Жан Фрестье - Изабель
— Он беден?
— Знаешь, богачи здесь как-то не приживаются. Я одолжил ему немного денег на покупку лошади. Но он решил обзавестись мулом и теперь весьма доволен.
Поль притормозил машину у высокой шелковицы, стоявшей как раз напротив двора, заросшего крапивой и сорняками, где бродили куры и валялись поржавевшие плуг и борона. Из дровяного сарая вышел Робер, пригнув голову, чтобы не удариться головой о прогнившую балку, которая грозила вот-вот обрушиться. Приподняв кепку с давно не стриженных и не мытых волос, этот до самых бровей заросший бородой верзила встретил гостей белозубой улыбкой.
— О! Вот так сюрприз! Твоя дочь? О ля-ля! Красавица… настоящая красавица! Заходите во двор с другой стороны: там тень и не так жарко. Я только что вернулся с виноградника.
— Какие виды на урожай? — спросил Поль, когда они, минуя заросли крапивы, зашли во дворик, походивший на земляной колодец, ибо был со всех сторон окружен высокими стенами.
— Чего? Винограда? О! Этот год будет совсем не урожайным!
Тень от огромной смоковницы, разрушившей своими мощными ветвями часть стены, распространялась на весь этот уютный уголок, куда выходила кухня. Посреди дворика стояли два плетеных стула, стол и старое садовое кресло, с которого Робер поспешно смахнул пыль кухонным полотенцем.
— Вот, теперь можете садиться. Здесь не очень чисто, потому что мне некогда наводить порядок.
Последние слова предназначались Изабель. Она улыбнулась, немного оробев перед высоким худым оборванцем, чье лицо заросло черной щетиной, а спадавшие на лоб и шею пряди волос, казалось, никогда не знали ни воды, ни мыла. И все же он был удивительно хорош собой и прямо-таки светился радостью.
— Присаживайтесь. Только осторожнее — не испачкайте платье. Я вытер стул, как мог, но вы видите, что у меня не так уютно, как в доме вашего отца.
— Мы не хотим мешать тебе обедать, — сказал Поль.
— О! Ничего. Пропустим по рюмочке и запьем аперитив холодной водой.
И он исчез на кухне.
— Я привез гвозди! — крикнул Поль.
— Да? Спасибо. Скажи, сколько я должен.
— Потом, потом.
Поль взглянул на Изабель, сидевшую в неестественной для нее позе, плотно сжав коленки, на самом краешке садового кресла. На фоне лачуги она походила на дорогое украшение, выставленное в витрине роскошного ювелирного магазина. На какую-то секунду он пожалел о том, что заставил девушку расстаться с джинсами и старым пуловером. Но тут же уже ломал голову над тем, как сообщить о грядущем отъезде. И чем же он будет мотивировать свое решение? Не в силах придумать более или менее правдоподобный предлог, он мог лишь предполагать, что Изабель, несомненно, почувствует себя до глубины души уязвленной. Ему уже казалось, что после утренней перепалки она приняла твердое решение вести себя как послушная дочь. При этой мысли у Поля сразу же потеплело на душе.
Робер суетливо вытирал тряпкой разрозненные старинные стаканы, взятые, казалось, напрокат из сельской харчевни начала века. Наконец он уселся за стол:
— Пожалуй, я сниму кепку.
Он запустил в немытую шевелюру черные от грязи пальцы:
— Хочу угостить вас домашней анисовкой. К сожалению, не могу предложить ничего другого, кроме разве что розового вина?
— Нет, нет, — поспешно возразил Поль, — у тебя отменная анисовка.
Однако он явно покривил душой. Качество анисовки, настоянной на вонючей виноградной водке, оставляло желать лучшего. И все же это было лучше, чем разбавленное столовое вино. Что же касалось Поля, то он, как истинный пьянчужка, был способен проглотить любую жидкость, кроме, пожалуй, серной кислоты, — лишь бы она содержала алкоголь.
— Пей понемногу, дорогая, — предупредил Поль дочь.
Робер воспрянул духом:
— О, да! Вы правы, это довольно крепкий напиток. С непривычки вы еще затянете «Марсельезу», возвращаясь домой.
И, довольный своей шуткой, расхохотался. Вслед за ним рассмеялись и гости.
— Итак, мадемуазель… Изабель, я не ошибаюсь? Надо думать, что вы приехали к отцу на каникулы?
Изабель ответила, что еще долго будет гостить в Тарде, так как занятия должны начаться глубокой осенью. По правде говоря, она немного приврала, но никто и не требовал от нее правдивого ответа. Впрочем, даже Поль, которому Соня совсем заморочила голову, не смог бы назвать учебное заведение, где училась его дочь. Вот ей и пришлось как-то ответить на вопрос, чтобы поддержать разговор.
— Ваш отец рассказывал, что вы обучались танцам. Как же вам повезло!
— Да, я какое-то время занималась в балетной школе, но, знаете, на свете есть еще много других достойных занятий!
От тех далеких для нее времен осталась — и, может быть, это и было самым важным для нее — фотография маленькой нимфы в балетной пачке. Она стояла на старинном комоде в комнате Сони между портретами бабушки Лупуческу и дядюшки, пышные усы которого придавали ему вид нефтяного магната.
— А твой приятель Робер мне понравился, — сказала Изабель, когда они вернулись в Тарде. — Ты не поставишь машину в гараж?
— Возможно, она еще сегодня понадобится нам.
У Поля заметно испортилось настроение. За обедом он был молчалив. Подав кофе, Элиза засобиралась домой: ее рабочий день закончился.
— Я оставила на кухне список продуктов, которые надо купить для завтрашнего обеда.
— Ладно. Спасибо, Элиза. До завтра.
— Элиза живет где-то поблизости? — спросила Изабель.
— Нет, довольно далеко: в двух километрах отсюда. Я часто подвожу ее на машине.
— Так проводи же ее.
— Я же сказал «часто», но не каждый день.
Поль принялся мерить комнату шагами. Он останавливался всякий раз, когда проходил мимо буфета, проводя ладонью правой руки по шероховатой деревянной поверхности.
— Хочешь выпить? Налить тебе что-нибудь? — спросила Изабель.
— С чего бы?
Она не стала настаивать и, плеснув кофе в свою чашку, уселась на диван, привычно поджав под себя ноги.
— Что-то не слышно твоей музыки, — произнес Поль.
— Какой музыки?
— Транзистора.
— Я поняла, что тебе это не нравится и оставила его в своей комнате.
— И правильно сделала: мне действительно невмоготу от всего этого шума.
Он открыл буфет, достал бутылку виноградной водки, стакан и направился к своему любимому креслу у камина, заправленного дровами, так что оставалось только чиркнуть спичкой, чтобы огонь заплясал и наполнил своим теплом комнату.
— Бедный папа, — вздохнула Изабель, — ты даже и не предполагал, что тебе будет так скучно со мной.
— Мне вовсе не скучно. Но прошу тебя, не называй меня больше папой.
— А как же мне тебя величать?
— Никак. Если желаешь обратиться ко мне, свистни, как ты это делаешь, когда зовешь Джаспера. А еще лучше крикни: «Эй, ты, старина!» «Папа» звучит так нелепо! Однако будет тебе известно, что мне вовсе не скучно наблюдать за тобой; более того, даже интересно. В конце концов я так давно не был в обществе девушек. И мне любопытно знать, какие они теперь.
— Ну и как ты находишь меня?
— В порядке. Но ты — случай особый; по тебе невозможно судить о других.
— Почему?
— Ну, например, я не совсем уверен, что девушка твоего возраста стала бы выставляться перед таким типом, как Робер, хотя я и не собираюсь умалять его несомненных достоинств.
— Что ты имеешь в виду?
— Твое платье — такое короткое и облегающее, что Робер мог видеть все изгибы твоего тела.
— Ты считаешь, что он заинтересовался моей фигурой?
— Еще как! Мне ни разу еще не приходилось видеть его в таком возбужденном состоянии. Он сбегал в огород за редиской и даже помыл ее, прежде чем подать на стол. Каждые пять минут он менял воду в графине, за час выпил четыре аперитива подряд и к тому же болтал безумолку, хотя обычно из него и слова не вытянешь.
— И ты решил, что я понравилась ему?
— О, да!
— Ну и какое же мне до этого дело?
— Как сказать. Думаю, что он в твоем вкусе. По крайней мере так мне показалось. Или я ошибаюсь?
— Ты прав. Он действительно понравился мне. Красивый парень, только какой-то замусоленный.
— Можно посоветовать ему помыться.
Прикрыв веки, Изабель коротко свистнула два или три раза.
— Что с тобой?
Бродивший по кухне Джаспер тут же прибежал в гостиную и прыгнул на диван.
— Нет, я звала не тебя, — произнесла Изабель, — а другого. Эй, старина!
— Ты это мне? — спросил Поль, удивленный и в то же время заметно повеселевший.
— Да, тебе, старина. Прекратишь ли ты наконец нести чепуху? — Она почти перешла на крик. — Я имею право голоса?
— Подойди поближе, — попросил Поль, приставив рожком ладонь к уху. — Я плохо слышу. Старость — не радость.
Она рассмеялась. И тут же, поправив прическу, плюхнулась в кресло рядом с отцом.
