Энтони Бёрджес - Время тигра
– Но, конечно, сэр, нехорошо, если эти машины оставляли людей без работы, они правильно, сэр, хотели их уничтожить. – Малаец сел, ожидая ответа. У Запада всегда есть ответ.
– Вы должны запомнить, – сказал Краббе, – что технологический процесс всегда, теоретически по крайней мере, преследует цель давать людям все больше и больше счастья. – Малаец энергично кивнул. – Человек рождается не для труда. – Кивнули все малайцы. – Он рождается для счастья. – Единственный сикх улыбнулся сквозь редкую бороду. – Человеку нужно свободное время для умственного и чувственного развития. Великий итальянский поэт сказал: «Осмыслите свою природу: вы не приспособлены к животной жизни, а должны стремиться к познанию и добродетели». Но нельзя стремиться к знанию, к добродетели или к чувственным удовольствиям, – которые столь же важны, – не имея свободного времени. Поэтому появились машины, которые берут на себя вместо нас все больше работы, предоставляя нам больше досуга.
Мальчик-малаец выглядел озадаченным.
– Но, сэр, в кампонгах нет машин, а свободного времени много. Все сидят на солнышке, ничего не делают и счастливы. Я не понимаю, как это машины могут дать свободное время.
– Однако, – сказал Краббе, – всем нам, разумеется, хочется больше получить от жизни, чем дает существованье в кампонгах. Вы, Селим, любите пластинки американских эстрадных певцов. Дарьянатан фотограф, ему требуется аппарат. Вы ведь не ожидаете, будто все это свалится с дерева, как кокос. Все вы носите обувь. Ее надо изготовлять, а изготовление – это труд. Чтобы получить нужные вещи, необходимо трудиться. Чем больше нам нужно вещей, тем больше развивается цивилизация, как утверждают. Если можно заставить машины делать для нас эти вещи, что ж, тогда мы получим лучшее от обоих миров. Получим массу удовольствий, питающих нашу душу и тело, и массу свободного времени для наслаждения ими.
– Сэр, – сказал Ахмад, малайский мальчик с усами и оспинами, – нам приходится носить обувь только потому, что британцы построили дороги, от которых ногам больно.
– Дороги построены не для того, чтобы вашим ногам было больно. Они построены для транспорта, чтобы необходимые вам вещи можно было быстро доставить из дальних городов.
– Но, сэр, их можно по железной дороге доставить, – заметил маленький тамил с сияющей улыбкой.
– Или на самолете, – добавил Латиф бен Хаджи Аббас.
– На самолете дороже, чем по железной дороге.
– Неправда. Из Алор-Стар на самолете на тридцать долларов дешевле, чем по железной дороге.
Я знаю, потому что спрашивал. – Это был высокий худой китаец по имени Фань Янь Шик.
– Хорошо, хорошо! – Краббе задавил спор в зародыше. – Не отвлекайтесь от темы. – Но он понимал, что они никогда не поймут этой темы. И снова чувствовал себя беспомощным. Это Восток. Логику импортировал Запад, причем, в отличие от фильмов и холодильников, у нее был маленький рынок сбыта.
Прозвенел звонок. Звонок был ручной, звонил мальчик в соседней классной комнате. Он звонил рано, когда скучал на уроке, или ждал вопроса, на который не знал ответа. В очень редких случаях звонил поздно. Это бывало, когда он мечтал, как станет кинозвездой, или великим малайским певцом, или лидером НООМ.[26] Сегодня он не осмелился продлить утреннюю перемену больше чем на десять минут. Однажды продлил на целых сорок пять. Никто не возражал, кроме директора, оставившего его после уроков. В данный момент он звонил почти вовремя.
У Краббе выдалось свободное время, поэтому он направился прямо к кабинету директора. Стукнул в дверь-турникет, и ему велели войти. Старший клерк-малаец что-то говорил об оценках. На письменном столе были разбросаны папки. Быстрые лопасти потолочного вентилятора отражались в немногочисленных голых участках стеклянной крышки, в которую утыкались пухлые локти Бутби.
– Вот этих вот оценок дам дадо сделать пять экземпляров.
– Ау-у-у-у-у-у! – Бутби весьма энергично зевал. Он обожал зевать. Зевал на званых обедах, на совещаниях, диспутах, состязаниях по ораторскому искусству, на спортивных праздниках. Наверно, зевал и в постели с женой. Зевки его казались почти специальным физическим упражнением, при котором следовало расправить плечи, положить руки на ручки кресла, целиком запрокинуть верхнюю часть корпуса. Когда Краббе впервые увидел его зевающим посреди страстной речи по поводу религиозных праздников, произносившейся чи Джамалуддином на служебном собрании, он подумал, что Бутби собрался запеть.
– Ау-у-у-у-у-у! – Мальчики нередко говорили: «Но, сэр, если мы к нему по этому делу пойдем, он нам только зевнет». Теперь Бутби повернулся к Краббе, зевнул и сказал: – Присаживайтесь. – Старший клерк-малаец вернулся назад, в шум сплетен и пишущих машинок.
– Тут в кресле, кажется, сборники гимнов. Можно убрать?
– Экземпляры новой малайской истории для школ. Купер написал в Куала-Лумпуре. Ау-у-у-у-у-у! В будущем году будете ими пользоваться.
– Не знаю еще, хорошо ли. Купер ведь специалист по столярному делу, не так ли? – Краббе взглянул на первую главу. «Наша Малайя – очень древняя страна. Это страна с очень долгой историей. История – это как бы рассказ. Рассказ о нашей стране очень интересный». И быстро закрыл книгу.
– Чем могу помочь, Виктор? – У Бутби были редевшие рыжие волосы, рыжие брови. У него был лягушачий распущенный рот, растянутый, вероятно, зевками; нос картошкой, белесые глаза, обрамленные большими очками для чтения.
– Я по поводу Хамидина. Мальчики в пятом классе считают, что его не следовало исключать.
Говорят, нет реальных свидетельств, а дежурный староста настроен против парня. О несправедливости говорят.
– Неужели? А что они знают о несправедливости?
– Попросили меня поговорить с вами об этом деле. Я кое-что им сказал. Может быть, у вас тоже есть что сказать.
– Да. Можете им передать, пусть занимаются своими делами, черт побери. Нет, – поспешно добавил Бутби, – передайте, я полностью удовлетворен своим справедливым решением.
– Кажется, наказание слишком серьезное за небольшой проступок.
– Вы называете прелюбодеяние небольшим проступком? Да еще в стенах школы?
– По словам Пушпанатана, он целовал девушку. Может, правда, а может быть, нет. Поцелуй в любом случае нельзя назвать прелюбодеянием. Или мне пришлось бы признаться в прелюбодеянии с вашей женой на прошлое Рождество. Под омелой.
Бутби в зародыше подавил зевок.
– Ну?
– Исключение страшная вещь.
– Слушайте, – сказал Бутби, – я факты знаю, а вы нет. У них одежда была в беспорядке. Ясно, что должно было произойти. Вы тут не так давно, как я. Кровь у этих чурок горячая. При Джилле произошел совсем пакостный случай. Сам Джилл чуть не вылетел.
– Я и не знал, что Хамидин чурок. Я думал, он малаец.
– Слушайте, Виктор. Я тут с конца войны. Начал дьявольски славное дело, преподавая в Суитнем-колледже в Пинанге. Ничего не вышло. Они будут вас презирать, если посчитают мягким. Надо действовать быстро. Успокойтесь. – Он зевнул. – Они обо всем позабудут. Так или иначе, от меня передайте: я полностью доволен своим справедливым решением. – Бутби принялся искать папку.
– Вы просто поверили Пушпанатану на слово.
– Я Пушпанатану верю. Хороший парень. Лучше всех.
– Ну, вам известно мнение класса. Известно мое мнение. Наверно, сказать больше нечего. Кроме того, что это, по-моему, распроклятая автократия.
Бутби разозлился. Краснота от рыжих волос быстро залила незагорелое лицо.
– Обождите, пока проведете в стране несколько лет, черт возьми. Тогда поймете, что надо уметь принимать решения, и принимать быстро. В любом случае, кем вы себя считаете, будь я проклят, чтобы мне указывать способы руководства этим заведением? Через десять лет приходите, тогда и говорите про распроклятую автократию. – Краббе уловил неуклюжий намек на пародию в двух последних сказанных Бутби словах. Он вернул Краббе его же слова со старческой аффектацией, с отвисшей челюстью. Краббе собрался уходить. А когда толкнул вертящуюся дверь, Бутби вслед крикнул: – Да, кстати!
– Что?
– Где ваш отчет? Его надо сдать двадцать шестого.
– Зачем он вам?
– Так записано в правилах, которые вами были получены по приезде. Вы дважды в семестр должны мне его подавать. Я в прошлый раз не сказал, потому что вы новенький. Мне надо знать, как мальчики учатся, как успевают.
– Вы получите результаты экзаменов.
– Я должен знать программу. Должен иметь представление, учат они что-нибудь или нет. Хочу знать отметки за домашнюю и классную работу.
– Ну, вам известно, чему я учу. Английской истории и малайской истории.
– Да, но хочу знать, что они усвоили.
– Но, послушайте. Я не на испытательном сроке. Вы безусловно можете предоставить своим штатным сотрудникам делать дело, которое они лучше знают.
– Я не могу доверять штатным чуркам. Должен знать, чем они занимаются.
