Олег Лукошин - Коммунизм
— И я не знаю, — кивал Георгий Евгеньевич. — Может быть, это просто усталость от себя самого.
Ведущий ещё пару раз задавал вопросы на знание истории СССР и её культурных ценностей, и опять картонные пионерские звёздочки доставались мне. Наконец торжественно, под фанфары и многократно повторяемое в динамиках гагаринское «Поехали!», мне вручили бутылку «Советского шампанского». Я вида не подал, но в глубине души ликовал.
Наш знакомый к тому времени окончательно отрубился. Я предложил Никите выпить шампанского, но он отказался.
— Не люблю я шампанское. В другой раз. Давай поговорим, наконец.
Мы пересели за освободившийся столик, оставив Георгия спать на столе уткнувшимся в свои руки, — мало ли, вдруг подслушает чего — взяли ещё по пиву, и Никита принялся посвящать меня в свои сенсационные новости. Как выяснилось, они действительно заслуживали такой восторженно-неожиданный статус.
— В общем, сообщаю без вступлений, — сверкал он очами. — К нам в институт приняли на работу перебежчика.
— Какого перебежчика?
— Из Союза.
— Да ладно, брось!
— Зуб даю!
Я отхлебнул из кружки пиво и попытался переварить информацию.
— То есть, ты хочешь сказать — иммигранта?
— Не просто иммигранта, а именно перебежчика. Человека, сбежавшего из Союза к нам в долбанную Россию.
— В обход официальных структур?
— Именно!
И всё же я до конца не врубался.
— То есть, он как-то сам смастерил пространственную машину, которая перенесла его в параллельную реальность?
— Утверждает, что сам. Я, правда, с ним ещё не общался, не было возможности, но кое-кто на кафедре успел парой слов обмолвиться. Профессор, физик, советский диссидент, люто ненавидевший советский строй и мечтавший из него смотаться. Колоритный такой дядька, живой, подвижный. Видать, его какое-то время здесь в подполье держали, изучали, а он взбунтовался. Хочу, мол, жить полнокровной жизнью, работать, преподавать как раньше. Ну, и выпросил себе место у нас в институте.
— Да уж, похоже, гнида редкостная…
— Ну, по политическим взглядам может быть, — я видел, Никите не хотелось со мной соглашаться, — а так интересный мужик. С понедельника выходит на работу. А в конце следующей недели с ним пройдёт что-то типа творческой встречи. Для своих — преподавателей и студентов. Видимо, его и в плане агитации капиталисты хотят использовать. Наверняка много чего интересного расскажет. Так что там пообщаться, перетереть за жизнь, я полагаю, с ним можно будет.
Да, всё это действительно неожиданно.
— Слушай, а ты можешь провести меня на эту встречу?
Костиков особо не раздумывал.
— Ну, а почему бы нет? У нас не настолько тесный коллектив, что все друг друга знают. Особенно студентов. Сойдёшь за студента.
— Хочется, — мрачно смотрел я в пустую кружку, — хочется посмотреть на этого героя нашего времени. Он ведь и в нашем деле с агрегатом может оказаться полезен.
— Да и я об этом, и я! — зашевелился возбуждённо Никита. — Вдруг каким-то образом получится выудить у него технологию пространственного перемещения! Тогда мы короли!
Я думал. Это было бы здорово. Не пришлось бы искать денег на официальную эмиграцию. Я могу ведь их и не собрать, даже с серией удачных гоп-стопов.
— Ну, а как у тебя исследования продвигаются? — поинтересовался.
— Ну как, — Никита изобразил кислую физиономию, — как обычно. Завихрения явные, пространственные слои на несколько мгновений удаётся захватить. Потом сброс. О раздвижении речи не идёт. Принцип тут иной надо применять, принцип. Изящный ход есть какой-то, как в шахматах. А он не находится. Да и потом, не забывай, что в домашних условиях трахаюсь. Ты вот ни хрена мне не помогаешь с оборудованием.
— Как уж не помогаю. По мере сил. Вон сколько тебе приборов подогнал!
— Приборы ладно, мне саркофаг нужен. Закрытый, цельный. Чтобы сразу в нём пространственную яму создавать. И чтобы был в человеческий рост.
— Как он должен выглядеть?
— Да внешний вид не главное. Железный гроб — вот и всё. Типа того, что в «Аватаре» было.
У меня вдруг засвербела мыслишка.
— А такие, которые в соляриях используют?
— Не был я, конечно, в солярии, но если они такие же, как их в фильмах показывают, то вполне подойдёт. Главное, чтобы туда человек помещался, и чтобы закрывалось всё плотно.
— Ладно, постараюсь. Есть у меня вариант. Может, что и выгорит.
Народу становилось всё меньше, ансамбль уже не играл, по залу нетвёрдо перемещались нетрезвые завсегдатаи. Официантки потихоньку уговаривали их разойтись. Они растолкали Георгия и, ничего не понимающего, вывели к гардеробу. К нам тоже подваливала одна и участливо интересовалась, не забрать ли бокалы. Хоть «Прожектор» и работал до последнего клиента, но сотрудникам заведения хотелось свалить домой пораньше.
Делать здесь действительно было нечего. Стали собираться. Впрочем, я чувствовал, что чаша моя ещё не полна. То ли от выпивки, то ли просто сами по себе закружились в груди романтические ветры. Нежности захотелось, ласки.
Решил звякнуть Кислой.
Перед тем, как попрощаться, Костиков вдруг сообщил мне:
— Антон Самохин заходил ко мне недавно. То да сё, но между прочим поинтересовался, как у меня дела по вскрытию пространства продвигаются.
Гарибальди? Чего это он?
И вслух то же самое сказал:
— Чего это он? Вроде ему всё это по барабану было.
— Может, так просто спрашивал, для поддержания разговора. А может и не по барабану.
Только бы он Никиту не вздумал вербовать! Никита податливый и социалист убеждённый, его перетянуть не сложно. Но не его это всё, не его. Не боец он.
Да и вообще, зря я в Звёздочке растрепался о наших с Костиковым делах.
Шампанское класть было некуда, но на моё счастье официантка где-то отыскала мне потёртый, но вполне ещё крепкий пакетик.
Кислая не отвечала. Более того, у неё вообще телефон был отключен. Я позвонил на городской домой. Взяла мать. Я её видел несколько раз, и вроде бы она мне даже симпатизировала, потому что без утайки поведала, что Наташа де отправилась на психологические курсы и вот, бессовестная такая, до таких пор припозднилась.
Психологические курсы! Психологические курсы, вот как она это называла!
Знаю я, что это за курсы. Знаю. Я же говорил ей, дуре этакой, строго-настрого предупреждал, что ноги оторву, если она ещё раз в эту секту отправится. И она мне обещала. Мол, всё поняла. Исправлюсь. Ох, что я сейчас с тобой сделаю!
От нахлынувшей злости я совершил то, чего уже давным-давно не делал — поймал мотор. Обошлась мне эта поездка в целый штукарь — я просто проклинал себя, но в особенности Кислую за то, что вынужден был отдать такие неслабые деньги лишь за то, чтобы добраться из одного места Москвы в другое. По мне это полный зихер.
Хотя штука — это ещё по-божески. Левый бомбила попался, официальный таксёр бы все три запросил. Если не больше.
Секта арендовала актовый зальчик в одной из школ в Кузьминках и два раза в неделю устраивала там сходки. Как она называлась по документам, я не знал, но про себя окрестил её Советской Церковью. Короче, группа отъявленных придурков, среди которых выделялся некто Дядя Коля, их духовный лидер и отменный шизоид, пришла к выводу, что в образе параллельного СССР нам открылся потусторонний мир — то есть, попросту говоря, рай. И никакая это не другая вселенная, а благостное царство мёртвых, в которое и мы после праведной кончины имеем шансы попасть.
Я ходил к ним пару раз — поначалу и сам заинтересовался, а потом Кислую забирал. Сектанты начинали и заканчивали встречи с молитвы, в которой обращались к «Генеральному Секретарю всего сущего», слушали советские песни — причём наиболее кондовые, что-то вроде Зыкиной и Кобзона — и обсуждали аспекты трудоёмкого постижения истины через обнаружение внутри самих себя «искр советского пламени». Искры эти обычно находились через воспоминания о советском прошлом (для тех, кто его помнил) или же прямолинейном фантазировании о советских реалиях (для тех, кто был моложе и жизнь в Союзе не застал).
Кто бы только знал, как я ненавидел весь этот сброд за такое чудовищное надругательство над антиклерикальной сущностью советского строя! Так извратить дух Союза могли только обезьяны в человеческом обличии.
Когда я прибыл на место, собрание уже подходило к концу. По крайней мере, Дядя Коля, красовавшийся перед публикой в майке, домашних трикошках и тапках на босу ногу — это считалось у них чем-то вроде униформы — заканчивал благодарение «Генеральному Секретарю» за все милости, бывшие и будущие, просил у него «выполнения всех пятилетних планов преображения души человеческой» и благополучного завершения «ударных социалистических строек, в которых нынешний человек, превратившийся в падшее животное, перекуётся в бессмертного Человека Торжествующего». Паства — мужчины в таких же трико с оттянутыми коленями, а женщины в застиранных халатиках — с величественным молчанием внимала словам наставника.
