Андрей Шляхов - Доктор Вишневская. Клинический случай
В машину столик не влезал, ни боком, ни таком. Припарковаться возле подъезда и вернуться к помойке за находкой было рискованно — а ну кто уведет прямо из-под носа? Анна оставила машину у бункера (машину-то увести немного труднее) и потащила столик домой. Дома не утерпела — рассмотрела попристальнее и обрадовалась тому, что ножки легко и без ущерба можно было отделить от столешницы. Руки сладко зачесались в предвкушении работы.
Значит, не придется просить кого-то из знакомых обладателей вместительных автомобилей отвезти ценную находку на дачу и долго ждать оказии. Значит, уже в эти выходные можно будет заняться столиком вплотную. Знакомые, кроме того, что их надо просить, плохи своими шуточками. Пока везут какой-нибудь комодик до Виноградова, сто раз пошутят насчет того, что такой рухляди место только на свалке. Ага, на свалке… Это они просто не поднимались на второй этаж и не видели, что можно сделать из этой самой «рухляди». Но второй этаж был своим, интимным, не для всех. Сейчас, например, туда допускалась только двоюродная сестра Виктория. Виктории красота отреставрированной и расписанной мебели была недоступна. Все красивое и восхитительное в ее понимании должно было быть выставлено в респектабельных антикварных магазинах, желательно — лондонских («Только в Англии можно найти настоящую старину!») и иметь ценник с умопомрачительным количеством нолей. Тогда можно ходить вокруг, цокать языком, охать, ахать, восхищенно заламывать руки, а потом капризно топнуть ножкой и сказать своему мужу: «Гарусинский, если не можешь купить, то хотя бы сфотографируй нас вместе! Хоть какая-то память останется…». Реставрация — это хобби, давнее, душевное, в смысле — для души, но иногда так хочется, чтобы кто-то понимающий восхитился, оценил, похвалил. Можно было, конечно, завести себе блог и выкладывать туда фотографии, но такой вариант Анне не нравился — слишком уж он публичный. Похвастаться коллегам? Анна однажды принесла из дома маленькую шкатулочку, которую собрала буквально из щепок и очень долго расписывала в стиле шинуазри, европейской стилизации под Китай. Шинуазри привлекало Анну своей вольностью, можно было экспериментировать, отступать от классических и очень строгих китайских канонов, идти на поводу у своего вдохновения, то есть, образно говоря, творить не в узких, а в широких рамках.
— Какая прелесть! — восхитилась Долгуновская, увидев шкатулку. — Обожаю такой жопанистический китч! С Измайловского вернисажа штучка?
— Жопанистический? — машинально переспросила Анна.
— Ну да, под Японию. — Долгуновская удивленно посмотрела на Анну: «Доцент, а таких простых вещей не знаешь!».
Следующим, кто заметил шкатулку, был Виньков.
— И почем такие в Коптево? — спросил он.
— Почему в Коптево?
Этот район Москвы у Анны ассоциировался только со стадионом «Наука». Но оказалось, что там еще есть вьетнамский рынок.
Анна вполуха выслушала сравнительный анализ выгод и преимуществ различных московских рынков и, как только Виньков ушел, спрятала шкатулку в ящик стола, а вечером унесла домой. Ничего особенного, подумаешь — спросили не в тему несведущие люди, но неприятный осадок остался надолго. Как тут не вспомнить общеизвестное: «Не бросайте жемчуга вашего перед свиньями, чтобы они не попрали его ногами своими».[6]
Но когда-нибудь (ах, сколько хорошего тонет в этом стремном водовороте под названием «когда-нибудь»!) можно будет устроить выставку. Во всяком случае, Анна лелеяла эту мысль где-то в потаенных глубинах своей души. Для узкого круга. Не в какой-то там галерее, а прямо здесь, на даче. Совместить с шашлыками или барбекю, сделать такой веселый междусобойчик, гибрид пикника с вернисажем…
В Московской области есть два Виноградова, на севере и на юге. Недалеко от Долгопрудного и в Воскресенском районе. Виноград что там, что здесь растет, если посадить, но до нужной спелости не вызревает, остается мелким и зеленым. В Вологодской области, кстати, тоже есть свое Виноградово и тоже без винограда.
«Свое» Виноградово Анна, верная привычке к ясности и точности, называла Виноградовом-Южным. Дача у нее была наследственная, доставшаяся от деда-профессора, очень авторитетного специалиста в области термической обработки металлов. Дед работал в каком-то «почтовом ящике», то есть — засекреченном учреждении, у которого вместо адреса указывался только номер почтового ящика. Мать Анны выросла, встречаясь со своим отцом лишь изредка, по большим праздникам, потому что дед не неделями, а целыми месяцами пропадал на работе. Авралы, испытания, заседания… Дед жил послезавтрашним днем, оттого и умер рано — в шестьдесят два года.
Дача по нынешним меркам скромная до убогости — деревянный двухэтажный дом на двенадцати сотках, когда-то, если верить рассказам матери, считалась о-го-го какой. Тогда большинству давали участки в шесть соток и не разрешали строить капитальных домов — только летние дощатые домики. Приходилось изворачиваться — ставили деревянный сруб, а поверху обшивали его досками. А тут — бревенчатый дом в два полноценных этажа, чердак, по которому можно разгуливать пригнувшись, и все радости жизни прямо в доме — водопровод, канализация, магистральный газ. Про электричество и упоминать нечего, электричество на всех дачных участках есть по определению…
Yuppa tuppa ta taYuppa tuppa chic taDo thang, do thangDo tuppa thang cho…[7]
Песня под названием «Делай это» как нельзя лучше подходила для монотонной кропотливой работы. Самое неинтересное — это очищать, удалять пыль, грязь, остатки лака и краски. Нет, не «самое», а единственно неинтересное. Все остальное так захватывает, что можно забыть не только про неприятности, но и про еду и сон.
Rikki te tatarТе teen tarDe dow dow Ha, ha, ha, haHa, ha, ha, ha…
Лучше всего, конечно, орудовать кисточкой, но не всякая грязь кисточке «по зубам», то есть — по щетине. В резных канавках на ножках и по краям столешницы засохла вековая, без преувеличения, грязь. Навскидку, не углубляясь в тему, скорее интуитивно, Анна отнесла столик к началу девятнадцатого века, но не исключено, что она ошиблась. Но, во всяком случае, уж сотню лет столик разменял — здесь не было никаких сомнений, и быть не могло.
Несмотря на холодную, промозглую погоду, Анна уселась работать на террасе, на свежем воздухе, рассудив, что лучше одеться потеплее и, время от времени согреваться горячим чаем, чем сидеть в мастерской в «наморднике», то есть — с респиратором. Жидкости-то приходится использовать одна душистей другой — ацетон, щавелевая кислота, нашатырный спирт. Вот крыть лаком — это только в помещении, чтобы пыль не садилась, тогда уж без респиратора не обойтись, а очищать все равно где.
Термос с чаем, в который по случаю «особых условий труда» был добавлен коньяк, стоял под рукой. По навесу мерно барабанил дождик, впереди было два свободных дня, соседи, любившие устраивать у себя на даче шумные сборища, в этот раз не приехали… Красота!
Анна работала, слушала «Доорз» и попутно развлекалась тем, что составляла в уме свою анкету. Составляла и комментировала.
«Анна Андреевна Вишневская, 32 года…»
Боже мой! Скоро — тридцать три, возраст Христа. Лермонтов прожил неполных двадцать семь лет, а успел стать классиком отечественной литературы… Наполеон в тридцать лет совершил государственный переворот и стал первым консулом Франции… Правда, кончили они оба плохо, что Наполеон, что Лермонтов. Лермонтову повезло больше — жил без особых забот и умер быстро. А Наполеон интриговал, правил, воевал, падал, взлетал, снова падал… И умирал долго, мучительно. Нет, если выбирать, то лучше уж как Лермонтов… Он, кстати, и по характеру близок Анне. Его считали вредным ехидным насмешником — и об Анне сложилось примерно такое же мнение, которое полностью укладывается в емкое слово «стерва». Да, доцент Вишневская — стерва. «Та еще стерва», — как говорят некоторые, с придыханием. Доцент Вишневская не комплексует по этому поводу, не стыдится. Более того — она этим гордится. Только аморфные бесхребетные создания нравятся всем или почти всем. Яркие успешные личности в первую очередь будят в окружающих зависть… Если мир несовершенен, то как может быть совершенством доцент Вишневская? Впрочем, у шефа слово «стерва» однажды прозвучало как комплимент. «Ты стерва, но не сука, — сказал он после случая с Цегенько. — За то и терплю». В этом он весь, Аркадий Вениаминович, вроде обос. т, а в то же время похвалит. Дипломат Дипломатович, мастер кнута и пряника…
«Образование — самое, что ни на есть высшее…». «Я настолько умна, что учу других за деньги», — иногда шутила Анна. То, что она шутит, понимали далеко не все.
«Семейное положение — одинокая, незамужняя…» Можно сразу продолжить: «независимая, не страдаю». Был у Анны «в анамнезе», как выражаются врачи, мимолетный неудачный брак. Впрочем, слово «неудачный» можно выбросить, если вспомнить второе значение слово «брак». Недаром умные люди утверждают, что хорошую вещь «браком» не назовут.
