Денис Драгунский - Окна во двор (сборник)
То есть на самом деле о грустном.
Где?!
Я читал: в одной комнате жили две супружеские пары: родители и дочка с мужем. Старики — а им было лет по 45 — часа в четыре утра выходили на кухню, чтобы позаниматься любовью. И однажды были спугнуты молодыми — которые вышли в кухню за тем же самым. Очевидно, в темноте они не заметили, что родителей в комнате нет.
Я читал: в одной очень населенной квартире молодожены устроили себе спальню в ванной. Клали на ванну деревянный настил, на него — матрас. А чтобы родственники ничего не слышали, они громко пускали воду в раковине — и вся большая семья знала, что сейчас происходит.
Это я про лиц, состоящих в законном браке.
А с адюльтером — вообще полный караул.
Гостиниц было мало. Но даже если были места — не селили москвича в московской гостинице, а ленинградца — в ленинградской. Поэтому дикой казалась сама мысль снять номер в гостинице на сутки.
В гостиницах же других городов мужчину и женщину могли поселить только по штампу в паспорте. Ну, или за взятку.
Отдельные эстеты и снобы ездили в Питер (или в Минск, Ригу…) в двухместном купе, так называемом СВ. Слава богу, это было можно. Но — до обидного дорого. В 1970-е годы скромный номер в гостинце стоил рублей пять в сутки. А один билет в СВ — 14 рублей. Да и неудобно там — жестко, узко, тесно.
Однако народ — особенно молодой — не горевал.
Где? У друга (подруги), если там вдруг — родители уехали! — возникло свободное пространство. Если однушка или комната в коммуналке, то верный товарищ уходил в кино. Если двушка и более — случалось, что товарищ возился за стенкой. Включал телевизор или громко и раздраженно разговаривал по телефону.
Это было очень неприятно. А как неприятно было в чужой коммуналке!
Но всего тяжелее приходилось тем счастливцам, у кого всегда была свободная квартира. Ради друга, которому некуда податься с девушкой, иногда приходилось ломать свои собственные планы…
Тут были свой этикет, свои нормы и правила. Например, мужчина не мог пойти с любовницей в квартиру к своей подруге (даже если у него с этой подругой были чисто товарищеские отношения). Все равно это считалось бестактным. Сказанное относилось и к женщинам: нельзя было приводить хахаля в квартиру знакомого мужчины.
Раздолье было на даче.
Ах, эти большие старые дачи, с верандами, мансардами, чердаками, летними застекленными беседками и прочими закоулками, где непременно стояли сыроватые топчаны, прикрытые линялыми лоскутными ковриками!.. «Поехали на дачу, там у нас хорошая компания собирается» — эти слова воспринимались более чем однозначно. Это были просто-таки эрогенные слова.
Столь же эрогенными были слова «дом отдыха», «пансионат», «выездная конференция» и вообще «отпуск». А также «мастерская знакомого художника».
«Многие девушки уезжают, так и не отдохнув!» — эта знаменитая довлатовская фраза описывает реальность точнее и шире, чем все советские романы о высокой любви в контексте решения важных народнохозяйственных задач.
Сказанное не означает, что автор не верит в высокую любовь на заводе или в учреждении, насмехается над ней.
Верит, конечно. И ни капельки не насмехается. Кстати, и на заводе, и в учреждении было полно всяких комнатушек и закутков — от партбюро до склада.
Но делать это на работе считалось comme il ne faut pas. Не совсем прилично. Секс в производственном помещении допускался, но почему-то считался чуть ниже сортом.
этнография и антропология
Советский секс. 9. Стыд и страх
В 1979 году я лежал в больнице, в большой палате. Помню, как один молодой человек из Рязани (моложе меня — мне было 28, а ему не более 20) — рассказывал о сексуальных развлечениях своих друзей-ровесников. А один немолодой человек (лет 50) возмущенно говорил, что за это десять лет дают. «Это» — это те не слишком утонченные (а на наш нынешний взгляд и вовсе обычные) ласки, которые упоминал в своем рассказе наш юный собеседник.
И тогда были, и сейчас есть люди разного воспитания и разных вкусов. Однако наблюдается явная тенденция к расширению того, что сексологи называют «диапазоном приемлемости». Сексуальные действия, которые в начале 1970-х почитались ужасающим бесстыдством или забавой отдельных гурманов, — уже в конце 1970-х стали приняты в гораздо более широких кругах, а потом и вовсе стали общим достоянием. Расширение диапазона приемлемости — это сужение территории стыда (стыд — это для краткости; скорее, речь идет о стыдливости).
Все меньше и меньше остается сексуальных действий — а может, их уже и вовсе почти не осталось? разве что у немногих? — которые недопустимы просто потому, что стыдно. Вот стыдно до невозможности, и все тут.
В 1970-е стыда в сексе было еще довольно много.
Но кроме стыда был страх. Женский страх забеременеть и (в гораздо меньшей степени) заразиться и мужской страх заразиться и (в гораздо меньшей степени) стать отцом.
С контрацепцией был полный провал. При этом в аптеках продавались самые разные средства — презервативы для мужчин, женские перепонки и колпачки, разные пасты, а также гормональные таблетки. Кроме того, были народные средства контрацепции (знаменитый «ломтик лимона»).
Но противозачаточными средствами пользовались очень мало. Считалось, что презервативы уменьшают наслаждение (хотя советский кондом ничем, кроме отсутствия смазки, не отличался от импортного). Считалось, что это «возня, которая отбивает всякое желание». Более того. Надевание презерватива часто расценивалось женщиной как оскорбительное недоверие — «он думает, что я заразная, то есть грязная потаскуха!» Или как обидная безответственность и даже своего рода отвержение (да, да!) — «он не хочет, чтоб я стала матерью его ребенка!».
Что касается coitus interruptus, то бытовало странное мнение: дескать, мужчине (да и женщине) это вредно для здоровья, это вызывает неврозы… И вообще это стыдно.
Как стыдны вообще все ласки, кроме обычного соединения, желательно в миссионерской позиции.
Стыд и страх вступали в противоречие.
Стыд мог быть сильнее страха. Тогда женщина предпочитала делать все «в темноте и как положено, как люди делают» — фактически принимая на себя все риски.
Страх забеременеть мог быть сильнее стыда. Тогда стыд практически исчезал, и диапазон приемлемости расширялся до нынешних пределов.
Таковы были два главных полюса в сексуальных манерах. Полюс стыда и полюс страха. «Совершить нечто непристойное» vs «залететь/подцепить». Ценностно-ориентированные и социально-ориентированные личности.
Но поскольку у нас получается четырехклеточная таблица, то были еще два варианта: «страх + стыд» и «ни стыда, ни страха».
«Стыд + страх» — это, говоря языком семидесятых, были те девушки, которые признавали только один способ любви — через кольцо (обручальное).
«Ни стыда, ни страха» — это были самые лучшие наши подруги. Кстати, именно им сильнее всего везло в смысле крепкой семьи и счастливого брака.
Трудно сколько-нибудь точно определить количественное соотношение частей в нашей таблице. Но очень приблизительно можно сказать так:
стыд без страха — много;
страх без стыда — заметно меньше;
стыд + страх — еще меньше.
Ни стыда, ни страха — совсем мало.
В заключение должен вернуться к теме третьей главы наших очерков («Тело и издержки»), посвященной вопросам гигиены. Дополнительным механизмом, усиливающим стыдливость, была банальная немытость и/или заношенное белье. Подробности всякий нарисует себе сам, а если не сумеет — то ему в жизни повезло, я ему очень завидую.
А что же это я только о женщинах?
О мужском стыде и мужском страхе — в следующей части.
этнография и антропология
Советский секс. 10. Мужской страх
Мы сидели на скамеечке в школьном дворе и разговаривали о женщинах. О чем же еще говорить семиклассникам после уроков? Особенно в конце апреля.
На земле валялся окурок.
— Проститутка курила! — сказал мой дружок Пакля.
— Почему?
— Видишь — помада?
Это был серьезный аргумент.
— А бывают еще проститутки-диверсантки, — продолжал Пакля. — Их к нам из Америки засылают. У них п***а специальная. Такая диверсантка советскому человеку даст, а потом у него яйца поднимаются вверх, прямо в дыхательное горло. И он задыхается насмерть.
Нам и так было страшно подумать о женщине, а тут стало еще страшнее.
Женский и мужской страх в контексте секса (еще раз упрямо подчеркиваю, что речь идет о русском городском сексе 1970-х) — это совершенно разные страхи.
