Макар Троичанин - Вот мы и встретились
- Не знаю, - Иван Всеволодович не представлял себе, чем он займётся не только завтра, но и во все последующие дни. – Надо сначала обжиться.
- Ну-ну, - разрешил старожил, - обживись. Мне одного дня хватило. – Он с надеждой приподнял голову. – Может, завалимся где-нибудь в полдень в кабак, пропустим по чуток, отметим твой приезд, а там видно будет?
Такой распорядок дня Ивану Всеволодовичу совсем был не по душе.
- А что, - спросил он, увиливая от прямого ответа, - здесь плохо кормят?
Соблазнитель подпёр голову рукой.
- Отвратно! Всё протёртое, пережёванное: творожок, кашка, пюре, котлетки, тефтельки, полпомидора, пол-огурца, а запить всю эту мерзость дают компот. У меня от одного взгляда на него тошнота подступает к горлу. Пойдём?
Иван Всеволодович помялся и, не решившись отказаться сразу, сказал:
- Посмотрим.
Сосед, в полной уверенности, что они договорились, спросил ещё:
- У тебя что за болячка?
- Этот… как его… хондроз какой-то, - еле вспомнил один больной.
- Остеохондроз, что ли? – подсказал другой больной. – Так и у меня такой же. После завтрака сходим, полежим в грязи и отвалим на целый день.
- Что за грязь? – поинтересовался Иван Всеволодович, которому почему-то не захотелось принимать свинячью процедуру.
- Говорят – целебная, - объяснил шахтёр, - только почему-то в ней окурки попадаются. Завтра в последний раз дамся. Ладно, будь, - отвернулся к стене и сразу же облегчённо захрапел.
Вернувшись после бодрящего душа и почувствовав всё гуще распространяющийся сивушный запах, Иван Всеволодович открыл форточку и, кое-как устроившись на короткой кровати, успел подумать: «Хорошо, что не позвонил».
За завтраком его посадили за стол с тремя дамами приятной наштукатуренной наружности и неопределённого возраста в пределах 35-50 лет. Намеренно не обращая внимания на новичка, они деловито, не стесняясь, обсуждали свои многочисленные недомогания и помогающие от них избавиться процедуры. Иван Всеволодович тоже не напрашивался на разговоры и не по-джентльменски, молча, не одарив вниманием доходяг, быстро справился с булочкой на два укуса, намазанной маслом толщиной в лезвие ножа, запил жидким молочным кофе марки «Бурда» и, вспотев от напряжения, так же молча удалился, чувствуя спиной осуждающие взгляды подержанных красоток.
Вернулся в комнату. Иван дрых, разметавшись на кровати, словно младенец, и похоже не собирался на грязные процедуры. Потоптавшись, Иван Всеволодович напялил не надёванные ни разу белые шорты с золотыми кнопками и молниями, просвечивающую тенниску небесно-голубого цвета и пошёл знакомиться с морем, тоже решив проигнорировать грязелечение. Потрогал-помял хондрозную шею, повертел головой, вроде не болит, ну, и слава богу!
Дождь в ночь опять вернулся в Москву. Резко очерченные осенние облака торопились следом, то открывая, то закрывая палящее солнце. Обрадованные хорошей погодой вороны облепили обломанные на гнёзда вершины деревьев, приятными звуками возвещая оттуда наступление погожего дня. Энергично прошагав небольшую площадь перед массивным зданием санатория царской закладки, здоровый больной спустился по гранитным ступеням короткой, но широкой лестницы на побережье и, пройдя сотню метров по асфальтированной аллее, огороженной какими-то незнакомыми зелёными монстрами с ребристыми стволами и длинными изрезанными листьями, очутился на пляже – и вот оно, море!
В сравнении с Японским оно оказалось довольно тусклым. На берег набегала, вернее сказать, наползала пологая мутно-серо-зелёная волна. Пошевелив гальку и грязный песок, она бесшумно уползала назад, в ней не чувствовалось силы, нахрапистости и не виделось красоты. Дальше к горизонту море становилось светло-синим, а ещё дальше – закрытым туманом. Не видно было ни Турции, ни Крыма, ни дальнего маяка, что отрывистым рёвом предупреждал, чтобы на него не налезли по пьяни. Иван Всеволодович протиснулся между заполненными лежаками, снял японские подошвы и вошёл в ползучую волну, упорно выталкивающую на берег оторочку из замусоренной пены.
- Ёж – твой корень! – невольно пробормотал, переступив с ноги на ногу. – А вода в тёплом море не очень-то и тёплая!
Но делать нечего, зачем он сюда припёрся? Не затем же, чтобы обмыть ноги? Поискал глазами свободное от лежаков место, снял клёвые шорты, аккуратно сложил на крупную гальку, сверху прикрыл на всякий воровской случай тенниской – без майки уйти ещё можно, без штанов в его возрасте - как-то неудобно, рядом пристроил полиэтиленовые подошвы и шагнул по колено.
- Ой-ё-ёй!
Привычные к кирзачам и непривычные к голой почве, свои подошвы съёжились, отказываясь идти дальше. Пришлось сделать волевое усилие и сморщить морду прежде, чем сделать следующие шаги, ощущая нежной кожей колкость мелких острых камешков и подводную прохладу влажного песка. Дна не было видно, не то, что на родном Японском, где сквозь кристально-прозрачную жгуче-холодную волну ясно видны увеличенные водяной линзой, мотающиеся от придонного течения, ламинарные заросли и красивые крупные, обточенные течением и песком камни, становящиеся невзрачными и серыми, когда их выволакивают наружу. И море там! У побережья яркое, зелёно-синее, а дальше – синее-пресинее, и стремительные волны увенчаны серебряными гребнями, наклонно направленными к берегу так, что страшно, как бы остриями башку не срезали, если поплывёшь навстречу. Иван Всеволодович понимает толк, можно сказать – опытный покоритель морей: покорил Балтийское, следующим стало Японское, теперь настала очередь Чёрного. Бр-р-р! И название отвратное, и вода не поймёшь какая. Забрёл по пояс, прогоняя мурашки с ног выше по телу, и, решившись, нырнул руками вперёд, проплыл под водой, пока хватило воздуха, вынырнул, нащупал дно ногами, очутившись в воде по шею, и отфыркнулся, помотав головой. Совсем недалеко прыгали на длинных пологих волнах заградительные буйки – далеко не заплывёшь! Не то, что в Приморье – плыви хоть до Японии! А вода-то в этой средиземной луже и на самом деле тёплая – терпеть можно. Все мурашки соскочили и гребут, наверное, стаей в холодную глубь. С удовольствием поплавал в одиночестве вдоль буйков, пока не ощутил приятную усталость в мышцах рук, и тогда, не торопясь, чувствуя себя морским волком, выбрался на берег и присел, отдыхая, рядом с одёжкой. Солнце уже палило нещадно так, что темечко, лишённое волосяного прикрытия, задымилось, а расплавившиеся мозги, казалось, вот-вот съедут набок. Бледное обрамление лица стянуло обожжённым ожерельем, да и всё белое влажное тело начало интенсивно поглощать не только полезный ультрафиолет, но и вредные инфракрасные лучи, превращаясь в обнажённое красное мясо. Пора одеваться, пока не сварился всухую.
- Лежак нужен? – услышал за спиной чуть сбоку. Не поворачиваясь, отказался:
- Не надо.
И тут же вслед:
- Девочку?
И на это заманчивое предложение последовал отказ:
- Нет.
А голос не отставал:
- Травку, таблетки, порошок?
Тут уже Иван Всеволодович не выдержал, повернулся – в паре шагов от него сидел на корточках чернявый парень в тёмных очках и бейсболке, натянутой почти до носа.
- Отвали! – рявкнул непреклонный клиент, угрожающе вставая.
Но благодетель опередил, а увидев странно загоревшее лицо невежи, его большое сильное тело и абсолютно белую кожу, сообразил, что нарвался не на того, что этот нарисовался оттуда, где солнца мало, и, стушевавшись, извинительно улыбнулся.
- Извини, - и исчез между лежаками.
Пляж уже заполнился до тесноты муравейника. Почти голый народ бессмысленно сновал туда-сюда. Кто распластался на лежаках, утомлённый процедурами и бездельем, кто ползал в мелкой воде, стараясь увернуться от чужих брызг, иные плавали на матрацах и разноцветных кругах, а большинство скрывалось от солнца под большими выцветшими зонтами, притворяясь, что читают журнал или книгу, и исподтишка рассматривая прелести соседей. Обилие голых тел вызывало отвращение. Особенно старались обнажиться женщины, прикрывшие лоно и грудь минимальными тряпочками, держащимися на узеньких ленточках. Взгляд перебегал с одной на другую, ни на одной не задерживаясь, поскольку все секреты, скрытые обычно одеждой, были выставлены наружу. Особенно удручали обвисшие вялые груди, не поддержанные спецарматурой, а от обилия абсолютно голых задниц рябило в глазах. Что ни говори, а любая одетая женщина выглядит более привлекательной, чем обнажённая. Если, конечно, не в темноте.
