Виктор Коклюшкин - Убойная реприза
Вечером позвонил Эдик.
– Витя, привет, – приветливо сказал он, проверяя, как я и что.
– Привет, – отозвался я.
– Ты напрасно расстраиваешься, – сразу и точно понял он мое настроение. – Все было хорошо. Заказчик, я звонил ему сегодня утром, – доволен.
– Я рад за него, – сказал я. – И за тебя тоже.
– Подожди, не клади трубку, – попросил Эдик, – есть дело, тебе точно понравится!
– Нет! – сказал я с решительностью, получая удовольствие от своей решительности.
– Ты сначала выслушай! – не унимался Эдик.
– Нет, – повторил я надменно и, перехватив взгляд жены, насторожившейся, что я от чего-то отказываюсь, смягчился: – Сейчас нет времени…
– Ты послушай сначала, – не унимался Эдик, – тебе понравится, делать почти ничего не надо!
– Два раза посотрудничал и хватит! – твердо сказал я, потому что жена ушла на кухню.
– «Два» не то число, на котором надо останавливаться, – добавил мистики соблазнитель. – Давай так: приедешь, поговорим, если не понравится – твоя воля!
Жена опять прошла мимо, ошпарив мне спину взглядом.
– Ну… в общем…
– Завтра часика в два сможешь подъехать?
– «Два» не то число, – напомнил я.
– Ну хорошо – в три!
Эдик вцепился в меня не как в сочинителя – чего там сочинять-то? Тертый калач, он знал, что не буду плести интриг, тянуть одеяло на себя, чужого не возьму, да и свое-то не всегда. А коли впрягусь в телегу, потащу, даже если у нее колеса отвалятся. Где бы ни работал, начальники своим начальницким нюхом это угадывали и взваливали, и должности заместителей предлагали, а я увиливал, предполагая впереди светлый писательский путь. Иногда думаю: зря… Зря отказался в издательство «Прогресс» пойти – начальница из «Лесной промышленности» туда переходила и звала заместителем. Мне двадцать семь лет, издательство огромное, у метро «Парк культуры», перспективное, как шоссе в благополучие. Отказался. Помню, она уехала оформляться, я сижу за ее столом, читаю. Технолог по печати Алла спрашивает: «Что читаешь?», я говорю: «Олешу». Она говорит: «А я его не люблю: напьется и спит на лавочке, а нам, детям, играть негде». Я не сразу понял, а потом сообразил – она жила в писательском доме в Лаврушинском. Отказался… А согласился, дослужился бы там до кабинета с секретаршей, дома бы меня уважали: «Папа с работы пришел – он устал!» А тут ляжешь на диван подумать – лежит, ничего не делает! Поедешь на концерт – «Может быть, заодно купишь…» Дали бы мне от издательства квартиру, сидел бы сейчас в своем домашнем кабинетике, уставленном по стенам полками с любимыми книгами, и… писал бы юморески. Ходил бы по редакциям, где мне мило улыбались, а за спиной называли «чайником». И было бы у меня на душе спокойно, а сейчас… Выступал в Туле в филармонии, вовремя со сцены не ушел – потянулся народ за автографами. Стоит только одному – и другим надо, хотя вовсе и не надо! Листочки протягивают, записные книжки, билеты концертные, кто-нибудь непременно купюру денежную сунет. Я свои загогулины вывожу, и все неряшливее – рука-то устала. Какой-то дядька, получив автограф, посмотрел на невнятную закорючку и сказал разочарованно: «Так и я могу!»
Назавтра день случился пасмурный. У меня было ощущение, что по моей вине. Поехал в офис к Эдику. Чтобы окончательно не испортить себе настроение, поехал сначала до «Лубянки», там – пересадка. В школе рабочей молодежи Юрка Шкарин чуть что: «Мой отец на Лубянке работает!» – все боялись. А его отец работал на Малой Лубянке бухгалтером в добровольном спортивном обществе в двухэтажном домике.
Поехал до Лубянки, сделал пересадку, а там – «Пушкинская», «Баррикадная»… По этой линии я частенько ездил в «Московский комсомолец». Печатался много… Атмосфера дружелюбная – ближе к вечеру уборщица по полтора-два мешка пустых бутылок уносила. Сын ей, подросток, помогал. Дружно было… А однажды пришел – главный волком смотрит. Через два дня выяснилось: Володька сказал ему: «Витя переезжает, надо помочь машиной», и… на редакторской черной «Волге» весь день по своим делишкам ездил, да вдобавок еще – опоздал! Но я на него не обижался – такой человек! Жена его, Алла, на новую мебель копила, складывала деньги в нижний ящик шкафа, в постельное белье, а он нашел, брал потихоньку, а когда она заметила, сказал: «У Вити сейчас трудное положение, надо ему помочь». Алла в «Вечерке» работала, этажом выше, на меня при встрече смотрит: когда отдам? А я – ни сном ни духом! А молодой юморист и немолодой реставратор Каретный (он тогда нутро «Минина и Пожарского» чистил, говорил, что прогнило все) заметил эти взгляды и сказал Володьке: у твоей жены с Витей шашни! И вот: Володька тягает из шкафа деньги, Алла смотрит: когда я отдам, а Володька приглядывается: правда ли между нами что-то есть? А Каретный, вычистив кислотой нутро памятника, купил у Жванецкого его желтый «жигуленок», на котором тот разъезжал по Москве с ленинградскими номерами, и стал смотреть на всех загадочно и свысока. Пока в машине не обнаружились скрытые недостатки…
Доехал до «Баррикадной», вышел к высотке… справа в начале 80-х была забегаловка. Как-то летним полувечером я видел там трех полковников, втихаря распивающих бутылку водки, и остро понял: вооруженным силам – кранты! А когда в Севастополе на противолодочном ракетном крейсере «Москва» увидел тараканов…
Эдик и Икс Игрекович встретили меня, как родного.
– А вот и наш писатель! – пафосно произнес Эдик.
Я сел в кресло и уставился в уже знакомую кирпичную стену.
– Что беспокоит нашу умную голову? – спросил Икс Игрекович.
– «Они жили долго и счастливо и умерли в один день», а кто же их хоронил?
– Ну, об этом пора уже забыть! – вразумительно сказал Эдик. – Нас ждет новое дело. Ты знаешь Д.? – Он назвал фамилию частенько мелькающего на телеэкране артиста. – Как ты к нему относишься?
– Никак. Я ко всем отношусь «никак».
– Ну, ты его знаешь?
– Кто ж его не знает – эдакий гусар!
Гусар – на сцене. А за кулисами… перед телесъемкой грим накладывают: минута-две-три – он сорок! Каждый волосок ему на бровях расчесывают. Вид гвардейский придают – лаком волосы поливают. Ох, уж эти маменькины сынки! Позаканчивали музыкальные, театральные училища, а ведут себя, будто вышли из огня пожарищ! Тачки у них крутые, джинсы драные, в бутиках задорого купленные, а настоящие герои? В электричке встретил одного во время чеченской войны – летчик в отпуске, ездил родителям помогал картошку копать, сидит парень с лопатой, замотанной в мешковину. «Надо, – говорит, – помочь, а то если не вернусь…»
Гусары! В Орехово-Зуеве: старлей и капитан… Старлей под два метра – три ордена «Мужества», капитан ему по плечо, худенький, как пацан, у него – пять! И денег получают эти герои в двадцать раз меньше, чем артисты, которые их изображают! И к тому же – плохо.
– Ну и как ты относишься к Д.? – повторил Эдик. – Что ты молчишь?
– Надо подумать…
– Думай быстрей – заказ срочный!
Не люблю, когда меня подгоняют. Я «Стрелец» – меня тормозить надо. Я в молодости рассказы писал: напишу название и уже думаю: куда нести? Я!..
Икс Игрекович молчал и смотрел, склонив голову набок. Так у нас учитель математики ждал вразумительного ответа от нерадивых учеников. Я решил выровнять его голову и сказал:
– Сегодня утром из милиции звонили…
Голова режиссера приняла нормальное положение. В глазах, как лампочки, зажглось внимание.
– Ну и?.. – напрягся Эдик.
– Ну, что «ну» – дело завели. Статья сто сорок… сто двадцать… забыл какая.
– Какое «дело»?! – не встал, но будто подпрыгнул Икс Игрекович. (А не смотри на меня учителем Дмитрием Степановичем!) – При чем тут милиция?
– Это вы сами у них спросите «при чем»? Вы когда из дома вышли?
– Я… не помню, часов в одиннадцать.
– А мне в двенадцать позвонили, значит, вас не застали. Вечером позвонят. Статья сто тридцать или… сто двадцать какая-то… И еще эта… за незаконное ношение государственных наград.
– Но я ничего не носил!
Ох, тупеют люди, если беда рядом оказывается! Зайца… кролика за медведя принимают. Эдик – тот шаг к двери сделал, словно бежать уже собрался.
– Ваш Сенечка дорогой-любезный, наверное, треплется! Языком молотит! Я же просил его не привлекать!
– Но я!.. – начал опять Икс Игрекович.
– Наград не носили… значит – вы проходите по делу как организатор преступного сообщества.
При слове «организатор» Икс Игрекович посмотрел на Эдика.
– Да он врет! – опомнился Эдик. – Шутит. Кому мы нужны – вокруг миллионы воруют! Миллиарды, – подумав, добавил он.
– Не знаю, не знаю, – сказал я. – Может быть, номером ошиблись… а может быть, еще позвонят…
– Ну, у вас и шутки! – покачал головой Икс Игрекович, но больше ее не наклонял.
– Ну, ладно, давайте работать! – призвал Эдик.
И включил запись ток-шоу, которое я, кстати или некстати, видел по телевизору несколько дней назад. Не полностью – нагружать себя чужими проблемами я не охотник, а выслушивать умозаключения типа: чужую беду – рукой разведу, тем паче. Что-то они в том ток-шоу обсуждали-рассуждали о человеческом достоинстве, и этот обалдуй заявил: «Жалко, что отменили дуэли!» Сей фрагмент и продемонстрировал Эдик.
