Алиса Истомина - Доза

Когда она пришла в себя, его уже не было рядом. И в это морозное утро, не дождавшись трезвости, Лия в полном порядке, красивая и ухоженная, молча ушла с самокруткой в зубах. Я тихонько приоткрыл входную дверь, чтобы проводить её взглядом. Я любовался её стройными ногами, экспрессивной, но ровной походкой. И хотел её снова и снова. И любил её, кажется, вечно.

Алиса, я любил тебя в прошлых жизнях, буду любить в последующих, а в этой любил, люблю и буду любить всегда. А она всё удалялась и удалялась, пропадая в тяжёлом осеннем тумане; я пытался вспомнить, как мне было невероятно с ней. Моё милое чудовище, Алиса или Лия. Кто подарил мне её, чтобы потом вот так забрать, но главное — я попробовал. Пусть не до конца, но я принял дозу моего единственного наркотика — Алисы.

С того дня прошло немало времени. Прибывавшие в тот день в «Кристалле» перестали друг для друга существовать, даже, встретив пару раз в городе Дёму, я сделал вид, что не вижу его, слишком дорогим оказался для меня тот вечер.

Лия переехала в другой город, она старалась реабилитироваться, я знал, что она искренне этого желала. Без наркотиков радоваться жизни неуместно. Так думают все наркоманы, потому что так и есть. Она только и занимается сейчас тем, что пытается показать и доказать кому угодно, но только не себе, что она завязала, что может жить, как все. Она стремится к похожести только для того, чтобы не признать, что она всё то же ничтожество со жгутом на руке. Ей нужно это признание, потому что Алиса знает — ничего не изменится. Хотя чего-то она всё-таки ждёт. В последний день осени, спустя год, она прислала мне небольшую открыточку, которой я был безумно и, как сказала бы Шалу, бездумно рад. Там было написано:

«Я сидела на широкой деревянной лавочке среди множества фонтанов и статуй, не могу сказать, что о чём-то размышляла, просто ждала появления какого-то прозрения, призыва к действию, может, вдохновения. Странный дед в запачканных красных шортах, с белой бородой попросил у меня визитку, предварительно убедив, что по номеру никогда не позвонит. Он назвал меня шикарной женщиной и уверил, что у меня, непременно, всё будет хорошо. Я была с ним обходительна, хотя симпатии он у меня не вызывал. Тем временем, на улице шёл дождь, ни одной капли которого на меня не попадало: деревья заботливо ловили их своими густыми листьями.

Ничего не стояло на месте. Незаметно для себя я начала меняться, я ловила прекрасных людей, училась разговаривать с ними по-новому, не упоминать о наркотиках. Я стала больше улыбаться. Я купила повязку для волос голубого цвета с белыми горошинами, а ведь таких я никогда не носила прежде. Я старалась запомнить каждое утро и не оглядываться назад. Каждое утро может стать последним, так уж повелось. Из прошлого я смастерила позитивную проекцию на будущее. Я верю, я знаю и чувствую, что Кай вернётся. Только вот точно я не могу сказать одного: с дозой или без. Хотя теперь это не имеет значения».

Часть 2

Пьер Веньковский

Носит имя твоё,

Но всё обо мне.

Нет без меня тебя

Мы были давно знакомы. Если сейчас попросить выставить все события, связанные с ним, в хронологической последовательности, я не смогу, всё вывернулось, перевернулось, запуталось.

Когда ему было семь лет, он, этот милый белокурый голубоглазый ребёнок, впервые узнал, что такое возбуждение, настоящее, будоражащее чувство. И он испугался. Девочку, которая и заставила его это всё испытать. Пережить это ощущение он так и не смог. Он рассказал мне, что у него ни разу не было секса. Когда он говорил об этом, ему было двадцать. И это немало.

Страх. Он испугался, маленький Пьер, маленький трус.

Я как всегда после работы захожу в пыльную квартиру, горький сигаретный аромат выветрить из этого помещения вряд ли возможно. Начиналось всё как-то слишком невинно. Вообще, буду говорить скромно и быстро. По возможности, конечно.

Этому откровению всё-таки суждено было родиться. Это не дневник, и уж точно не исповедь. Может, ты вспомнишь, как это было раньше, может, улыбнёшься. Конечно, в доверии я, простите, ограничена. Картина складывается из крупных планов, деталь за деталью. Исходя из такой структуры, буду говорить о том, что позволиттолько тебе понять весь смысл данного творения.

Музыка. Каждая песня, ассоциировавшаяся с тобой, как-то загадочно — быстро находилась в Интернете. Была вброшена в плей-лист плеера, была прослушана около миллиона раз: плюс-минус миллион раз. И все картины, всплывавшие параллельно новым словам, долго хранились в моём сердце. Но теперь картин там нет.

Из всего, что когда-то было запрятано в кладовой моих чувств, заявляю я со всей серьёзностью, без проблем воспроизводится одно.

Таблетки. Может, я до сих пор это помню только потому, что это единственное, что ты мне подарил за всё это время. Ты подарил мне капельку смелости, чтобы я согласилась с тобой. А ты как бы согласился со мной, и вроде как, никто не виноват, торчков среди нас нет.

Ты выпил её раньше меня на минуту. Мы постоянно смотрели на часы. Ожидание было жестоким испытанием. Вспышки в моих глазах и резкое изменение цветовой гаммы окружающих предметов появились на минуту позже, чем у тебя. Ты пел мне песню под гитару, а я читала тебе свои стихи, полные суицидальной грусти. Потом мы пили много чая. Помню, мы хотели тогда потрахаться в лифте, заранее привязав мои руки кожаными ремнями к металлической ручке… My girl, my girl…

Ещё я помню, как было тепло. Воздух, ветер, чай, стены, руки, глаза и вены.

Да, это было приятно. Тогда ты сказал: можешь просить, что угодно, сегодня я сделаю всё для тебя. Я была скромна. Мне просто было приятно слышать это.

И вообще, вспомни саму историю, как родились эти разговоры, как родились наши отношения. Как слова испортили эту идиллию. Как мы пытались разобраться в этом, как всё было сложно и серьёзно. Даже смешно.

Искренность. Всё было честно, правда?

Я искренне играла. Иногда жила. Но я прочувствовала полностью. И получилось даже по-настоящему. Теперь спасибо.

Вот, пожалуй, и всё. Мне очень жаль, что мне жаль тебя.

Чайно-шоколадные вены остыли.

Это письмо Лия написала Веньковскому уже после её встречи с Каем. Она старалась быть искренней, но не получалось. Вся жизнь до Кая, в принципе, казалась ей неискренней. А уж отношения с Веньковским — тем более. Год психоза.

Человек с целью, человек в мире, где бесцельно существуют другие люди — чужой. Ни с кем не общается, не пьёт и ничего не употребляет. Не понятый. При этом, самовлюблённый и уверенный в своих словах, отчуждённый в одиночку. Страшный человек.

Отказ от женщин вроде Лии, от таблеток, принятых с Лией, от безумного секса сЛией, от алкоголя, выпитого с Лией. Отказ от полной ночи, отказ от Луны, от молока и плаценты. Не увидел её, хотя говорил. Такой. Пытался врать, а получалась правда, теперь говорит правду, а все думают, что врёт. И я согласна.

Как-то Веньковский решил заняться делом. Он взял в аренду какое-то помещение, грязное, пыльное и захламлённое. И сделал там своё детище, свою гордость и ненависть, страшное место, где происходили невероятные вещи. Бар «Супра». Он появился тогда, когда ещё никого из нас там не было. Место, где собирались разные люди, делали разные вещи. Кила оказалась там раньше всех, успев при этом там даже какое-то время пожить. И это её место, с её аурой, с её настроением.

Остальные приходили туда с разной последовательностью, по разным причинам, но там всегда были те люди, которые, по крайней мере, не напрягают. И стало так тепло, так дружно, так много разных. Я находиласьтам именно в то время, когда всё уже сложилось окончательно, хотя вроде бы как-то стала своей. «Супра» мне особенно никогда не нравилась, но время проводить там я порой любила.

Почему эту историю я решила рассказать сама? Нет ответа на вопрос. Просто есть, что сказать. Вот и всё.

Наслаждайтесь каждой минутой своей жизни, которая иногда может быть настолько прекрасной, что хочется умереть от счастья, чтобы запомнить её именно такой. И каждый день проводите так, как будто вы живёте только сегодня. Только в этом есть смысл. Я пыталась, клянусь, пыталась донести до Пьера эту правду. Правду, которая ему оказалась не нужна, правда, от которой он спрятался, как и все. Мы перестали общаться. Год молчания. И я появляюсь, врываюсь в его спокойную, затянутую на тугой узел, жизнь. Опять! С безрассудством, сумасшествием, задаю ему серьёзные вопросы, я играю его чувствами. И мне плевать, плевать на него, он глупый, запуганный трусишка. Но именно он— культовая личность нашего мира, он, играя во взрослую жизнь, впал в детство ещё сильнее, так вот этот Пьер и создал весь мир, в котором мы и жили тогда. «Супра». Любимое место Килы. Нечто живое. Наш второй дом, откуда невозможно добровольно выбраться, как из тюрьмы. Но зато «Супра» предоставляет тебе массу привилегий. Ты можешь там отрываться, делать практически всё, что тебе хочется, употреблять желаемое количество алкоголя, нюхать необходимое количество порошка, есть таблетки любимых цветов, вдыхать дым столько, сколько выдержат лёгкие, можешь выражать чувства, обниматься, целоваться, плакать, говорить, кричать, спать, блевать, петь, слушать музыку, играть на инструментах, играть с людьми, играть в людей, ты можешь всё! Но ты помнишь, совершая каждый раз тот или иной поступок, что тебя осудят, тебя рассмотрят, разберут, наделают выводов, тебе не дадут жить спокойно. И что ты скажешь? Ты откажешься от этого мира, от всей своей жизни ради сомнительных перемен? От людей, которых ты, не смотря ни на что — любишь? Откажешься от бессонных ночей, от утреннего похмела и меланхолии? От улыбок и разбитых сердец, от эмоций? Никогда. Ты знаешь, понимаешь, но нет.