Евгений Попов - Тихоходная барка "Надежда" (Рассказы)

Надо бы написать и об этом, да, боюсь, трудно будет напечататься.

Пять песен о водке

Излишне предупреждать вас, уважаемый читатель, что песни, которые вы прочтете вслед за моим и еще одним предисловием, принадлежат перу замечательного, покойного Николая Николаевича Фетисова и составляют ничтожно малую часть его громадного литературного наследства. Это вы и сами поймете по блестящему стилю, форсированию действия песен и по исключительной актуальности затронутой покойником темы. Николай Николаевич как бы говорит нам: "Да! Действительно еще есть у нас люди, которые злоупотребляют оказанным им доверием. Есть, но скоро их уже не будет".

Евг. Попов

ДОРОГИЕ МОИ! ХОРОШИЕ! ПРЕДУПРЕЖДАЮ ВАС, ЧТО ИЗЛОЖЕННЫЕ МНОЙ ПЯТЬ ПЕСЕН О ВОДКЕ НАПРАВЛЕНЫ ИСКЛЮЧИТЕЛЬНО ПРОТИВ АЛКОГОЛИЗМА, ДЛЯ БОРЬБЫ С НИМ. А ЕСЛИ КТО УСМОТРИТ В ПЕСНЯХ ЕЩЕ ЧТО-ТО, ТО ЭТО ЕГО ЧАСТНОЕ ДЕЛО. И ЛИШЬ В ТОМ СЛУЧАЕ ЧАСТНОЕ, ЕСЛИ ОН НЕ ПРЕДАСТ СВОИ "УСМОТРЫ" ОГЛАСКЕ. ТАК КАК Я ТЕРПЛЮ, ТЕРПЛЮ, А КОГДА-НИБУДЬ И ПОДАМ НА КОГО-НИБУДЬ В СУД ЗА КЛЕВЕТУ. И ЭТОТ ЧЕЛОВЕК БУДЕТ КАК МИЛЕНЬКИЙ ОТВЕЧАТЬ ПЕРЕД НАРОДНЫМИ ЗАСЕДАТЕЛЯМИ И МНОЙ. ПОРА НАКОНЕЦ ПОЛОЖИТЬ КОНЕЦ ПОДОБНОМУ СИМВОЛИЗМУ И ВЫИСКИВАНИЮ ИЗЮМИНОК МЕЖДУ СТРОК МОИХ РАССКАЗОВ. КРОМЕ ТОГО, ПОРА ПЕЧАТАТЬ МЕНЯ БОЛЬШИМИ ТИРАЖАМИ И ПЛАТИТЬ МНЕ ЗА РАБОТУ ХОРОШИЕ ДЕНЬГИ. ИЗЮМИНКИ ПОХОЖИ НА КЛОПОВ.

Ник. Фетисов

СТУЛ СТУЛ ТАБУРЕТОВИЧ

Один человек, ужасно любящий водку, однажды выпивал следующим образом: он купил очень большую бутылку водки, взял стакан и стал пить из бутылки и стакана.

После приема некоторой ее порции этот самый человек почувствовал, что жить ему стало значительно веселее.

И он пересел с маленькой табуреточки, на которую любят ставить ноги старухи. Он сел на стул, который нынче имеется в каждом доме и даже в каждой избе. Нынче везде есть стулья и табуреты.

Он сел, и настроение человека все улучшалось. И низок ему стал стул! Мало ему стало стула! Он поставил на стул табуреточку и, взгромоздившись, продолжил питье из бутылки и стакана.

Но ведь всем же известно, что смысл жизни в том, чтобы никогда не останавливаться на достигнутом. Ведь всем же известно, что если бы человек останавливался на достигнутом, то он бы вернулся в первобытное состояние и плясал голый вокруг костра.

А так на сегодняшний день мы почти совсем не имеем пляшущих вокруг костра. И наоборот: турбины дают электрический ток, и вся страна освещена его волшебным сиянием.

Поэтому мужик пошел на кухню и принес красный стул о трех ножках, сделанный в городе Риге Латвийская ССР.

На обычный стул он поставил красный стул, на красный стул - маленькую табуреточку и сверху сел сам, твердо помня, что есть у него еще одна очень большая бутылка водки.

Воодушевленный, он взирал со своего насеста на имеющуюся вокруг обстановку, заработанную собственными руками. Торшер он заработал собственными руками. Пианино дочурке, уехавшей в пионерлагерь, он заработал собственными руками. Немецкую тахту он заработал собственными руками. А также, не боясь последствий, отправил жену отдыхать в Сочи.

- Надо бы мне еще ковер купить, палас. Вот жинка вернется, мы с ней пойдем к Иван Иванычу в магазин и там его купим, - сказал мужик.

Увы! Увы! Как часто наши желания не совпадают с быстрым ходом реально текущей жизни! Не успел пьяница произнести эти дельные слова, как все его сооружение зашаталось, и наш Стул Стул Табуретович со страшной силой рухнул на пол и вонзился в последний рогами, согласно закону всемирного падения вниз в пьяном виде.

От падения у Стул Стул Табуретовича очень разболелась голова. Он принял пирамидону. Пирамидон не помог. Он пошел к врачу, и врач сказал ему, что у него в результате травмы сдвинулся мозг.

Отчего мужик и скончался, оставив жену и дочь рыдать над его глупым телом. Перед смертью он опустился и пропил всю обстановку, кроме пианино.

Всем ясно, что и доча и жена Стул Стул Табуретовича не пропадут у нас в Советском Союзе, несмотря на отсутствие обстановки... Доча закончит школу и, может быть, даже станет профессиональной пианисткой. А если и не станет - не велика беда. Жена найдет себе другого, потому что красивая.

Но ведь это же безобразие! Вы представляете, как им обидно было видеть своего дорогого пьянчугу не за обеденным столом, а в гробу.

Вы представляете, что будет, если все пьяницы станут падать со стульев и умирать? Ведь для неокрепших детских душ их детей это может оказаться таким сильным потрясением, что они свободно могут запить сами, и пьянство, таким образом, получит цепную реакцию.

ДИКАЛОН

Любо-дорого было смотреть на четкую и слаженную работу токарного цеха завода резинотехнических изделий. Лица рабочих суровы и напряженны. Колечками вьется стальная стружка. Весело бежит белая эмульсия. А лишь перерыв, то сразу - шутки, смех. Стучит домино, и каждый рассказывает, что он видел в жизни.

Больше всех в жизни повидали токари Петров и Попов. Их все всегда с удовольствием слушали и окружали всеобщим почетом и уважением.

Потому что они не только много повидали в жизни, но также и перевыполняли норму на большое количество процентов.

А ведь люди они были совершенно разные. Попов - веселый толстяк, пил исключительно пиво, и только по праздникам.

Петров же - наоборот. Тощий, длинный. Не имел правой почки, которую вырезали. Нервный. Пил не только по праздникам, но и по воскресеньям. И по субботам он тоже пил. А также неоднократно хвалился в пьяном виде, что любит пить не водку, а обычный "тройной" одеколон.

— И что ты находишь в этом одеколоне, дурак? - говорили ему коллеги

— Я нахожу в нем все, - важно отвечал Петров и пил вместо водки одеколон. Однако работал он прекрасно, повторяю это.

И тут так случилось, что в цехе сильно развернулось соревнование за лучший труд.

Все работали не покладая рук. Были сделаны важные почины. Развернулась борьба за экономию материалов. Впереди, конечно, шли Попов и Петров.

Работая, они подзадоривали друг друга, и работа двигалась полным ходом.

Настало время подведения итогов. И тут случилась удивительная вещь. И у Петрова и у Попова показатели оказались совершенно одинаковыми. По всем статьям. И по выработке, и по экономии. Стали судить и рядить, кому из них должно быть присуждено первое место, но не пришли ни к какому выводу.

- Может быть, можно дать кому-нибудь из них второе место? - предлагали люди, желающие все утрясти.

А другие люди, желающие все утрясти, возражали:

- Как же так? Почему один из них должен страдать, а другой за его счет получит первое место?

Интересно было бы вам посмотреть на виновников спора. Если бы это было где-нибудь в другом, менее спаянном коллективе, то они, может быть, и дулись бы друг на друга, а возможно, даже и подрались. А тут - нет. Спокойно и размеренно точили они детали и лишь изредка поддевали друг друга необидными остротами.

Так, например, однажды Попов заявил:

- Это товарищ Петров потому так прет, что у него внутре карбюратор. Он на одеколоне работает.

Тут-то всех и осенило. Сразу же один товарищ другому говорит:

— Я чувствую - мы не можем присудить первое место товарищу Петрову, потому что как же мы можем присудить первое место товарищу, который жрет одеколон.

— И вдобавок этим кичится, - поддержал его товарищ, к которому обратились.

Вот какие разговоры пошли по цеху. И, услышав их, Петров изменился в лице.

- Нет. Дикалон ни при чем, - говорил он в курилке. - Я не понимаю, при чем тут дикалон. Я работал честно, а что я пью дикалон, это - мое дело. Ты вот квас пьешь, я ж к тебе не лезу. А я пью дикалон, и ты от меня

отвали.

Но подобная нахальная пропаганда мерзкого напитка только усугубила его вину. И товарищи, сурово посовещавшись, поставили вопрос круто: они не только лишили Петрова первого места, но также изобразили его в стенгазете в гнусном виде, как он прыщет себе в рот из пульверизатора. Прыщет одеколон.

А Попову заказали его собственную фотографию размером восемнадцать на двадцать четыре и повесили фотографию на видном месте с надписью, поясняющей заслуги Попова.

Многие в тот день смотрели на Петрова. А у того личико стало совсем тощее, головой он вертел как волк и тихо говорил:

- Не понимаю я это. Это - непорядок. Зачем я честно работал? Чтобы меня нарисовали, как курву? Я не хочу так. Я так работать не договаривался. Так нечестно. А я все равно буду там висеть.

Вот тут-то бы и обратить внимание товарищам на эти его довольно странные слова. Все-таки действительно они поступили несколько бестактно. Надо, надо было наказать Петрова и разъяснить ему вред употребления в пищу одеколона. Надо было, но не так же круто. Надо было как-нибудь помягче.

Многие так подумали, когда утром следующего дня заявились в цех и обнаружили следующую дикую картину, висевшую до прихода милиции и "скорой помощи".