Уильям Бойд - Броненосец
Он выдохнул, внезапно почувствовал жалость к себе и включил телевизор. Поймал окончание программы, посвященной американскому футболу — «пираты» против «спартанцев», что-то вроде того, — и, не вникая, уставился на экран, радуясь возможности хоть чем-то отвлечься. Он снова заваривал чай, когда началась реклама. На этот раз его внимание зацепила музыка — какой-то знакомый отрывок, одновременно волнующий и заунывный (переиначенный Рахманинов или Брух[8], догадался он). Пока он припоминал, его внимание привлекли образы на экране, и он принялся гадать — что же такое мог рекламировать этот клип. Идеальная пара на дорогом спектакле. Он: темный, цыганистый; она: смеющаяся блондинка, все время встряхивающая головой и откидывающая назад пышные волосы. Сепия, затем краски становятся ярче, много поворотов камеры. Яхта, лыжи, скуба-дайвинг. Отдых? Глянцевая машина мчится по пустому автобану. Автомобили? Шины? Масло? Нет, теперь ресторанная еда, смокинги, многозначительные взгляды. Ликер? Шампанское? Ее густые волосы переливаются блеском. Может, шампунь? Кондиционер? Эта улыбка. Зубная нить? Удалитель зубного камня? Теперь мужчина — с обнаженной грудью, в утреннем свете — с улыбкой машет рукой своей красавице, которая уезжает на проворной спортивной машине с его мощеного двора. Но тут же отворачивается: он жалок, охвачен страхом, полон отвращения к себе. Его жизнь, несмотря на весь этот дорогостоящий секс, развлечения, показуху и потребительство, — сплошное притворство, пустышка, фальшивка, и больше ничего. Но вот в конце двора появляется другая девушка, в руках у нее портфель. Темноволосая, очень бледная, нарядно, но просто одетая, более короткая стрижка, блестящие волосы. Музыка становится громче. Они бегут навстречу друг другу и падают в объятия. Лоример к этому моменту совсем извелся. Звучный, гортанный голос, тусклые титры: «В конце остается только один выбор. Будь верен себе. „Форт Надежный“.» Боже милостивый, всемогущий. Но в кружении обнявшейся пары Лоример заметил нечто такое, что одновременно и вселило в него тревогу, и крайне взволновало невероятностью удачного совпадения. Эта стройная темноволосая девушка в конце вымощенного булыжником двора. Девушка, вернувшаяся к смазливому угрюмцу, он ведь уже видел ее — каких-нибудь сорок восемь часов назад. Лоример был уверен в этом! Никаких сомнений: это была та самая таинственная девушка с заднего сиденья такси.
Глава третья
На столе у Лоримера зазвонил телефон. Это был Хогг:
— Быстро ко мне, солнышко, — отрывисто приказал он.
Лоример поднялся по пожарной лестнице на этаж выше и обнаружил, что за выходные рабочее пространство там совершенно переменилось. Секретарь Хогга Джанис — жизнерадостная толстушка в огромных смешных зеленых очках, с густыми курчавыми волосами стального цвета и позвякивающими браслетами-оберегами на обоих запястьях — вместе со своим машбюро из двух человек (временные помощницы постоянно сменялись) — перебралась в другую комнату, подальше от начальника, а три больших серых шкафа для деловых папок, словно стоячие камни, приютились теперь в коридоре возле ее нового кабинета. Раджив и его молодая ассистентка Янцзы тоже переместились — туда-сюда перетаскивали аккуратные стопки картонных коробок с нанесенными на них сбоку загадочными серийными номерами. Всюду царила атмосфера легкого хаоса и крайней раздражительности. Лоример услышал, как Раджив с непривычной для него горячностью прикрикивает на секретаршу:
— Один кусок сахара и ломтик лимона — да, Лоример? «Дижестив» или «гарибальди»?
— Да, пожалуйста. А печенья не надо — спасибо, Джанис. Что тут происходит?
— Мистер Хивер-Джейн въезжает. — Она произнесла «хивер» почти с яростью. — Ему понадобился больший кабинет, поэтому мне пришлось подвинуться, Радживу тоже, и так далее.
— Как в армейском сортире.
— Да, пожалуй, даже повеселее, Лоример, во всяком случае, на мой взгляд. Он тебя уже ждет.
Взяв свою чашку чая, Лоример вошел в кабинет Хогга — просторное, но спартанское помещение, с обстановкой, будто выжившей с каких-нибудь пятидесятых годов, со страниц низкопробного каталога мебели для заведений гражданской службы; все было одновременно солидным, но невразумительным, кроме ярко-оранжевого, похожего на солнце, ковра на полу. На стенах цвета слоновой кости висели пыльные репродукции картин Веласкеса, Вермера, Коро и Констебля.
— Если эта безмозглая жопа думает, что может там спокойно парковаться… — задумчиво проговорил Хогг, не оборачиваясь.
Лоример уселся и стал спокойно прихлебывать чай. Хогг распахнул настежь окно, впустив внутрь струю холодного зимнего воздуха.
— Извините, — проорал он вниз. — Да, вы. Здесь нельзя ставить машину. Это место зарезервировано. Здесь нельзя парковаться! Вы по-английски понимаете? Ладно, тогда знайте: я вызываю полицию. Да, вы!
Он захлопнул окно и сел, лицо его было мертвенно-бледным. Потом взял из серебряного портсигара на столе сигарету без фильтра, постучал пару раз кончиком о ноготь большого пальца, зажег и с жадностью затянулся.
— Болтаются еще на нашей земле безмогзлые паршивые ублюдки, Лоример.
— Верно, мистер Хогг.
— Как будто нам больше заняться нечем.
— В точности так.
Хогг засунул руку в ящик и перекинул ему через стол зеленую папку.
— Запусти-ка туда резцы. То еще дельце.
Лоример взял папку и почувствовал, как внутри будто задрожал молоточек возбуждения. «Ну, что тут у нас?» — подумал он, отмечая, что такое любопытство и было одной из немногих причин, почему он не бросал свою работу: трепетное ожидание еще неведомых встреч и переживаний, вот это — и тот факт, что он просто был не способен себе представить, чем бы он еще мог заниматься в жизни. Хогг поднялся, яростно одернул пиджак и принялся шагать взад-вперед по своему ярко-рыжему ковру. Он торопливо курил и, поднося ко рту сигарету, словно выбрасывал вперед руку. Поговаривали, будто в молодости Хогг служил в армии, и, конечно, он всегда восхвалял военный характер и воинские добродетели. Теперь Лоример думал — а не в военно-морских ли силах тот служил: курит очень крепкие сигареты с флотским обрезом, да и в манере шагать есть что-то от капитана на кормовой палубе.
— Пожар в отеле, — проговорил Хогг. — Огромный ущерб. Двадцать семь миллионов.
— О, господи!
— И я думаю, мы не должны выплачивать ни пенни. Ни гроша долга. Все это дурно пахнет, Лоример, — гадкий, гадкий запашок исходит от этого дельца. Копни-ка и скажи, что ты думаешь. Там все в досье. — Он проворно подскочил к двери, открыл ее и снова закрыл.
— Ты уже познакомился… э-э… с нашим мистером Хивер-Джейном? — Хогговы потуги казаться простодушным выглядели смехотворно: он с нарочитым интересом всматривался в кончик тлеющей сигареты.
— Познакомился. Так, парой слов перебросились. Производит впечатление очень любезного…
— Думаю, его появление у нас в качестве содиректора как-то связано с этим гостиничным пожаром.
— Не понимаю.
— И я не понимаю, Лоример, и я не понимаю. Туман на рисовом поле рассеивается, но леопарда мы по-прежнему не видим. Но ты уж попомни мои слова, — Хогг ухмыльнулся, — «Тихо — ловим обезьянку».
— Кто же обезьянка? Неужели мистер Хивер-Джейн?
— Мои уста запечатаны, Лоример. — Хогг подобрался поближе. — Как ты можешь пить английский чай с лимоном? Гадость какая. Я сразу учуял в комнате посторонний дух. Лоример, ты должен пить чай с молоком, иначе люди подумают, что ты неженка.
— Люди начали пить чай с молоком всего сотню лет назад.
— Херня собачья, Лоример. Про Дьюпри что-нибудь слышно?
— Ничего. — Тут, кое-что вспомнив, Лоример спросил Хогга о той рекламе «Форта Надежного». Хогг никогда о ней не слышал, не видел ее, хотя сказал, что действительно припоминает какую-то недавнюю кампанию, которая не понравилась правлению (Хогг имел связи с правлением «Форта Надежного», вспомнил Лоример), — ее то ли вовсе отвергли, то ли определили для показа в менее удобное время, начав взамен разрабатывать какой-то более положительный или менее мельтешащий сюжет. Зато уж стоило это будь здоров, сообщил Хогг, и кто-то сорвал царский куш. Может, эту рекламу он имеет в виду? Лоример решил, что, наверное, так оно и есть, и снова с удовольствием подумал о той девушке, подумал о том, как удачно он проснулся в такую рань, — приятнейшее совпадение.
Хогг оперся тучным бедром об угол стола.
— А что, Лоример, ты такой большой любитель телерекламы?
— Что? А, да нет.
— Мы делаем лучшие рекламные ролики в стране.
— Правда?
— По крайней, есть чем гордиться, — проговорил Хогг с какой-то горечью, покачивая ногой.
Лоример заметил, что на ногах у Хогга тоненькие — совсем не флотского вида — мокасины, скорее уж мягкие тапочки; в них его ступни казались слишком миниатюрными для такого коренастого, упитанного мужчины. Хогг заметил направление его взгляда.
