кабинеты офиса или больничные ординаторские. Врачи превращаются в чиновников, и наоборот. Надевают поверх костюмов белые халаты.
И как по команде снимают их и прячут в столы. Я тоже играю в эту игру, включен в этот маскарад.
Америка
Цветочный магазин. Я покупаю семена, подбираю их с помощью продавщицы. Она, по всему видать, недавняя иммигрантка из Латинской Америки. Немолодая и надменная. Я ей объясняю, что мне нужны цветы, «вокруг терраски посадить, когда я вернусь из Америки домой» – вот такими словами.
Она молча ставит мне в корзину какие-то коробки без картинок. Я с сомнением на нее смотрю. Она раздраженно кивает: мол, всё в порядке, это именно то, что вам надо.
Вокруг бесконечные стеллажи с коробками. Самих цветов я не вижу, только коробки с семенами – только названия цветов по-английски и по-латыни, – и еще на полках какое-то канцелярское оборудование. Линейки, ножницы, дыроколы. Присмотревшись, я понимаю, что это миниатюрные садовые инструменты.
Беру несколько лопаток, маленьких граблей, тяпок и цапок, кладу в корзину и выхожу во двор. Из этого магазина выход через двор. Двор довольно грязный, заваленный пожухшей рассадой и завядшими цветами.
Низкий забор. Три выхода для покупателей. Кассы стоят на деревянных столиках. Чуть в отдалении вижу, что в заборе дыра, проход, повалена целая секция. Привычно удивляюсь, что никто из покупателей не пытается выскочить, не заплатив.
Расплачиваюсь, выхожу на улицу.
Грязная улица. Грязный городок. Тоскливо.
Мужчина и женщина
Вхожу в дом, где я бывал много раз. В гости иду. Вхожу в подъезд, удивляюсь, как все отремонтировано и переделано, очень красиво и даже роскошно. Закругленная лестница ведет вверх. Красивые узорчатые двери лифта. Я иду пешком на четвертый этаж.
Запах табака. На ступенях сидит и курит парочка.
Говорю:
– Позвольте пройти, пожалуйста.
Мужчина мне говорит:
– Нет уж, и вы послушайте! – И обращается к женщине: —Вот пусть он тоже послушает! – И говорит ей: —Я не хочу, чтоб у нас в доме было пошлое богатство.
Пусть будет даже грязно, неубрано, невыметено. Но только чтобы не было пошлого богатства!
Женщина худая, красивая, но с серым, измученным лицом.
Мужчина небритый и самодовольный.
Она кивает, глядя на него с покорным восхищением.
Он снова обращается ко мне:
– Ведь правда? Шик, роскошь – это так пошло!
Я соглашаюсь, осторожно между ними протискиваюсь, иду дальше, вверх.
Иду и думаю: потом он будет ее точно так же поучать насчет блеска и красоты в доме, что все должно быть роскошно и шикарно, и она будет точно так же покорно и восхищенно кивать.
Много картошки
Сижу за столом, наворачиваю вареную картошку и громко говорю неизвестно кому: «О! Я теперь ем много картошки!»
Архитектура
Архитектор, которому я дал план новой квартиры в конверте, прячет конверт в портфель, прощается со мной и исчезает в темноте. Уходит вдаль по темной улице.
Это Брестская улица. Очевидно, мы не случайно встретились именно здесь. Брестская улица ближе к Триумфальной – там мастерские «Моспроекта».
Однако надо двигаться домой, к Беговой. Сон из тех времен, когда я жил на углу Беговой и Ленинградского проспекта, напротив гостиницы «Советская».
Троллейбусов нет, машин тоже нет. Поднимаю руку, останавливается такси, там уже есть один пассажир, меня не берут:
– Не по дороге!
– До «Советской» – не по дороге?
– На Лесную сворачиваем, – говорит водитель.
И вот так раз десять, наверное. Все на Лесную, или на Грузинскую, или на Ямское поле – никто не едет прямо по Ленинградке, к Динамо, к Аэропорту, к Соколу и далее. Даже удивительно.
Иду пешком. Дохожу до площади Белорусского вокзала. Она совсем не такая, как теперь. Она – как раньше.
Без этих гигантских зданий, которые стиснули ее со всех сторон.
