Максим Матковский - Попугай в медвежьей берлоге
– У тебя есть выпить? – спрашивает она.
– Алкоголь?
– Да.
– У меня есть кипяток.
– С чем?
– С кипятком.
– Ты пьешь кипяток с кипятком?
– Это напиток царей и богов. Сам Крез его пил.
– Кто такой Крез?
– О Солон, Солон, Солон!
– Я могу принести бутылку вина. Только штопора нет.
Она идет за вином, я – на кухню, где тихо роюсь в тумбочке, чтоб хозяйка не слышала – Котятница ненавидит ночные посиделки. Не обнаружив штопора, я возвращаюсь в комнату, продавливаю пробку вилкой внутрь бутылки и разливаю по стаканам. Красное полусладкое, из дешевых, но довольно приятное.
– Ночью я слышу, как ты бьешь по клавиатуре. Ты вообще не спишь?
– Я? Бью? Неправда. Это кто-то другой. Я дрыхну, как медведь.
– Все жильцы слышат, как ты бьешь по клавиатуре.
– Они жалуются?
– Жалуется только молдаванин.
– Я не считаю его за человека…
– Почему?
– Он ходит в нижнем белье. Целыми днями. Курит и шастает на кухне в своих дырявых трусах.
– Что ты печатаешь?
– Как что… для склада… накладные там разные… гайки… болты… давай разденемся?
– Давай, – соглашается она.
Мы раздеваемся и садимся на пол.
– Ты слишком худой.
– Тебе не нравится?
– Нужно хоть что-то есть.
– Я ем, как бегемот.
– «Вот бегемот, которого Я создал, как и тебя, он ест траву, как вол; вот, его сила в чреслах его и крепость его в мускулах чрева его…» – произносит Танечка и поясняет: – Отец заставлял меня учить Библию.
– Твой отец служит в церкви?
– Нет, он сектант… живет в общине. Никогда не видела, чтоб ты ел. В холодильнике нет твоих продуктов…
– Я ем Солнце и Луну.
– Что?
– И вот этот вот звук… слышишь?
Мы прислушиваемся: за обрывом, по лесопарковой зоне мчится поезд, будто одноглазый дракон, утративший способность летать, разрезает плотным желтым лучом тьму, грохочет колесами, издает длинный протяжный гудок. Дрожат стекла. Подрагивает вино в стаканах на полу. Рыжая кошка с пушистым хвостом вылезает из-под кровати, усаживается между нами и начинает неспешно вылизываться…
В этот момент раздается противный резкий звон будильника на столе. Будильник подпрыгивает и захлебывается. Если и есть у геенны огненной гимн, то его, несомненно, написал будильник. Я не сразу соображаю, что это за шум, подхватываюсь и гляжу на часы: восемь утра. Ровно через час начнется пара у первого курса КИМО.
Я достаю портфель со шкафа, быстро забрасываю в него материалы, беру зубную щетку, пасту и иду в ванную комнату по холодному коридору, переступая через спящих кошек и вазоны.
Когда я возвращаюсь, Танечка спит в моей кровати, обнимая кошку.
Я вырываю листок из блокнота и пишу печатными буквами:
ТЫ ПРЕКРАСНА
Затем, подумав с минуту, комкаю листок, открываю форточку и швыряю его в пропасть. Порыв ветра подхватывает лист и уносит в другое измерение, где я, только что прогнав кошку, прилег рядом с Королевой.
Глава 12
На паре первого курса случился инцидент, из-за которого студенты меня сильно возненавидели.
Одна студентка – неисправимая прогульщица, пришла в черном и отказалась отвечать на мой вопрос о видах местоимений в арабском языке. Она вообще перестала реагировать, сидела, опустив голову, и рассматривала закрытую тетрадь. Я подошел к ней и громко выдвинул требования:
– Назовите виды местоимений!
Когда же она, наконец, подняла голову, я увидел, что глаза у нее наводнились и она вот-вот расплачется.
– Я не выучила, – сказала она дрожащим голосом.
– Это – «лебедь»![16] – возмутился я. – Двойка. Кол!
– Извините, я к следующему разу подготовлюсь…
– Следующий раз меня не интересует. Может, следующего раза и не будет!
Я расхаживал по аудитории, как лев в клетке, полной спящих косуль.
– У меня уважительная причина… – не унималась прогульщица.
– Какая еще причина?
– У меня умер дедушка, – ответила она и заплакала навзрыд, закрыв лицо руками.
Сокурсницы принялись утешать ее и подали платок.
– Это вы убили дедушку? – спросил я.
Она удивленно посмотрела на меня, студенты замерли, я чувствовал себя настоящим извергом, маньяком и упивался этим!
– Нет, – ответила студентка.
– Откуда я знаю, может, и вы… если бы вы убили дедушку, тогда бы это была уважительная причина, чтоб заявиться неподготовленной на МОЮ пару. Ваш дедушка не мог умереть завтра, например? Или через неделю?
Хлопнув дверью, студентка выбежала из аудитории. Из коридора донеслись ее горестные рыдания.
Растянув улыбку до ушей, я, как истинный пифагореец, медленно прошелся вдоль парт. Обескураженные студенты растерянно шуршали тетрадями.
– Кто еще не подготовился? – спросил я.
Гробовая тишина.
– Запомните, смерть близких людей не повод для того, чтоб не готовиться к МОЕЙ паре. Близкие будут умирать, это нормально, естественно. Они сделаны из мяса и костей. Чего нельзя сказать об арабском. Арабский язык за вас никто не выучит!
После пары ко мне подошел какой-то высокий паренек и сказал, что меня немедленно просили подойти на кафедру иностранных языков. Я загрузил материалы в любимый портфельчик и, насвистывая, направился на кафедру. В тот момент я был готов ко всему: выговор так выговор, увольнение так увольнение! Пусть они хоть в Институт филологии позвонят и пожалуются. За копейки, которые мне платят, я не готов терпеть наплевательское отношение к учебе. Знают ли студенты, сколько я получаю? Если бы знали, то не трепались бы о склеенных дедушкиных ластах. Я сам себе дедушка и тоже умру. Подумаешь! Мы все умрем, так давайте сядем, сложим ручки, будем плакать и ни черта не делать!
Я стоял у доски, распинался, как проклятый, рассказывал про местоимения, а она мне говорит о мертвецах?! Забудьте, оставьте ваших покойников земле, земля лучше знает, что с ними делать.
На кафедре злой цербер Анастасия Семеновна подозвала меня к столу. Когда я подошел, она улыбнулась и сказала:
– А я всю дорогу думала, что ты очкарик беспомощный… ох и ловко же ты ее уделал!
– Ага-ага, – подтвердил добрый цербер Александра Васильевна. В ее руке, покрытой пятнами кожного рака, дымилась чашка кофе.
Глава 13
Рабочий день и не думал заканчиваться.
Сразу после того, как я покинул здание КИМО, на мобильник позвонил старший преподаватель кафедры Ближнего Востока. Взяв трубку, я отошел в лысый яблочный сад напротив парковки. Из трубки высоким фальцетом кричали что-то нечленораздельное, затем наступила полная тишина, и связь оборвалась. Я перезвонил, трубку взяла женщина и спешно сказала:
– Добрый день, Максим… алло?
– Кто это? – спросил я.
– Извините, что беспокою…
– Переходите сразу к делу. Слишком мало времени.
– Я дочь Абу Магира (так звали старшего преподавателя)… хотела у вас спросить… – На заднем фоне опять послышались крики, переходящие с густого баса на фальцет, что кричали – разобрать невозможно.
– Алло?
– Не могли бы вы заменить сегодня отца на двух парах?
– Ему опять нездоровится?
– Да… да… папа, тихо! – Крики смолкли.
– Хорошо, уже выезжаю, – ответил я.
Попроси меня кто другой, я бы ни за что не согласился сейчас ехать в Институт филологии, ведь в комнате моей спала Королева, и я мечтал присоединиться к ней, прогнать чертову кошку и лечь рядом, а когда она проснется… кто знает? Может, мы смогли бы с ней устроить пожар? Но перед Абу Магиром я был в вечном долгу, он – единственный преподаватель, которого я уважал. Настоящий профессионал, только Абу Магир мог осадить меня как по грамматике, так и по словарному запасу. Тем более он знал диалекты, а я не знал. Это за Абу Магиром я семенил, словно ободранный шакал, когда не справлялся с переводом, это Абу Магир бесплатно консультировал меня во время написания магистерской работы, это Абу Магир терпеливо посвящал меня в таинства Корана. Почему я так мало говорил об Абу Магире и старался всячески искоренить его из своих воспоминаний об университетской жизни? Почему я пытался забыть его имя и не поддерживал с ним связи?
Потому что всякий благодарный ученик должен превзойти своего учителя. Таков закон. Если ты не станешь лучше своего учителя, то усилия твои были напрасны и ты ни черта не понял.
И опять я встретился с пятым курсом, мы засели в аудитории с низкими потолками на четвертом этаже, можно сказать – на чердаке. Две пары прошли быстро и безболезненно, я предложил перевести текст о нелегких отношениях между Ираном и США, а также по просьбе слушателей расписал на доске арабские слова, имеющие происхождение из фарси. В очередной раз, отклонив предложение бакалавров бахнуть пива в парке, я сбежал по лестнице в гардеробную и, работая локтями, продрался к выдаче одежды. Старушка еле шевелилась, она спала на ходу.
– Дайте зеленую куртку! – крикнул я. – Вон там! Вон она! Нет, не та! Та, что слева!
