Пол Боулз - Пусть льет
— Вы здесь где-нибудь такое знаете? — спросила у него она; Юнис надеялась, что им не придется прибегнуть к какому-нибудь кафе в Соко-Чико — туда нужно спускаться по крутым улочкам и бессчетным ступеням.
Он провел ее несколькими крайне узкими переулками, где тень от дневного солнца была благословенна, к маленькому замызганному заведению под названием «Бар „Люцифер“». За стойкой сидела до крайности толстая женщина и читала французский журнал о кино. Юнис заказала джин, а старик взял gaseosa.[20] Она быстро написала письмо — от первого лица, сказав, что нашла бутылку у Рас-эль-Ихуда близ Танжера и пишет теперь, как прошено, а подписалась «Абделькадер бен Саид бен Мохтар» и добавила его адрес. Рыболов обильно ее поблагодарил и ушел отправлять письмо, сперва настояв, что за свою шипучку заплатит сам; она же задержалась и выпила еще несколько джинов.
Толстуха начала ею интересоваться. Очевидно, она не привыкла к тому, что к ней в бар ходят женщины, а эта крупная иностранка, носившая брюки и пившая как мужчина, возбудила ее любопытство. По-французски она задала Юнис несколько личных вопросов. Не склонная никому доверяться, Юнис отвечала, импровизируя неправды, как в подобных обстоятельствах поступала всегда. Затем перешла к собственным расспросам. Женщина только рада была отвечать: она гречанка, ее зовут мадам Папаконстанте, в Танжере она уже одиннадцать лет, бар — недавнее приобретение, а в глубине есть несколько комнат, которые в распоряжении клиентов, если те пожелают. Некоторое время спустя Юнис поблагодарила ее и заплатила, пообещав вернуться вечером. Место это она сочла открытием, поскольку была уверена, что никто из ее знакомых про него знает.
Ночью бар «Люцифер» был совершенно другое дело. Горели два ярких керосиновых фонаря, поэтому хорошо виднелись афиши, объявлявшие о боях быков в Сан-Роке и Мелилье, играло маленькое радио, а у стойки бара сидели три испанца в робах и пили пиво. Мадам Папаконстанте, сильно накрашенная и в оранжевом шифоновом платье, вышла к ней навстречу, в улыбке сияли ее золотые зубы. За стойкой бара стояли две испанские девушки в дешевых кудрях перманента. Делая вид, будто следят за мужским разговором, они жеманно улыбались, когда мужчины хохотали.
— Ваши дочери? — спросила Юнис.
Мадам Папаконстанте с некоторым напором ответила, что нет. Потом пояснила, что они обслуживают бар и развлекают клиентов в частных номерах. Из-за бисерной занавески в дверном проеме, уводившем внутрь, высунула голову третья девушка; она была очень молода и необычайно хороша собой. Какой-то миг она пристально смотрела на Юнис с некоторым удивлением, потом вышла и направилась к выходу на улицу.
— Это кто? — спросила Юнис.
— Fille indigène,[21] — ответила мадам Папаконстанте, — марокканка, которая у меня работает. Очень сообразительная. Она говорит по-английски, — добавила она.
Девушка повернулась и улыбнулась им — неожиданная улыбка, согревающая, как внезапный луч сильного солнца в пасмурный день.
— Она восхитительное существо, — сказала Юнис.
Она сделала шаг к бару и заказала джин. Мадам Папаконстанте с трудом прошла за ней и остановилась в конце стойки, сияя, мясистые руки плоско раскинуты так, что сверкали все ее многочисленные кольца.
— А вы ничего не выпьете? — предложила Юнис.
Мадам Папаконстанте вроде бы изумилась. Необычаен тот вечер в баре «Люцифер», когда кто-то предлагает ей выпить.
— Je prendrai bien un machaquito,[22] — сказала она, медленно прикрывая глаза и снова их открыв.
Они отнесли напитки к шаткому столику у стены и сели. Марокканская девушка стояла в дверях, выглядывая в темноту, то и дело обмениваясь словом с каким-нибудь прохожим.
— Hadija, ven acá,[23] — позвала мадам Папаконстанте.
Девушка повернулась и легко подошла к их столику, улыбаясь. Мадам Папаконстанте взяла ее за руку и велела поговорить с дамой по-английски.
— Вы гварить английский? — спросила девушка.
— Да, конечно. Хотите выпить?
— Я гварить. Что вы пьете?
— Джин. — Юнис подняла стакан, уже почти пустой. Девушка скорчила гримаску отвращения.
— Ах, не годится. Я одна кока-кола.
— Конечно. — Юнис перехватила взгляд девушки за стойкой и крикнула ей: — Una Coca-Cola, un machaquito y un gin!
Хадижа ушла к бару за выпивкой.
— Она изысканна, — быстро проговорила Юнис мадам Папаконстанте. — Где вы ее отыскали?
— О, много лет она играла тут на улице с другими детьми. Это бедная семья.
Когда она вернулась к столику со стаканами, Юнис предложила ей подсесть к ним, но девушка сделала вид, будто не слышит, и оперлась о стену, спокойно глядя на них сверху вниз. Бессвязная беседа длилась минут двадцать или полчаса, и в ее продолжение Юнис заказала себе еще несколько джинов. Она себя начала чувствовать очень хорошо; повернулась к мадам Папаконстанте:
— Вы сочтете меня невежливой, если я посижу немного с нею наедине? Мне бы хотелось с ней поговорить.
– Ça va,[24] — ответила мадам Папаконстанте. Просьба необычайная, но причин отказывать у нее не было.
— Она совершенно восхитительна, — добавила Юнис, метнув окурок через весь бар, чтобы он приземлился в переулке. Она встала, обхватила девушку рукой и сказала ей по-английски: — Возьми еще кока-колы и забери с собой, в одну из комнат. — Она показала. — Давай посидим там, где никого нет.
Это предложение, однако, возмутило мадам Папаконстанте.
— Ah, non! — яростно воскликнула она. — Те номера — для господ.
Юнис это не отвратило. Поскольку в ее глазах все ее намерения были всегда безупречны, она редко сомневалась, прежде чем их осуществить.
— Тогда пойдем, — сказала она девушке. — Ко мне в отель.
Она отпустила Хадижу и шагнула к стойке, роясь в сумочке и доставая деньги. Пока расплачивалась, мадам Папаконстанте медленно поднялась на ноги, болезненно сопя.
— Она работает здесь, vous savez![25] — крикнула она. — Она не может просто так приходить и уходить. — И запоздало добавила: — Она мне денег должна.
Юнис повернулась и положила ей в руку несколько купюр, мягко сомкнув на них ее пальцы. Девушки за стойкой наблюдали, глаза у них сияли.
— Au revoir, madame, — тепло произнесла она. Когда продолжила, по лицу ее расплылась великая серьезность. — Никогда не сумею отблагодарить вас как следует. Это был чарующий вечер. Загляну вас повидать завтра. У меня есть небольшой подарок, мне надо бы вам его отдать.
Крупный рот мадам Папаконстанте открылся, слова, намеревавшиеся из него выйти, остались внутри. Она позволила своему взгляду на секунду упасть на руку, увидела уголки двух купюр и медленно закрыла рот.
— А, — произнесла она.
— Вы должны меня простить за то, что я отняла у вас так много времени, — продолжала Юнис. — Я знаю, что вы заняты. Но вы были очень добры. Спасибо.
Теперь уже мадам Папаконстанте овладела собой.
— Не за что, — ответила она. — Мне было по-настоящему приятно.
Весь этот диалог Хадижа оставалась неподвижна у двери, взгляд ее метался с лица Юнис на лицо своей patronne[26] и обратно, стараясь уследить за смыслом их слов. Теперь, решив, что Юнис в этом столкновении выиграла, она робко ей улыбнулась.
— Доброй ночи, — снова сказала Юнис мадам Папаконстанте. Девушкам за стойкой она живо помахала.
Мужчины впервые огляделись, затем продолжили беседовать. Юнис взяла Хадижу за плечо, и они выбрались на темную улочку. Мадам Папаконстанте вышла к двери, высунулась наружу, тихо сказав:
— Если будет себя нехорошо вести, завтра мне скажете.
— О, будет хорошо, я уверена, — ответила Юнис, сжав девушке плечо. — Merci mille fois, madame. Bonne nuit.[27]
— Что он вас сказай? — желала знать Хадижа.
— Она сказала, что ты очень милая девушка.
— Ну да. Очень прекрасно. — Она скользнула вперед, потому что идти рядом там не было места.
— Слишком не спеши, — сказала Юнис, запыхавшись от стараний ее догнать. Когда вышли на гребень холма в Амре, она сказала: — Погоди, Хадижа, — и прислонилась к стене.
Этим мигом ей хотелось насладиться. Она вдруг осознала мир вне себя — не просто как вещь, которая здесь есть и принадлежит другим людям, но как нечто такое, почти чувствовала она, чем она могла поделиться. Впервые она обоняла в вечернем воздухе теплый аромат исполнения, услышала нервный бой барабанов на террасах не просто с безразличием, а с чем-то еще. Она отпустила взгляд бродить по-над городом и ясно увидела в лунном свете минарет на вершине Шарфа и маленькие черные кипарисы вокруг него. Она с удовольствием пристукнула палкой по мостовой несколько раз. «Я слишком упорствую в том, чтобы жить свою жизнь», — подумала она. Остальной мир вот, бери в любой миг, когда только пожелаешь, но она всегда его отвергала в пользу собственного знакомого маленького космоса. Лишь иногда, выходя из сна, он чувствовала себя действительно в жизни, но это просто потому, что у нее не было времени собрать вместе мысли, снова стать собой.
