Марта Кетро - Магички

— И что? — агрессивно спросила Сашка. — Теперь всякие лохушки в метро с вьюитонами катаются.

Игнорируя Сашку, Агафья обратилась к Кате:

— Что вообще её здесь держит, что она пишет, например, если уж тут все по этой части?

— Этим я как раз поинтересовалась, — Сашка явно важничала, высокомерное выражение на простеньком, стремительно пьянеющем личике смотрелось трогательно, — она обычная редакторша. Мне Панаева говорила, просто клерк от книгопечатного бизнеса.

— И она тут, в отличие от всех, за деньги, а не за идею?

— Почему же, как раз наоборот. Мы — настоящие писатели, творцы. — Она поймала лёгкую Ольгину улыбку. — Нет, может, кто-то и ремесленник, но здесь есть художники с образованием, с даром, с амбициями… А она из простецов, которым за счастье послужить необыкновенным людям.

— Ух ты, девочки, среди нас гении. — Агафья подлила Саше ещё вина. — И какие же у тебя амбиции, поделись.

— Нехитрые, дорогуша, нехитрые. Потусуюсь здесь полгода, заручусь поддержкой всех, кого смогу, напишу крутую книжку, такую, чтобы на потребу и продавалась как зверь. Вот как твоя, да. Или твоя. — Она дёрнула подбородком в сторону Ольги и Агафьи, но те ничего не ответили, обменявшись одинаковыми, чуть змеиными улыбками. — А потом… потом пойду к косметологу, пусть вколет мне ботокс в физиономию.

— Господи, да зачем тебе, киса, до тридцатника-то? И вообще, какая связь?

— Я начну искать того, кто увезёт меня отсюда. Или сама устрою свои дела так, чтобы уехать. Но главное — ботокс, потому что родину нужно покидать, не меняясь в лице.

— Ах, вот как. Концептуально. И чем тебе родина насолила?

— Ничем. Ничего не случилось, это чутьё. Я смотрю на дверь, которая закрывается по сантиметру в неделю, и понимаю, что через год в неё можно будет выйти только боком, а ещё через год мы едва сможем просовывать письма в щель.

— Когда девочки трут за политику, это прекрасно… — Ольга потянулась за третьей бутылкой, сработал студенческий рефлекс: разговоры про судьбы России под малые дозы не идут.

— Нет, ты погоди, — Агафья посерьёзнела, — мне об этом человек десять за последние полгода сказали, самые разные люди.

— Говорю вам, надо успевать. Я бы рада вывезти всех, кого люблю, маму там, сестричку, но если у меня с собой будет только счёт в тамошнем банке, это тоже неплохо. Уехать нужно элегантно, не ссорясь с властью, как Горький, чтобы печататься здесь и жить там. Его, говорят, отравили конфетами, но уж лучше умереть от шоколада, чем от его отсутствия.

— Колбасную эмиграцию сменяет конфетная?

— Воздушная, Оль, воздушная. Сладкого я не ем, но всё-таки дышу, а воздуха здесь не станет очень скоро.

— Деточка, а как же Набоков, «Машенька», все дела: «Россия без нас проживёт, а вот мы без неё — пропадём», так у него вроде было?

— Нет, деточка, у него иначе: «Россию надо любить. Без нашей эмигрантской любви России — крышка. Там ее никто не любит». Это чушь, конечно. Но если надо, я полюблю, не бойся. Оттуда.

— Тут я с тобой согласна, — Агафья, похоже, сама удивилась, что совпала в чём-то с Сашкой, — и годков мне больше, чем тебе, помню начало восьмидесятых и всю эту ложь застойную, вижу, к чему дело клонится. Она пройдёт, всё проходит, но у меня-то нет этих двадцати лет, чтобы досмотреть, чем здесь кончится. Мне нужно провести их в трудах, в доме у моря, с садом. С белым бульдогом и чёрным любовником, например. Была бы я на 15 лет моложе и не дёрнулась, прожила бы всё здесь, красиво говоря, вместе со своей страной. Была бы на 15 лет старше — отстроила бы за эти два года дом где-нибудь в центре России и там поселилась, и в любовники взяла бы врача, нормального такого честного коновала. А вот сейчас — тушкой или чучелком надо ехать. Не хочу я смотреть на то, что здесь скоро начнётся.

— Аргументы? — поинтересовалась Ольга.

— Нет аргументов, нет истерики, есть уверенность, — неожиданно трезво ответила Сашка.

— Глаза, — в свою очередь сказала Агафья, глаза и чуйка — вот мои аргументы.

— Аминь, — подытожила молчавшая до сих пор Катя, — давайте, что ли, выпьем, девочки, за родину.

— Не чокаясь.

— Ах ты, господи, сколько пафоса…

— Саш, а ты из нас, похоже, самая деловая — чем ты-то раньше занималась? И на кого лавочку оставила?

— Работала в небольшом рекламном агентстве. Чем сейчас этот рынок накрылся, ты знаешь. Мы не выдержали.

— Да… А вот что странно: у каждой из нас перед приездом сюда что-нибудь рухнуло, заметили? Мы будто на обломках приплыли, каждая от своего корабля.

— А у тебя-то что развалилось?

— У меня? — Ольга смутилась. — Так, личное. С мужчиной не срослось. Если рассматривать наши истории по отдельности, ничего особенного, но вместе система прослеживается, нарочно они лузеров подбирают, что ли, которым больше и пойти некуда.

— Уважаю твою склонность к обобщениям. — Агафья пожала плечами. — Писателю полезно богатое воображение, но учитывай, пожалуйста, такой пустячок, как остальной мир. У них там в некотором роде кризис был, извини за банальность.

— Ага, и мужики вокруг вас мудаками оказались из-за этого? — съехидничала Сашка.

— А ты думала? Во многом. Когда берут на излом, выдерживают немногие.

— И Юрик твой? Ты его уже оправдать готова?

— Это вряд ли. Но понять могу: проблемы только теоретически сплачивают, а на практике со страху многие начинают сбрасывать балласт, лишь бы спастись самому. Я для него оказалось обузой, как выяснилось.

— Нет, Алёша не такой! Он случайно влюбился, — Ольга внезапно заволновалась.

— Конечно, детка, не такой. И это подтверждает, что никакого специального поиска сироток они не производили и, если ты на это намекаешь, проблем нам не подстраивали. Просто жизнь вообще — «это цепь непростительных преступлений друг перед другом[3]»…

— А что, девки, женихи у вас в Ордене есть? — Ольга неуклюже попыталась перевести разговор в легкомысленное русло.

— Кому и жеребец жених, — ответила ядовитая Сашка. — Ты не слышала, что ли, — только женщин принимают. — Она растянулась на диванчике, а бедного ангела, осыпанного пеплом, поставила на пол. Лежала на животе, болтала ногами, показывая стоптанные красные подошвы мягких испанских туфелек.

— Это понятно, но обслуга какая-нибудь альтернативного пола вам тут попадалась?

— Нет, по правилам мужчины на территории не появляются. Из самцов один Жакоб имеется, и тот дохлый.

— Вы как хотите, а это нездорово.

— Да брось ты, от воздержания ещё никто не умирал.

— Ах, я не о том. Нездорово непонятно почему отвергать половину человечества, не находите?

Агафья пожала плечами:

— Мы и так живём в мужском мире, должны у девочек быть какие-то тайные сады.

— И вообще, мне Рудина обмолвилась: «Мужчины просто пишут, а у женщин своя особая магия», — сказала Катя.

— Чтооо?

— Оля, ты вообще книжки читаешь? «Бегущая с волками» доньи Эстес, «Богиня в каждой женщине» — ничего тебе не говорят?

— А ещё «Сатанинские ведьмы» ЛаВея?

— Нет, Оль, ты не путай дам-юнгианок с сатанистами. — Катя впервые за весь долгий вечер по-настоящему воодушевилась. — Одни работают с архетипами, проповедуют феминизм и освобождение женской сущности, а другие, наоборот, ставят женскую силу на обслуживание мужского мифа. — Она стояла, прислонившись к стеллажу, и при этих словах машинально погладила мраморные кудряшки Сапфо.

— Аааа, Катя, пожалей меня. И те и другие используют слово «ведьма» и до смерти любят заглавные буквы, и женщина у них всегда пишется с большой Ж. Великая, Первозданная, Дикая — какая там ещё?

— У всех Ритуалы и Магия, — Ольга говорила с нажимом, всё сильней раздражаясь, — если они в это дерьмо ещё и литературу впутали, тогда я пас. Я верю только в ежедневную работу, без всяких магических штучек, тендерных обобщений и без скидок. Господи, даже в НЛП скорей поверю, чем в творческий союз по половому признаку.

— Спокойно, спокойно, — Агафья с выверенной точностью разлила остаток вина по четырём бокалам, — кто верит — будет заниматься магией, остальные — НЛП. Давайте уже напоследок — за искусство!

Заснула Ольга быстро и крепко, но среди ночи ей приснился Жакоб, планирующий над её кроватью с тихим посвистом. Мигнули янтарные глазищи, потом лицо овеяла волна прохладного воздуха, и тёмная тень взмыла в верхний угол комнаты, к двери. Ольга помнила, что там есть вентиляционное отверстие, но не готова была допустить, что к ней прилетал призрак сычика. Она рывком села в постели, «Черный полковник» опасно булькнул в желудке и двинулся к горлу. Ольга замерла и подождала, пока волна тошноты уляжется. Всё-таки встала, влезла в пушистые голубые тапки, одёрнула длинную футболку с медведиками, в которой привыкла спать, и осторожно выглянула в коридор. Никого там, разумеется, не было. Ольга решила пройтись и немного посидеть на одной из низеньких резных скамеек, расставленных под самыми большими лопоухими фикусами, чтобы можно было дотягиваться и протирать верхние листья (вчера Агафья как раз хлопотала с ведёрком и губкой).