Ярослав Астахов - Крушение лабиринта
Сия дорога священна. По ней разрешено идти только вниз. Никто никогда не видел, чтобы по этому пути кто-либо поднимался. Ни люди, ни даже боги.
Дорога эта пустынна. Лишь некий необыкновенный предмет перемещается вдоль ее полотна над ее поверхностью. Массивный и темный куб. И нет у него никаких колес, ни вообще какого-либо приспособления, которое бы сопрягало его с дорогой. Он словно бы плывет в воздухе. На высоте приблизительно в половину человеческого роста. Со скоростью пешехода, идущего размеренным шагом.
Сей куб являет собою квадратную платформу с высоким бортом. Причем его резное темное дерево покрывает сплошь вызолоченная вязь рун. Венчает это сооружение балдахин. Глухой, совершенно не позволяющий видеть, что там внутри. Топорщатся по углам тяжелые складки темного пурпура. Материал такой плотный, что даже не поигрывает им резвый утренний ветер.
А сбоку по скале перемещается угловатая изламывающаяся тень предмета. Она скачкообразно меняет размер и форму, перетекая с одного на другой выступ отвесных стен.
Спереди и позади паланкина, что плывет в воздухе, идут воины. В руках у них тяжелые копья. Ступают они не в ногу, и они даже, как будто, не держат строй.
Но лица их неподвижны. И воины совершают свой путь в молчании. Они взирают прямо перед собой и они торжественны, как будто это парад.
Наклон Священной дороги все уменьшается по мере приближенья к уровню моря. Она проходит сквозь единственную площадь полиса Гавани – овальное пустое пространство, которое окружают хижины.
Высокий и плоский камень чернеет посреди площади. Огромный скальный обломок. Вид его напоминает ладонь, воздетую в изумлении. Или словно в защитном жесте.
Об этом камне рассказывают легенду местные жители. В далекие незапамятные времена откололся от гранитов Неприступного плоскогорья широкий пласт. Иные называют причиной землетрясение, а иные – разящую стрелу молнии. Но те и другие сходятся: так оно или иначе, а это был «аргумент» при каком-то споре между богами.
Богам не нравится ссориться. Но зато человеку неимоверно любо представлять себе их спорливыми.
Дымящийся угловатый камень скакал, ударяя в склоны, как черный кошмарный конь. И вонзился здесь. И постепенно врос в землю. И сделался этот камень удобным ориентиром встреч. В его тени собирались для морских промыслов, потому что Серповидная бухта – это прекрасная гавань рыбачьим лодкам. Шли годы, постепенно около черного камня образовался полис. Так отдаленным следствием препирательства, якобы, меж богами – стало возникновение поселенья людей.
С площади великолепно просматривается процессия, имеющая сердцем чудесный куб. Около черного камня давно собралась толпа, и ее образуют люди в кричаще ярких, или, наоборот, в блеклых, выцветших под непрестанным солнцем накидках из грубой ткани.
Толпа наэлектризована, будто сейчас предстоит произойти чуду.
Или как если бы затевался какой-то праздник.
Но проявленья чувств сдержанны. Мерное приближение парящего куба словно преобразует пространство в храм под открытым небом. Люди переговариваются живо и возбужденно, и тем не менее – полушепотом. Иные вытягиваются и всматриваются и замирают – на короткое время – с рукой, приставленною козырьком ко глазам.
Куб и сопровождающие вступают в полис.
Тяжелые копья как по команде (но команды не слышно) все перебрасываются наперевес. Движением как будто ленивым, но отработанным до предельной степени четкости.
Все тем же неспешным шагом процессия подвигается к площади.
– Мой дом достоин героя! – выкрикивают в толпе.
И каждый раз это звучит ритуальным возгласом.
Почти заклинанием.
Массивный темно-багровый куб постепенно теряет скорость. И наконец зависает в воздухе, неподвижно, остановившись возле отвесной грани черного камня.
И воины образуют около него круг, щетинящийся темными остриями. Затем одновременно все делают несколько шагов – копья вытесняют восторженную толпу за пределы площади.
Теперь командир эскорта, тот воин, который шел первым, оказывается стоящим перед неровной зернистой поверхностью скального обломка. И медленно ведет по-над ней ладонью…
И возникают под его рукою на камне, вспыхивая один за другим, знаки – отчетливого и белого свечения угловатые руны. И толкования этих четырех знаков складываются во фразу: БЛАГОСЛОВЕНИЕ ОЧАГУ, ЧТО ВЗРАСТИТ ГЕРОЯ.
Является и следующая строка рун: СМЕРТЬ ВСЯКОМУ, КТО ПОПЫТАЕТСЯ ОТКРЫТЬ ГЕРОЮ, ЧТО ОН – ГЕРОЙ.
Пурпурное полотно взвивается над платформой. Внезапно, как будто взброшенное бесшумным взрывом. Невольный вздох вырывается у некоторых в толпе.
Волнуясь и изгибаясь в воздухе, тяжелая материя проплывает медленно над головами людей селения… близ неподвижных лиц воинов… она летит все ближе к земле и она распластывается, наконец, у подножья камня, на котором постепенно тускнеют белые ряды знаков.
Резные борта платформы теперь обнажены полностью. И высятся над ними четыре угловых столбика, также покрытые все резьбой, а на них – квадратная с тупыми зубцами рама, которая поддерживала материю.
Все это сооружение начинает оседать в воздухе. Медленно, с какой-то словно бы торжественной бережностью. И замирает, соприкоснувшись мягко с землей, взвив легонькое облачко белой пыли.
И можно теперь увидеть, что там внутри.
Там спящие спокойно младенцы – маленькие совсем дети. Они приткнулись один к другому или привалились к темному и теплому дереву. Им всем примерно от полугода и до полутора. И некоторые пошевеливаются во сне, сопят носиками… Наверное, это не обычный сон – колдовской. Коль скоро не смогли прервать его ни дорога, ни резкие приветственные крики толпы.
Вдруг словно бы неслышный мощный удар содрогает площадь.
И воины, поспешно принимая оружие на плечо, стремятся к распростертой материи. Становятся на ней плотным строем.
Еще беззвучный удар – и алое полотно, чудесным образом вдруг обретая твердость щита из меди… взмывает в воздух!
И радужное переливчатое сияние окружает кольцом стоящих на волшебном холсте. И полог, что превратился в надежную квадратную летающую плиту, описывает расширяющиеся восходящие круги над селением вместе с вооруженным строем.
Взвивается под самое небо.
И, обратившись во все уменьшающийся темный угловатый клочок – скрывается за грядой отдаленных скал.
Все происходит в считанные мгновения.
И в тот же самый момент, когда исчезает полог – пробуждаются дети. Все сразу, одновременно. И некоторые недоуменно оглядываются, привстав на нетвердых ножках, и начинают плакать.
И жалобные эти звуки служат сигналом. Жители селения устремляются с разных сторон к платформе, смыкая вкруг нее шевелящееся кольцо. Бранятся, кричат и спорят. Хватают на руки хныкающих детей, а то и с руганью отбирают их друг у друга. Уносят, кто успел взять.
На площади остается лишь пустая платформа. Руническая ее золотая вязь ослепительно сияет под уже дневным, жгучим солнцем.
НАИТИЕПросверкивает яркий луч в лужицах воды меж камней. Они поросли слегка выгоревшей травою там, где в трещинках сохранилась почва.
Тессий остановился отдохнуть после долгого пути вверх. Скорее лишь для того, чтобы осмотреться, впрочем, – его почти что не утомило трудное восхождение.
А в прошлой жизни я не прошел бы без передышки даже и треть этакого пути! Наверное, это мне уже помогает Сила.
Тессию не забыть картин, какие повидал он при восхождении. Сейчас они как будто все сразу пред глазами его – столь это яркое новое! Они как будто заворожили Тессия, эти неправдоподобно широкие горизонты, каких не видывал никогда он раньше; эти величественные террасы Престола, вздымающиеся над головокружительными пропастями его…
Налюбовавшись далью земли и моря, Тессий запрокидывает голову вверх. И взгляд его улетает в темно-синее небо, вонзается в едва не черную глубину зенита… Такое небо высот! Оно безмерно и оно завораживает – глубокое и безумно яркое. И пустое. И только крохотная белая точка перемещается там, в его покойно-яростной глубине.
Чайка? Не может быть! Они не залетают так высоко.
И Тессий, до хруста в позвонках задрав голову и руки составив рупором, кричит:
– Селий!
Мгновение – и яркий лоскуток начинает стремительно увеличиваться в размерах. Как если бы подстрелили птицу и она падает, сложив крылья.
И лишь почти у самой поверхности широкой террасы Селий останавливает неуправляемое падение. И опускается подле Тессия непринужденно и плавно, и вычертив при этом замысловатый вираж.
