Саша Дэа - Девушка с повязкой на глазах

— Не по себе?— говорю я. — Это только на­чало.

Я не в состоянии объяснить происходящее.

Она прощается и закрывает дверь.

Вниз. По лестнице. Спокойно. Медленно. Обдумывая. В подъезде читаю надпись «Цой жив». Думаю о том, что, может быть, ты тоже жива.

Прощаюсь со своей целью. Она прерва­лась, оборвалась, остановилась. Или дру­гими словами: у моей цели новый этап. Она переросла во что— то более ожидаемое, более мудрое. На улице выбрасываю в му­сорный контейнер нож — моё оружие. Сни­маю с правой руки перчатку и тоже её вы­кидываю.

Всё. Опустошение.

Я знаю, что будет дальше.

Дальше она умрёт сама, изнемогая в конвульсиях, но я не буду плакать.

Мне остаётся ждать.

Ненавидеть.

Ждать.

— Всё.

— Что всё?

— А дальше всё было понятно. Я умела ждать.

— Что Вы ждали?

— Неизбежность.

ЭПИЛОГ НЕИЗБЕЖНОСТЬ

Она приходит ко мне.

Смотрит молящим взглядом. Кричит взгля­дом. Под глазами синяки от невысыпания, или от худобы, или от дыхания истины. Она блед­ная, измученная, больная. Совсем другая. В ней нет красоты. В ней нет гармонии.

Интересно, бабочки, наверное, выгля­дят так же в последние секунды своей жизни: прощаются со своим великолепием.

Я знаю, зачем она пришла.

— Зачем ты пришла?— спрашиваю я.

— Пожалуйста, — начинает она.— Пожа­луйста. Я не знаю, могу ли просить у тебя.Забери его.

Нет. Она не имеет права просить у меня.

Она говорит медленно. Я чувствую, как ей сложно даётся каждое слово. Она выглядит такой слабой, что мне кажется, она может упасть в любой момент. Тот ли это человек, которого я знала? Человек, с которым ты провела последние минуты.

Человек, которого я ненавижу. Человек, имевший чёткие принципы. Человек, который разрушал. Можно ли ненавидеть это болезненное, измученное существо?

— Я прошу тебя,— продолжает она, — забери свой взгляд. Ты оставила его. Забери истину, которую ты открыла мне. Я не в состоянии знать это. Я не могу спать. Освободи меня..

Она не может спать. Я знаю, что такое бессонные ночи.

Сейчас время для моей доброты.

Я должна протянуть ей руку.

Я должна понять и простить её.

Что я должна ещё?

Что я должна ещё?

Я не хочу быть доброй. Я не хочу жалеть её, успокаивать. Я не хочу давать ей надежду на счастливый конец. Всё предопределено, и я забываю свою доброту. Забываю легко. Боль выживает, вытесняет сердечность.

— Это можешь сделать только ты. Прошу. Я схожу с ума. Я вижу твою боль, она ста­новится частью меня. Везде. Всегда. Крики в голове,— её голос дрожит.— Пожалуйста. Я устала. Прости меня. Верни спокойствие. Я не могу так жить. Я вижу твой взгляд. Он пре­следует меня.

Я смотрю на неё и улыбаюсь. Я чувствую, как мне становится легче. Словно с каждым её словом частица моей боли покидает меня.

Теперь у неё нет тишины.

Счастлива ли я в этот момент?

— Дай мне свои духи, — говорю я.

Она достаёт из рюкзака флакон и про­тягивает мне. Я беру его, заворачиваю в газету и выкидываю на кухне в мусорное ведро.

— Смени запах,— твёрдо произношу я.

— Хорошо.

Теперь у неё нет её запаха.

Счастлива ли я в этот момент?

— Что ты хочешь ещё?— спрашивает она.

Чего я хочу? Чего я хочу в момент, когда мо­гу получить всё? Я могу уничтожить её. Я могу простить её. Чего я хочу?

К морю.

В ней ещё остаёшься ты. Я хочу, чтобы в ней не было тебя.

— Я хочу,— начинаю я,— чтобы ты отдала мне ваше время.

— Что? Время?— она слабеет,— а разве это возможно?

— Возможно. Последние минуты. Вы?

— Мы были.— начинает она.

— Нет,— останавливаю я её.— Вас не было. Были мы. Я и она. И танец наш.

— Мы были.

— Нет. Вас не было.

— Мы .

— Нет. Вас не было. Ты слышишь?— мой го­лос твёрд и жесток, наверно.

Я не буду её жалеть. Я могу жалеть старика бездомного или «домного», но несчастного, глухого в своём бытие. Кто мне она, чтобы я была доброй? Она — человек, случайно, по воле судьбы, по жестокой воле судьбы, столкнувшийся со мной.

— Мы. — она плачет. Я вижу, как ей тяжело терять тебя.— Были.

— Нет. Ты путаешь,— тихо-тихо говорю я. — В последние минуты я была с ней. В зале (или это был не зал?), где никого кроме нас не было, играла музыка. Мы бесконечно долго кружились в танце, улыбаясь друг другу. Музыка была в нас. Ля-ля-ля. Ля-ля. Ля-ля-я. Ля-ля-ля. Ля. Ля-ля.

—  Замолчи,— просит она.

—  Видишь? Вас— не было.

— Не было.— читаю я по её губам.

— Что?— переспрашиваю я.

— Вы танцевали,— произносит она.

Я чёрствая. Чёрствый кусок чёрного, уже не­съедобного, хлеба. Я жестокая. Я безжалос­тная. Я убийца. Я не боюсь признать это. Я не боюсь быть. Я пугаю её своим равнодушием.

Можно расслабиться, закрыть глаза. Мож­но даже забыть о том, что она сейчас стоит у меня в коридоре с протянутой душой, с мольбой, с криком о помощи. Можно забыть о ней. Помнить только наш танец и продол­жать его. Отдаться музыке, звучащей где-то в моём сознании.

Шум моря. Волны спокойно поглощают друг друга, заканчивая свой путь на берегу. На берегу, где наши пятки оставляют вечные следы единения и созвучия.

Вот оно — море.

Я улыбаюсь. Мы танцевали. Я помню наш танец. Как горячий напиток во мне протекает «мы танцевали».

Видишь, моя дорогая, теперь у неё нет те­бя.

Счастлива ли я в этот момент? Да.

Теперь я чётко ощущаю в себе разделение счастья и ненависти. Они гармонично су­ществуют во мне. Счастье доброе и тёплое. Улыбчивое. Ненависть тоже добрая, только чуть холоднее. Они защищают меня.

— Дай мне спокойствие.

Она встаёт на колени, опускает голову вниз и торопливо начинает:

— Отче наш, Иже еси на небесех! Да святится имя Твое, да приидет Царствие Твое, да будет воля Твоя, яко на небеси и на земли.

Я слушаю её и, только из уважения к мо­литве, не останавливаю. Мне уже абсолютно всё рано, что она скажет. Во мне — нирвана.

Во мне — жизнь.

— Хлеб наш насущный даждь нам днесь; и остави нам долги наша, якоже и мы оставляем должникам нашим; и не введи нас во искушение, но избави нас от лукаваго. Аминь.

Она поднимает голову и смотрит на меня. Она сходит с ума.

— Я не Бог,— спокойно говорю я.

—  Прости меня.

— Бог простит, а я.Я — не Бог.

18. 11. 2007— сентябрь 2008

Письмо №.

Приближается осень. Я с тревогой жду этого пе­риода, так,как,осенью всегда слишком грустно. Мелан­холия. Цветные, а потом печальные деревья. Ты ведь помнишь осень?

Я стала приходить к, тебе реже. Теперь лишь несколько раз в неделю. Мне кажется, тебе одиноко тут. А так,хррошо знать, что есть я. Да, пусть хоть и живая, но верная тебе.Я остаюсь верной.

Недавно я была жестокой. Это был момент. Это была болезнь, но тебе не стоит этого знать. С тобой я всегда добрая.

Ты не плачь. Слышишь? Или мне мерещится? Или это шум ветра? Или сердце так, громко стучит? Или это я плачу? Ты не плачь…

Я беру у сторожа раскладной стульчики сижу рядом с тобой. Читаю тебе вслух разных поэтов. Когда заканчивается книга, я начинаю новую. Когда я замер­заю, мне приходится уходить.

А когда мы были детьми, мы не знали друг друга. Наверное, мы где— нибудь виделись. В парке аттрак­ционов или просто на улице. Равнодушно проходили мимо друг друга, каждый в своём детстве, но нам не вспомнить эти встречи. Мы умели жить, не зная имён наших. Сейчас мне надо снова стать ребёнком, чтобы уметь.

И когда мы ушли из детства, мы вместе мечтали покататься на воздушном шаре.

Тебя нет уже такдолго, а я живу.

Я поднялась, подошла к ней и сняла повязку. Она ещё некоторое время сидела с закры­тыми глазами.

— А я живу,— тихо повторяла она.

— А я живу.

— А я живу.

— Пойдёмте отсюда,— сказала я.— Хорошо, — ответила она и открыла глаза.

Мы вышли с ней на улицу. Дождь уже за­кончился. Пахло свежестью.

— Запах свежести,— она глубоко вдохнула.

— Что Вы будете делать дальше?

— Я вернусь домой, сделаю себе чай. Потом лягу спать. Утром меня разбудит будильник, я пойду на работу. Вечером стоит зайти к одному человеку: я давно у него не была.

— Так просто?— перебила её я.

— Да, так просто.

— А как же то, что Вы мне рассказали?!

Она задумалась. Потом посмотрела мне в глаза. Этот взгляд. Спокойный.

— Знаете, я шла по улице в очередной раз по­гружённая. Погружённая. Я увидела Вас в окне, подумала о том, что у Вас доброе лицо, ещё подумала о небе. Такие легкие мысли о Вас и о небе. Ка­жется, в этих мыслях нет ничего особенного.

Иногда тебе наступают на ногу, вот точно так же наступают моменты, когда человек понимает, что больше нет смысла в по­гружённости, когда хочется чего-то другого. Ты останавливаешься, оглядываешься и что-то решаешь. А что ты решишь — зависит от тебя. Просто настал момент, когда я поняла, что готова рассказать об этом. Рассказать от начала, которое казалось мне концом, до конца (а конец — он сейчас), который стал для меня началом. Рассказать, позволяя себе быть честной. А что такое позволить себе быть честной? Как часто мы честны? Не строить из себя героя. Не строить из себя жертву. Рассказать о жестокости, которая перепол­няла меня. Рассказать о своей боли, к ко­торой моё сознание уже привыкло, но ко­торую не стоит нести в себе. Рассказать, не скрывая свою слабость, ненависть. Уметь быть простой и детской. Рассказать это чело­веку, который не знает меня. И даже если Вы меня осудите, то это не имеет никакого зна­чения. Рассказать и оставить. О— СТА— ВИТЬ, по­нимаете?— она улыбнулась.