Платон Беседин - Книга греха

— Допей.

— С удовольствием. Я допиваю и чувствую себя пьяным.

— Есть ещё?

— Да.

Нина встаёт с постели и голая идёт на кухню. Я отмечаю чёрное пятно, размером с крупную сливу, чуть пониже её левой ягодицы. Во времена инквизиции такие считались верным признаком ведьмы. Нина возвращается с бутылкой виски.

— Почему ты пришёл?

— Ты пригласила.

— А ты всегда приходишь, когда тебя приглашают?

— Никогда.

— Я должна чувствовать себя польщённой?

— Твой выбор.

— Ты хороший, — говорит она.

— Чем же? — мне всё равно.

— Ты добрый. Хороших людей мало на свете, а добрых ещё меньше.

— Мне кажется, не бывает хороших или плохих. Всё зависит от обстоятельств. В различных ситуациях хороший может стать плохим. И наоборот.

Она подносит мне сигарету и огонь. Закуривает сама. Смачно затянувшись, она продолжает этот бессмысленный разговор:

— Каждая девушка хочет себе хорошего.

— Разве? Все девушки, которые попадались мне до этого, хотели себе богатого. Или хотя бы умного, говорю я.

— Чепуха! — в её голосе слышится железная уверенность. — Не верь им! Это миф. Даже самая распущенная стерва хочет себе хорошего.

— Что-то в духе вечного мифа о принце на белом коне?

— Что-то вроде.

Чем больше я пью виски, тем больше погружаюсь в эту странную полемику. У Нины есть удивительная особенность — рядом с ней я не думаю о себе. Нет вообще никаких мыслей. Кажется, что все мои слова говорит кто-то другой.

— Хочешь мою историю?

— Да, — точно так же я мог бы сказать и «нет».

Она тушит сигарету в пластиковый стаканчик возле кровати и сразу же закуривает новую. Сизый дым облачком поднимается к облупленному потолку.

— Я жила с матерью-алкоголичкой. Каждое утро я видела её с разными мужиками. Довольно гнусными. В этой стране, если ты одна, то должна быть готова… с любым мужиком; главное — с мужиком. Я потеряла девственность в двенадцать. Меня изнасиловал отчим. С бородавкой на мошонке. Больше всего он любил, когда ему лизали эту бородавку. Мать знала о том, что он трахнул меня. Знала и ревновала, но он нашёл выход: стал трахать нас поочерёдно: день — меня, день — мать. Потом, видимо, решил экономить время и силы… мы стали трахаться втроём.

— И?

— Тебя это не пугает?

— Наверное, но не более чем остальное. И что с матерью?

— Мертва. Захлебнулась собственной блевотиной во сне.

— Сочувствую.

— Лучше поздравь.

Виски подходит к концу. Алкоголь делает меня разговорчивым.

— Ты сильная женщина, если пережила всё это, — я пытаюсь её поддержать.

— Сильная женщина в нашей стране звучит как приговор.

— Нужно сильное плечо, да?

— Сильное плечо и крепкий хер, — пошлит она и тихо добавляет. — Мне кажется, что ты тот самый.

— Как это?

— Ты мой принц.

— Думаю, жениться мне рановато, — я пытаюсь перевести всё в шутку.

— Упаси Бог, — Нина отмахивается. — Дело в другом. Ты можешь помочь мне. Ведь можешь?

— Да, — наобум говорю я и приканчиваю виски.

— Теперь ты не можешь отказаться. Ты согласился! — Мне остаётся только кивнуть. — В Африке шаманы вырезают у девочек клиторы, как только те достигают двенадцатилетия.

— Для чего?

— Чтобы девочки лишились дьявольской метки, которая полностью руководит женщиной, её греховной сущностью. Душа отвечает за наши помыслы и надежды, стремления и чувства. Она делает нас отличными от животных. Но, считается, душой наделены лишь мужчины. Женщиной же, всей ею, управляет клитор, который отвечает за её волю и разум, — поясняет Нина.

Я знал лишь, что у инков существовал храм, где поклонялись идолу в виде Дракона, пожирающего скорпиона. Как писал католический священник, Дракон символизировал жизненную силу Создателя, а жало скорпиона — женский клитор. Потому у инков практиковался обычай обрезать девочкам клитор. Видимо, в Африке подход ещё более радикален.

Интересно, откуда Нина знает так много про метафизику клитора?

— Выходит, женщина без клитора — свободная женщина? — говорю я.

— Да, — соглашается Нина, — она свободна от самой себя, от подчинения собственным страстям. После удаления клитора воля и разум женщины освобождаются.

— Причина страдания, если верить буддистам, в страстях, — размышляю я. — Стало быть, женщина без клитора избавляет себя от страданий, и, по сути, достигает подобия просветления.

— Ты вырежешь мне его? — в её собачьих глазах мольба.

Мой отец всегда говорит мне, что каждый поступок не может быть просто эпизодом; он неизбежно порождает следующий поступок. Звенья одной цепи, любит повторять он. Моя жизнь в последнее время — череда безумств. Возможно, это всего лишь совпадения, но разве их последовательность нельзя назвать судьбой? Рыцарский девиз гласит: «Делай, что должен, и будь, что будет!». Я иду от обратного. Жду, что будет, и только после этого делаю, что должен. Порой мне кажется, что должен я совсем другое.

— Я не медик. Мне будет сложно, — говорю я.

Это идиотская отговорка. Стоило бы сказать другое: «Я вижу тебя всего третий раз и не могу вырезать тебе клитор. В принципе, я вообще не могу вырезать клиторы». Но мои слова будто диктуются мне кем-то, и этот загадочный чревовещатель произносит:

— Но у меня есть идея.

Инна приезжает через час. К этому времени я и Нина успеваем изрядно напиться. Происходящее начинает казаться мне очередной забавной игрой. Я чувствую подобие азарта. Инна, одетая в извечную красную юбку, с порога, не вынимая тонкой сигареты изо рта, заявляет:

— Вообще-то я не имела дела с женскими половыми органами. Только с мужскими.

— Уверен, ты справишься, — успокаиваю её я, вспоминая, как она орудовала скальпелем в морге.

На улице бушует настоящий ливень. Я думаю об Африке: шаманах и экваториальном климате. В руках Инны аккуратный чемоданчик. Она ставит его на стол и извлекает медицинские инструменты. От их вида я начинаю трезветь. Нина сидит на кушетке, голая и задумчивая.

— Нагрей воду! — говорит мне Инна.

— Для чего?

— Для операции нужна вода, — только сейчас до меня доходит, что должно произойти.

— Ты медик? — Нина обращается к Инне.

— Да.

— Я тоже, — видимо, они нашли друг друга.

Я иду на кухню, чтобы нагреть воды. Из подходящей посуды — эмалированная кастрюля. В ней плещется подобие супа. Я выливаю его в раковину и наполняю кастрюлю водой. Ставлю её на газ.

В комнате Инна осматривает промежность Нины. Она надела очки, в которых стала похожа на героиню дешёвого порнофильма. Нина спокойна. Даже счастлива. Кажется, что клитор будут вырезать кому-то другому.

Я приношу кастрюлю с горячей водой. В ней плавают остатки супа. Инна с сомнением осматривает воду, но ничего не говорит. В её руках скальпель, который она нагревает на спиртовке, принесённой с собой. Рядом лежат использованные шприцы.

— Обезболивающее, — поясняет Инна, видя мой испуганный взгляд.

— Дайте выпить, — доносится глухой голос Нины.

Я даю ей стакан водки с чаем. Она выпивает его залпом и тут же закуривает сигаретой. Старый школьный метод закуски.

Инна склоняется над Ниной и говорит мне:

— Дай ей что-нибудь в рот.

— Что? — я думаю о своём члене.

— Палку, линейку, ручку — что угодно, лишь бы она не кричала.

— Не буду, — заявляет Нина ровным голосом, и мы верим ей.

Я стараюсь не смотреть вниз. Стараюсь не слышать тяжёлое дыхание. Стараюсь не вдыхать запахи. Я бы ушёл, но Нина просит быть рядом. Говорят, многие мужчины падают в обморок, когда видят роды. Как бы они восприняли подобную ситуацию?

Лицо Инны напряжено. Кажется, она решает математическую задачу. Мой взгляд невольно падает вниз, и я вижу кровь на медицинских перчатках. Опять гениталии. Опять кровь.

Не знаю, сколько времени длилась эта сюрреалистическая операция. Мне кажется, что время, как и я, растаяли, словно на знаменитой картине Дали.

Когда я был ребёнком, то боялся сдавать кровь из пальца. Меня колотило лишь от одного её вида. Теперь я наблюдаю, как одна незнакомка вырезает клитор другой. Пути Господни неисповедимы. Впрочем, Господни ли это пути?

Инна кидает нечто крошечное в алюминиевую миску. Я возвращаюсь в реальность.

— Это он? — хрипит Нина.

— Да, — Инна спокойна.

— У меня есть ещё одна просьба.

— Слушаю, — говорит Инна.

Нина делает глубокий вдох и чётко, с расстановкой, словно читая по слогам, произносит:

— Я хочу его съесть, пропустить через себя и переработать в дерьмо. Не спрашивайте для чего. Это древний принцип, ритуал. Если говорить просто, то зло должно обратиться в дерьмо. Так я могу очиститься. Только так.

— Кстати, у туземцев существует поверье, что, съев определённую часть человека, можно унаследовать черту его характера, определённое качество. Интересно, что можно обрести, если съесть клитор? — говорит Инна.