Юрий Коротков - Авария
— Предлагали. Кланялись. Нате вам инструкторов, чего хотите… А им не надо ничего. Только потрястись под «металл» как паралитикам, прокатиться без глушителя да потрахаться в подъезде как собачонкам…
— Как у вас все просто, — усмехнулся корреспондент.
— А чего сложного?.. Это вы пишете черт-те что, а мы расхлебываем.
— А вы считаете, что если закрыть глаза, то исчезнут и рокеры, и проституция, и наркомания?
— Пока не писали, меньше было. А теперь как же, герои! В газетах про них, радио — про них, телек включишь — и там про них! Раньше космонавтов показывали, теперь б… валютных!
Николаев вышел из машины, втиснулся в будку автомата, позвонил домой. Ответила жена.
— Валерка вернулась?
— С чего бы в такую рань…
— Не звонила?
— А когда она тебе звонила? — завелась жена. — Когда ей звонить — опять с мужиком где-нибудь…
— Ладно, все, — Николаев повесил трубку, вернулся в машину.
— А вам не кажется, что эти ребята оказались честнее и смелее всех нас? И беззащитнее, — ораторствовал корреспондент. — Когда все молчали и закрывали глаза…
В хаотическом движении около стадиона вдруг появилась какая-то осмысленность, какой-то вектор, указывающий направление. Моторы загрохотали громче, из выхлопных труб со снятыми глушителями полетели искры. Разогнавшись по кругу, вытягиваясь в колонну, темная масса выплеснулась на проспект и понеслась по центру проезжей части. Встречные машины жались к обочинам.
— Внимание, всем постам! Рокеры на Вернадского!.. — По радио началась перекличка, постовые сообщали направление движения колонны.
Корреспондент, подавшись вперед, впился взглядом в радиотелефон, стараясь не пропустить ни слова.
— Прошли по набережной. До двухсот машин… Свернули к Пироговке…
— Семнадцатый! Николаев! — послышался голос майора. — Идут к тебе! Начали!
— Принял семнадцатый! — чуть приподняв трубку, крикнул Николаев. Они с Синицыным побежали к «дальнобойщикам». Корреспондент бросился следом.
Тяжелые машины стали медленно разворачиваться, перегораживая улицу. Издалека уже надвигался плотный рев моторов. В конце темной улицы заметался свет фар, и появилась колонна. Задние светили в спину первым, отчего темные силуэты мотоциклистов были окружены фосфорическим сиянием.
Увидев препятствие, первые ряды ударили по тормозам, задние напирали, строй смешался, завизжали шины по мокрой мостовой. Рокеры разворачивались, кто-то повалился с мотоциклом под колеса идущим следом. А в конце улицы уже выворачивал тягач с полуприцепом, закрывая путь к отступлению.
— Эй, уйди! — заорал Николаев корреспонденту, который стоял у тротуара, подняв над головой диктофон, с радостным интересом глядя на моторизованную орду. — Уйди, писатель!!
Крик утонул в грохоте моторов. Кто-то из рокеров зацепил журналиста широким спортивным рулем, тот качнулся назад и столкнулся с другим, упал и исчез в водовороте разворачивающихся во все стороны мотоциклов.
— Всем остановиться! Приготовить документы! — прогремели динамики с патрульной машины.
Но рокеры — почти две сотни мотоциклов — оказавшись в западне, не желали сдаваться, кружились на месте, гарцевали на заднем колесе, накатываясь на милиционеров, угрожающе газовали. Те, лавируя между мотоциклами, как тореадоры, стаскивали ездоков с седла, выдергивали ключи из замков. Из окон окрестных домов смотрели на окутанное клубами выхлопов поле боя разбуженные жители.
Вскоре прибыло подкрепление милиционерам, и стало ясно, что сегодня рокерам не уйти. Они сами начали глушить моторы.
Кланяясь на каждом шагу, будто баюкая на груди перебитую руку, появился корреспондент в разорванной грязной куртке. Его увели к патрульным машинам.
— Набрал материалу! — хохотнул Синицын.
В этот момент кто-то из рокеров случайно наехал на штакетник, огораживающий небольшой палисадник у дома.
Штакетник упал, и в образовавшийся ход проскочили человек десять. Синицын бросился к машине, Николаев на ходу запрыгнул на сиденье рядом с ним.
Рокеры, погасив габаритные огни, мчались по темной улице, двое увильнули в переулок, еще несколько скрылись в проходном дворе, другие свернули на крутой зеленый газон и, помогая мотоциклу ногами, вспахивая колесами землю, вскарабкались наверх.
В свете фар патрульного «Москвича» остался один мотоциклист, Синицын почти настиг его, и у парня уже не было возможности притормозить, чтобы свернуть куда-нибудь. Он выкрутил до упора газ и мчался вперед напропалую.
— Брось, разобьется! — крикнул Николаев.
— Хоть одного, но достану! — зловеще сказал Синицын. Он, цепко прищурившись, будто прицелившись в спину рокеру, гнал машину по центру узкой улицы. — Врешь, паразит… от меня не уйдешь!
Внезапно перед мотоциклистом возник из темноты полосатый щит ограждения дорожного ремонта. Не успев даже затормозить, рокер врезался в него, перелетел через руль и покатился по асфальту.
Синицын и Николаев одновременно выскочили из машины, подбежали к рокеру. Тот неподвижно распластался на краю глубокой траншеи, неловко подмяв под себя руку.
— Убился, что ли? — испуганно сказал Синицын.
Николаев присел, осторожно повернул рокера за плечо, расстегнул ремешок шлема и снял «колокол». Рокер оказался мальчишкой лет пятнадцати, из носа и из ушей у него текла кровь.
— Слушай, поехали, — сказал Синицын. — Знаешь, что будет…
— «Скорую» вызови, — не оборачиваясь, сказал Николаев.
Мальчишка вдруг открыл глаза, забегал ими и зашептал, еле шевеля губами:
— Ой, мама, мама… мамочка… ой, мама… — как заведенный.
— Слушай, брось, — Синицын торопливо оглядывался на окна — улица была нежилая, — Брось, сам разбился…
Николаев поднялся, сгреб его за ворот куртки, притянул к себе и толкнул к машине.
— «Скорую», — ровным голосом сказал он.
— Как знаешь. Ты старший. Тебе виднее. — Синицын пошел к машине.
Николаев снова присел, попытался поднять парня, тот охнул и быстрее зашевелил губами:
— Ой, мамочка… больно… больно… больно…
Николаев подоткнул ему шапку под голову и стал ждать «скорую», тоскливо глядя в темный провал улицы.
В отделении майор сердито проворчал:
— Ну, что, загнали парня? Работнички. Костоломы.
Гаишники возвращались в отделение, оживленно обсуждая удачную операцию.
— Пиши рапорт, — сказал майор.
Николаев взял со стола лист бумаги и пошел к двери.
— Кто за рулем-то был? — окликнул его майор.
— Какая разница, — буркнул Николаев.
— Ну что ж, будем разбираться.
— Разбирайтесь.
На выходе из школы Валерку догнал Киселев.
— Слышь, Авария! Погоди, поговорить надо…
С ним подошли Кирилл, Пухлый и еще несколько ребят.
— Это… история завтра, — сказал Киселев.
— Ну?
— Понимаешь, Валера, — Кирилл сложил пальцы щепотью и приготовился рассуждать, — Каждое действие имеет свои границы, пределы, м-м… ограничивающие направление. Выходя за эти рамки, можно довести идею до абсурда, до противоположности. Понимаешь, экстремизм порочит саму идею…
— Короче, Авария, — сказал Киселев. — Хватит этих концертов. Нам экзамены сдавать. Вера уже обещала сладкую жизнь. Она сделает.
— Правда, Валер, кончай… — сказал Пухлый.
Валерка оглядела одноклассников, улыбнулась. И пошла, закинув сумку за плечо.
— Короче, мы тебя предупредили, — сказал вслед Киселев.
Дома Валерка размахнулась и с порога запустила сумку в угол. Врубила на полную мощность «металл» и под бешеную музыку, надменно глядя в зеркало, рисовала до висков черные тени вокруг глаз, фиолетовый румянец на щеках, натягивала кожаные браслеты с шипами, куртку и обрезанные перчатки, обматывала вокруг шеи холодную цепь.
Она шагала по вечерней улице, сунув руки в карманы, нагло, с вызовом заглядывая в лица прохожих…
Параллельно, чуть сзади, двигалась белая «восьмерка». Четверо парней курили, внимательно наблюдая за Валеркой.
— Не торопись, Боб, — сказал загорелый водителю.
— Бросьте, мужики, — нервно засмеялся сидящий сзади. — Собирались же в «Арбат». Там и снимем…
— Успеем, — глянул Боб на часы. — Забавно ведь.
— Лично я чувствую себя оскорбленным, — сказал загорелый.
— Солидарен, — сказал каратист.
Валерка свернула в переулок, Боб повернул следом.
— Нет, мужики, без меня! — Парень, сидящий сзади, не выдержал, попытался выбраться из машины, каратист и загорелый удержали его, в салоне началась веселая возня. — За пять минут удовольствия десять лет сидеть!
— Да ничего не будет! Поиграем немного и отпустим.
— Ты хорошо о них думаешь, — сказал загорелый. — Отряхнется как курочка и дальше пойдет…
