Мила Иванцова - Живые книги
Я похолодел и воскликнул: «Как манекен?!» Я бросился от дверей вперед, дети засмеялись, но мне было все равно. Однако я не смог приблизиться к ней и мешком осел на стул неподалеку. Экскурсовод даже заволновалась, не плохо ли мне, а затем повела группу школьников дальше.
Я сидел и смотрел на мою Полину сзади. Боялся подойти и заглянуть в лицо. Сердце угомонилось и стучало так редко и тихо, будто его и не было вовсе. Из соседнего зала доносились детские голоса, а я рассматривал даму за фортепиано с головы до ног, словно касался ее руками. Вдруг…
— Что еще? — заволновался Виктор.
— Вдруг я увидел, что одна нога пианистки стоит, вытянутая вперед, на педали под инструментом, а вторая немного выглядывает из-под круглого стула и длинной юбки. Вы не поверите, но… На тонкой подошве черных туфель со шнуровкой и на каблучке четко была видна полоска засохшей рыжей глины… Точно такую же я отчистил в то утро со своих ботинок…
Расплачиваясь за столиком с Аней, Виктор попросил вызвать для него такси до Крещатика на четырнадцать тридцать — у него еще были какие-то дела.
Затем, уже возле бара, в его руках снова откуда-то возникла небольшая металлическая трубка, мгновенно превратилась в длинную палочку, кончиком которой он коснулся края первой ступени. Амалия, стоявшая рядом, не решилась поддержать его на лестнице, а только робко оглянулась на девушек за барной стойкой. Те синхронно улыбнулись, а Вера уверенно махнула рукой вслед Виктору, и этот жест, видимо, должен был означать, что этот мужчина и сам неплохо справляется.
Амалия пожала плечами и пошла вслед за слепым, осознавая нелогичность ситуации, особенно когда Виктор спустился по ступенькам ко входной двери, открыл ее и отступил в сторону, пропуская даму.
Машины еще не было, они стояли в тени у кафе и не спешили прощаться. Вокруг шевелился напоенный солнцем город, в пыли ссорились за кусочек веревки воробьи, бомжеватого вида лохматый и пыльный старик тяжело хромал от рынка, словно «сам в себе», равнодушный к другим проявлениям жизни вокруг. Амалия задержала взгляд на нем, вздохнула и сказала:
— Чудной этот Юрий… Так разволновался, рассказывая, удивил меня не на шутку, а когда позвонили с работы, его будто подменили — мгновенно замкнулся, словно застегнулся на все пуговицы, извинился и исчез.
— Да. Не без того… Может, еще и пожалеет о своей откровенности, — не очень весело улыбнулся Виктор, механически постукивая палочкой по краю тротуара.
— Почему же?… А что вы думаете о его рассказе? И о нем самом? Он действительно пережил эти мистические события, эти волнения, или придумал все?
— Ради кофе с запеканкой? — хмыкнул Виктор, будто угадав мысли Амалии.
— С чизкейком, пардон! — улыбнулась она.
— Да один черт — сырник, запеканка, ленивый вареник! Сладкое и из творога! Писательница должна была бы догадаться, что одинокого мужчину манит далеко не название, когда речь идет о еде! Ведь дома ж никто этим не накормит! Вот бы такую акцию начал ресторан украинской кухни, здесь неподалеку, я бы и сам ходил туда рассказывать басни за обед!
Амалия даже растерялась от такого заявления и о ее «статусе», и о сущности одинокого мужчины… Она не поняла, была ли это шутка или действительно вырвалось что-то неожиданное для нее из глубины мужской непонятной души. Воспользовавшись тем, что Виктор ее не видит, а как бы смотрит вдаль мимо (таким был поворот его головы), прошлась взглядом по нему с головы до ног и обратно с мыслью, как этот немолодой, но стройный и опрятный человек существует сам-один в непростом даже для зрячих мире. А что у него нет жены, Амалии было понятно и без слов — у женщин обычно срабатывает интуиция, особенно у тех, кто находится в поиске пары. Хотя сейчас она никого и ничего не искала.
Разговор на этом споткнулся, и оба почувствовали некую неловкость. Но вдруг прямо возле пары, стоявшей на краю тротуара, притормозило такси. Виктор развернулся лицом четко к Амалии и протянул ей на прощание руку. Она осторожно пожала ее, снова пытаясь просочиться взглядом через темные стекла его очков, чтобы увидеть глаза, потому что его улыбка показалась ей исключительно «для приличия».
9
Этот день для Женьки был не таким, как другие. Последний день из трех ее выходных ознаменовался переездом в новое жилище. Конечно, «жилище» — это несколько громко сказано, когда речь идет о переселении в арендованную комнату в двухкомнатном «хруще» к старушке хозяйке, но смысл все-таки был в смене места жительства. То есть места, где она будет ночевать, вскакивать утром и откуда убегать на работу, а возвращаться поздно вечером. На выходных она иногда будет валяться там в постели хоть до обеда, и чтобы никто при этом не вмешивался в ее жизнь. За это стоило заплатить тысячу гривен в месяц и пережить тот еще скандал дома.
Конечно, ей было жаль маму, которая теперь оставалась одна с ее вторым, не слишком предсказуемым, мужем, но… Но мама нашла его сама, когда Женьке едва исполнилось четырнадцать, и это после двух лет «кастинга» и через три года после развода с отцом. Папаша «растворился» в своей жизни и не навязывался ни с воспитанием, ни с алиментами. Мать год ходила, как зомби, а потом неожиданно расцвела.
Так бывает, когда вдруг кто-то странный влюбляется в тебя против всякой логики и, ослепленный этим чувством, какое-то время видит в тебе богиню. Сначала «богине» это кажется невероятным, странным и даже смешным, а затем… Затем спина ее выпрямляется, голова гордо поднимается, взгляд обретает уверенность и сексуальность, меняется даже походка и… И теперь на зажженный одним огонь начинают слетаться другие — погреться. Те, которые обходили «богиню» десятой дорогой, когда она, депрессивная, зализывала раны после развода, страдала, изверившись во всем на свете, ничего не излучала, а наоборот, неосознанно засасывала чужую энергию, компенсируя изрядную потерю собственной. А кому ты, действительно, была нужна такая?
Поэтому после первого чудака, влюбленного в совсем еще не старую маму, появились и другие «волонтеры». Она сначала растерялась, а потом, видимо, в отместку отцу, начала «кастинг». Первый — романтически настроенный сосед Василий Прокофьевич, научный сотрудник музея — на это обиделся и бороться за даму сердца не стал. А после недолгого отбора кандидатов на место возле «богини» в их квартире бросил якорь таксист Жора, который букетов не дарил, стихов не читал, не вздыхал и не просил руки, а был конкретным и практичным бывшим советским прапорщиком. Руки у него были золотые, характер хозяйственный, но неуравновешенный, настроение его прыгало от куража до гнева со всеми последствиями. Очень скоро он уже чувствовал себя в их квартирке из полутора комнат как дома, то есть — мужиком ответственным, кормильцем, посему — с правом голоса. Причем это право принадлежало только ему. Кроме склонности к дедовщине в быту, Жора был еще и ревнив, потому что имел предысторию с первой женой. Поэтому мама была предупреждена, а музейный сосед получил разок по ребрам — для профилактики, «чтобы не вздумали держать за дурака».
Такая расстановка фигур держалась почти шесть лет. Мама уже выглядела не «богиней», а давно замужней женщиной с кучей хлопот, но все же с крепким плечом в хозяйстве и мужней зарплатой в бюджете. Правда, Жора, хотя и таксовал, но со временем начал выпивать, характер его портился, а чем старше становилась Женька, тем чаще она ловила на себе его неоднозначные взгляды за спиной матери и слышала скользкие шутки-намеки, после которых, чтоб не врезать ему чем придется, девушка исчезала из дому до поздней ночи.
Мать нервничала из-за ее дворовых компаний, и не зря, потому что только чудо удержало дочку от скользкой дорожки, на которую стали иные соседские дети, топтавшиеся теплыми вечерами во дворах-подворотнях, а зимой по подъездам их спального района. Жора тоже ругался, предрекал падчерице тюрьму-колонию-наркодиспансер, а еще иногда в недобрых шутках вспоминал Окружную дорогу, где «и деньги платят, и паспорт не спрашивают».
От этих слов у Женьки будто шерсть становилась дыбом, и она снова пыталась пореже пересекаться в общем пространстве с отчимом, которого мама побаивалась и возражать ему не смела.
Последние годы Женькина жизнь шла словно в трех параллельных коридорах — домашнем, рабочем и дворовом. Счастье еще, что работа нашлась неплохая. Закончив после обычной школы школу парикмахеров, а заодно и курс маникюра, Женька приглядывала и подыскивала себе место, как вдруг ей предложили должность администратора в небольшом салоне на три кресла и с уголком для маникюра-педикюра. Сначала речь шла о временной работе вместо женщины, сломавшей ногу, а затем девушка прижилась там и понравилась хозяйке заведения своей опрятностью, ответственностью, сообразительностью и умением налаживать контакт с клиентами и с персоналом.
