Ричард Йейтс - Холодная гавань
Только тут он вспомнил о том, что Рейчел беременна, — видимо, новость такого рода должна, как волна, накрывать мужчину много раз, прежде чем она до него дойдет, — и подумал, что все эти разговоры о колледже теряют всякий смысл. Одно дело учиться при энергичной, самостоятельно зарабатывающей жене, и совсем другое, когда тебя дома ждет жена с маленьким ребенком. Все же он подобрал оборвавшуюся нить своей аргументации, не желая пока сдаваться.
— Мне кажется, первое, что вы с Рейчел должны сделать, — это подыскать жилье подешевле и освободиться от этой неподъемной аренды; затем надо открыть сберегательный счет и регулярно, каждый месяц откладывать по максимуму. Не так уж это и трудно, Эван, если проявлять рачительность и неуклонно идти к намеченной цели…
Он не успел закончить фразу, а уверенности в голосе уже заметно поубавилось. Ему самому не нравился этот напыщенный тон, с каким иной тренер в легкоатлетическом манеже разговаривает со своим учеником; оборот «неуклонно идти к намеченной цели», да и то в качестве комической реплики, годился разве что для школьной пьесы; беременность невестки не вызывала у него ничего, кроме раздражения; и эта история с перфорированными барабанными перепонками, чем больше он о ней думал, угнетала его все сильнее. Мир и так устроен несправедливо, но это уже, черт возьми, перебор.
Вчера он тщательнейшим образом вымыл на кухне оконные стекла, и вот сегодня один из больших переплетов безжалостно предъявил ему собственное отражение: неправдоподобно старый, невероятно исхудалый мужчина, к лицу которого с детства и навсегда приклеилось выражение растерянности. Он бы мог еще постоять перед окном, с омерзением себя разглядывая, если бы не домашние обязанности. Ему предстояло сделать картофельное пюре, просушить вымоченную стручковую фасоль, выложить свиные отбивные и сообщить Грейс, что ужин готов.
Он почти дошел до веранды, когда его посетила мысль: услышав о медицинском заключении призывной комиссии, его жена, вероятно, воскликнет: «Ах, как чудесно!» или «Это же замечательно!» — и не ошибся. Она выдала обе фразы.
Любимой радиопередачей Рейчел был еженедельный получасовой выпуск вестерна под названием «Дни в Долине смерти».
— Это, скажу я тебе, не какие-то ковбойские штучки, — объясняла она мужу. — Настоящие, хорошо написанные радиопьесы, с хорошими актерами. Даже удивительно, как им неделю за неделей удается поддерживать такое высокое качество.
Беда в том, что передача «Дни в Долине смерти» шла в семь вечера, когда молодая чета Шепардов в Амитивилле садилась ужинать, а это означало табу на разговор за столом — сосредоточенно жуя, оба должны были слушать маленький пластмассовый транзистор «Филко», подаренный Рейчел отцом на шестнадцатилетие.
Эвану это как раз казалось «ковбойскими штучками», но, послушав неделю-другую, он решил махнуть рукой. Эпизодическое эмбарго на разговоры никакому браку еще не вредило. К тому же Рейчел была из тех, кому дороги постоянные маленькие ритуалы, — уяснив это для себя, он гордился как своей проницательностью, так и снисходительностью к ее трогательным недостаткам.
Как-то вечером, в апреле, после короткого заключительного ковбойского диалога и убедительного лошадиного ржания, Рейчел выключила радио, не дожидаясь тематической музыки в конце, и сказала:
— Да, это был не лучший их выпуск, что и говорить.
Она собрала грязную посуду, как опытная официантка, слегка даже рисуясь из желания показать, какая она сноровистая и изящная. Затем принесла кофе мужу, пересевшему на диван, под более мягкий свет торшера, и примостилась рядом со своей чашкой и зажженной сигаретой, которая немного потешно смотрелась в ее пальцах, поскольку она еще не совсем научилась обращаться с сигаретами. Об этих минутах Эван больше всего мечтал каждый день, оглушенный беспрестанным лязгом, ослепленный мощными лампами сборочного цеха.
— Дорогой, я должна кое о чем с тобой поговорить, потому что обещала, — начала Рейчел. — Но давай сразу договоримся: если тебе эта идея не понравится, мы дальше не будем ее обсуждать. Забудем, и все, о'кей?
— О'кей, только знаешь… — Он смотрел на нее своим долгим ласково-насмешливым взглядом, под которым в последнее время она все больше нервничала. — Сказать тебе, что ты делаешь? Ты снова и снова повторяешь одни и те же слова, как под копирку.
— Правда? — Ее лицо сделалось озабоченным. — Это как?
— Вот ты говоришь «давай сразу договоримся», а затем добавляешь «если тебе эта идея не понравится». Это только один пример, хотя я мог бы привести еще множество.
— Гм. Это должно быть так… утомительно.
— Ну что ты, милая. Кто сказал «утомительно»? Я этого не говорил. — Испугавшись, что она воспримет его замечание слишком серьезно, он протянул руку, чтобы то ли погладить, то ли потрепать ее по волосам, но номер не прошел, так как она только сделала прическу в парикмахерской и желала сохранить ее в неприкосновенности.
— Нет, подожди, — сказала она, уворачиваясь и отводя его руку. — Разве с другими не так? У всех вырабатываются свои речевые привычки. У тебя, кстати, тоже.
— Не, постой, так не пойдет. Ты просто…
— Но это правда, Эван. Ты всегда говоришь «решающее преимущество» — не «очевидное», не «безусловное», не «явное»… да-да, именно так. Или, как только что, употребляешь «не» вместо «нет». Еще ты постоянно…
Но дальше, кто что сказал или якобы сказал, не имело особого значения, поскольку обоим было уже не до разговора. Наскоро поставив на столик недопитые чашки и загасив недокуренные сигареты, молодые Шепарды из Амитивилля оказывались в объятиях друг друга.
Сначала казалось, что Эвана вполне устроит диван, но затем он оттолкнул ногой подальше кофейный столик и помог елозящей под ним, задыхающейся жене сползти на ковер.
— Ах, Эван, — шептала она, — не останавливайся.
— Ну что ты, родная, — успокоил он ее. — Не остановлюсь, можешь не сомневаться.
И обоим становилось ясно, если они успевали задуматься в такую минуту, что эта большая, уютная, в персиковых тонах квартира стоила любых денег хотя бы уже потому, что они могли иногда потрахаться на полу.
Только через час с лишним, когда они сидели на кровати, потягивая пиво из бутылок, Рейчел завела обещанный разговор. Есть в Колд-Спринге дом, сказала она, где им будет просторно, а ребенок даже получит свою комнату, и при этом платить можно в три раза меньше, но есть один минус.
— Рейчел, ты удивительная девушка. Как ты про это узнала?
— Подожди, сейчас скажу. Минус заключается в том, что там мы будем не совсем одни. Дом придется делить с… еще двумя людьми.
— Вот как? — Эван нахмурился и принялся в задумчивости обдирать бумажную наклейку с бутылки. — Ну, что ж, может, это не такой уж и минус. Ты их знаешь?
— Сейчас скажу. Дай только мне закончить, ладно? — Она сделала глубокий вдох. — Это, в сущности, идея моей матери. Видишь ли, дом мы будем делить с ней… и с моим братом, когда он будет приезжать на каникулы.
Все свое разочарование Эван выразил одним звуком:
— А-а.
— Я же, Эван, сказала, что тебе это не понравится, разве не так? Я с этого начала, правильно? Если хочешь, мы можем бросить эту тему.
Но, видимо, тема была слишком большой и хрупкой, чтобы вот так ее бросить, потому что после паузы она добавила:
— Просто не хочется…
— Чего не хочется?
— Не хочется завтра утром звонить ей с такой новостью. Она принимает такие вещи близко к сердцу. Ее это «ранит». Она мечтает жить в Колд-Спринге, но понимает, что большой дом ей одной не по карману… Вот первая причина, почему она расстроится. А во-вторых, она это рассматривает как великодушный жест по отношению к нам, так что у нее будет еще один повод расстроиться. С ней невозможно. То есть она моя мать, я ее люблю и все такое, но с ней очень и очень…
— Я знаю, милая, — тихо промолвил Эван.
— Ну вот, сказала же — все, а сама говорю и говорю. Прости. Прости меня.
— Все нормально. Говори, я ничего не имею против.
— Она… сумасшедшая, Эван. Я серьезно. И всегда такой была. Я не хочу сказать, что ее надо помещать в психушку, нет, но она сумасшедшая. Сколько себя помню, каждый год она придумывала повод, чтобы нам переехать на новое место, и каждый раз она искренне верила, что это сделает нас счастливее. Ну, не сумасшествие? Или любила повторять, что мой отец «трус», только потому, что не преуспел в бизнесе, — а это как?
Пока Рейчел произносила свой монолог, как бы слушая себя со стороны, к ней приходило понимание того, что есть, вероятно, некий универсальный смысл в том, что всякая выросшая дочь начинает поносить собственную мать. Возможно, точно так же поступают сыновья по отношению к своим отцам или вообще все взрослые дети по мере того, как присутствие в их жизни родителей идет на убыль. В любом случае это понимание не помешало ей добавить жару — она словно хотела посмотреть, как далеко осмелится зайти.
