Харуки Мураками - Призраки Лексингтона (сборник)
Женился он в 1947 году – на дальней родственнице по материнской линии. Случайно встретил ее на улице, затем за чашкой чая выслушал истории из жизни родственников и рассказал о своем прошлом. Так они сблизились, а вскоре – предположительно, из-за ее беременности – стали жить вместе.
По крайней мере, так он рассказывал Тони Такия. Правда, сын не знал, насколько Такия Сёсабуро любил свою жену. Отец рассказывал только, что она была красавицей и тихоней, а вот здоровьем похвастать не могла.
На следующий год после замужества родился мальчик, а через три дня после родов мать умерла. Скоропостижно – и также быстро ее кремировали. Смерть была очень тихой, без страданий и видимых мучений: она будто погасла. Словно кто-то, стоя за спиной, незаметно нажал на кнопку
Такия Сёсабуро сам не знал, как все это воспринять, – чувство было совершенно незнакомым. Казалось, в груди застряла какая-то маленькая шестеренка, но он никак не мог понять, что это за штучка и зачем она там нужна. Она просто засела в теле и не давала ему о ни о чем задумываться. Такия Сёсабуро поэтому неделю почти ни о чем не думал и даже не вспоминал об оставленном в роддоме сыне.
Майор пытался его утешить. Они чуть ли не каждый день выпивали в баре рядом с кладбищем.
– Полно тебе! Крепись! Ты должен поднять на ноги сына, – чеканил слова майор.
Однако Такия Сёсабуро никак не мог взять в толк, что ему говорят, и молча кивал головой. Понятно было одно – ему желают добра. Затем майор, словно вспомнив, предложил:
– Давай я придумаю ребенку имя. – И правда: Такия Сёсабуро еще даже не думал об этом. – Что, если назвать, как и меня – Тони?
Что ни говори, а имя Тони никак не подходило японскому ребенку. Но откуда об этом мог знать майор? Вернувшись домой, Такия Сёсабуро написал на бумаге «Такия Тони», прикрепил листок с именем к стене и несколько дней время от времени посматривал на него. «Такия Тони? А что? Вполне! Американцы из Японии уйдут еще не скоро. Глядишь, имя в американском духе пойдет сыну на пользу…»
Но вышло наоборот. Из-за такого имени его считали в школе полукровкой, а когда вызывали к доске, остальные дети смотрели с удивлением и легким презрением. Многие считали его имя плохой шуткой, а некоторых оно раздражало.
Вот поэтому – да и по другим причинам – Тони Такия вырос человеком замкнутым. Настоящих друзей у него не было, но он об этом особо и не жалел. Одиночество казалось ему совершенно естественным состоянием. Даже можно сказать, некой жизненной предпосылкой. С тех пор, как он себя помнил, отец нередко уезжал с выступлениями в другие города, а его оставлял на попечение приходящей экономке. Годам к двенадцати Тони уже справлялся со всем сам: готовил еду, запирал жалюзи, ложился спать. И нисколько при этом не грустил. Чем ждать, пока для него что-то сделают, приятней было делать все самому. После смерти жены Такия Сёсабуро больше не женился. Подружек заводил по-прежнему, но ни одну в дом не привел. Видимо, как и сын, привык жить сам по себе. При этом между отцом и сыном не возникало никакого отчуждения – что при таком укладе казалось вполне возможным. Однако привычки одиноких людей не позволяли никому первым открыть другому душу. Более того – они не видели в том особой необходимости. Просто Такия Сёсабуро не годился в отцы, а Тони Такия – в сыновья.
Тони Такия любил рисовать. Запершись в своей комнате, он только и занимался этим все дни напролет. Особенно ему нравилось рисовать механизмы. У него хорошо получалось остро отточенным карандашом вырисовывать мелкие детали велосипедов, радиоприемников, двигателей. Даже рисуя цветок, он выделял каждую прожилку на листьях. Нравилось это кому-то или нет, но получалось у него только так. Он не мог похвастать хорошими оценками по остальным предметам, но в живописи и рисовании неизменно бывал на высоте. На конкурсах почти всегда занимал первые места.
Окончив школу, Тони Такия поступил в Институт искусств, и с той поры отец и сын стали жить раздельно. Тони естественным образом выбрал профессию иллюстратора. По правде, задумываться о чем-то другом даже не требовалось. Сверстники маялись и страдали в поисках занятия, а он, ни о чем не думая, молча рисовал свои точные механизмы. То были времена студенческих волнений и яростных протестов против власти и системы, поэтому оценивать его более чем реальные картинки было некому. Преподаватели над ними насмехались. Однокашники корили за безыдейность. При этом Тони Такия совершенно не мог понять ценности «идейных» картин однокашников. На его взгляд, они были абсолютно убоги и совершенно неточны.
После института все изменилось. Благодаря филигранному мастерству у Тони Такия с самого начала не возникало проблем с работой – хотя бы потому, что никто не мог лучше его так тщательно рисовать сложные механизмы или строения. Люди в один голос твердили: «Реальней, чем сам предмет». Его картинки были точнее фотографий и понятнее любого пояснения. И он в одночасье стал иллюстратором нарасхват. Брался за любую работу, касающуюся механизмов: от обложек автомобильных журналов до рекламных проспектов. Работа спорилась и приносила немалый доход.
А Такия Сёсабуро продолжал играть на тромбоне. Приходили и уходили времена современного, свободного, электрического джаза, а он по старинке играл тот, старый. Он был хоть и не первоклассным, но достаточно известным и продававшимся исполнителем, при этом всегда имел хоть какую-нибудь работу, по-прежнему вкусно ели не испытывал недостатка в женщинах. Ему, как и раньше, было грех жаловаться на судьбу – жизнь складывалась вполне удачно.
Тони Такия все свободное время занимался работой, расточительных увлечений не имел и к тридцати пяти годам стал капиталистом. По совету людей купил большой дом в районе Сэтагая, а кроме того приобрел несколько домов под аренду. Обо всех мелочах, связанных с налогообложением, заботились адвокаты.
Тони Такия встречался с несколькими женщинами. Правда, дело было по молодости и непродолжительно, однако случалось так, что с некоторыми он жил, но о женитьбе даже не думал. Не видел особой необходимости в женитьбе. Готовкой, уборкой, стиркой всегда занимался сам. Когда накапливалось много работы, нанимал приходящую домохозяйку. Детей не хотел, друзей – поплакаться в жилетку – не имел. Даже выпить и то было не с кем. И все же его нельзя было назвать странным человеком. Хоть и не такой обаятельный, как отец, он умел общаться с окружающими в повседневной жизни. Ничем не кичился и ничем не гордился. Не мог постоять за себя, но вместе с тем и не злословил. Чем говорить самому, скорее слушал других. За это его все любили. Но ему никак не удавалось достичь с кем-нибудь таких отношений, что выходили бы за рамки обычных. С отцом он встречался по каким-нибудь делам в лучшем случае раза два-три в год. Улаживали дела – и разговаривать им было уже не о чем.
Жизнь Тони Такия текла тихо и мирно. «Вряд ли я женюсь», – думал он.
И вот в один прекрасный день Тони Такия влюбился. С первого взгляда – в девушку, которая подрабатывала в издательстве и зашла к нему в офис за иллюстрациями. Ей было двадцать два года. Симпатичная, она впорхнула в офис с легкой тихой улыбкой на лице. У Тони Такия перехватило дыхание. Не красавица, но что-то в ней пленило его сердце. Что именно, он и сам не знал. А если б и знал, вряд ли выразил бы словами.
Потом он обратил внимание на ее одежду. Тони Такия был не из тех, кто следит за своим видом и присматривается к женской моде. Однако его восхитила ее манера одеваться. Можно даже сказать, тронула до глубины души. Немало девушек делают это неплохо. Еще больше тех, кто стремится щеголять нарядами. Эта же не походила ни на тех, ни на других и носила одежду как-то естественно и элегантно, словно птица, накануне перелета в далекую страну примеряющая к себе особый ветер. Облегая ее тело, одежда словно обретала новую жизнь.
После того, как она попрощалась и вышла с иллюстрациями из офиса, он долго не мог проронить ни слова. Наступил вечер, комната утонула во мраке, а он все также рассеянно сидел за столом.
На следующий день он позвонил в издательство и нарочно придумал повод – чтобы она зашла к нему в офис. Когда покончили с делом – пригласил пообедать. Они болтали за едой о пустяках – несмотря на пятнадцать лет разницы, им на удивление нашлось о чем поговорить. И о чем бы они ни беседовали, разговор складывался легко и непринужденно. И с ним, и с ней такое случилось впервые. Правда, она поначалу нервничала, но постепенно расслабилась и разговорилась, и даже иногда смеялась. Расставаясь, Тони сделал комплимент:
– А ты одеваешься со вкусом!
– Мне нравится одежда, – смущенно улыбнулась она. – Вот и трачу на нее почти всю зарплату.
После этого они встречались несколько раз. Далеко не ходили – садились в тихом месте и просто беседовали: о себе, о работе, о мыслях и чувствах. Они могли разговаривать сколько угодно и не уставать друг от друга – словно заполняли пробелы в своих отношениях. И на пятой встрече он сделал ей предложение. Однако у нее со школьных лет оставался бойфрэнд. Нити отношений со временем ослабли, теперь они нередко ссорились по пустякам, и ей общество Тони Такия было намного приятнее. Но с тем человеком так сразу порвать она не могла. Что ж, у нее своя голова на плечах. К тому же Тони на пятнадцать лет старше. Она еще молода, неопытна. Само собой, не давала покоя разница в возрасте.
