Михаил Климов - Другая дверь
– Может быть, – прикинул Слава, – они вам заплатили для того, чтобы вы не продали свою придумку кому-то еще. Только почему они тогда не вводят его в действие?
– Я слышал, – невозмутимо ответил Федерико, – что их инженеры взялись доводить то, что я придумал, до ума и всё испортили. Этот самый клапан после усовершенствования просто перестал работать…
– Похоже на то…
Они свернули на Кантштрассе и Прохоров поймал себя на том, что пытается найти, что бы ещё спросить у праправнука.
Зачем?
Бог его знает…
Наверное, со стороны их беседа выглядит так: младший пытается старшему что-то рассказать, а тот не даёт, всё время задавая ненужные, в общем-то, вопросы.
«И почему я так поступаю? – спросил сам себя Слава. И тут же ответил. – Похоже, боюсь нарваться на что-то, что заставит меня думать, что всё это – сон или бред. А почему тогда иду к нему в его квартиру? Наверное, в надежде, что всё это правда…»
– Вы меня слушаете? – спросил Федерико, прерывая размышления нашего героя, – Машина моя закончена была в середине июня, и сейчас я её тестирую…
– А в чём заключается проверка? – напрягся Прохоров.
Оказаться подопытным кроликом он, как любой нормальный человек, никогда не хотел, да и перспектива очутиться одной ногой в прошлом, а другой в настоящем совсем не радовала. Как-то в целом теле было уютней и привычней.
– Сейчас я вам всё объясню и покажу… – сказал Горностаефф, – мы пришли, у меня студия, вон мои окна на втором этаже.
14
– Вот здесь вы, вероятно, живёте, там кухня, – Слава из коридора заглянул в тёмную комнату, поводил головой по сторонам, потом показал на дальнюю дверь, – а тут, очевидно, спальня. И там же машина?
– Нет, она здесь… – праправнук смотрел исподлобья.
Потом включил свет.
Сделал шаг в комнату, за ним наш герой.
– Мы в ней стоим…
Прохоров чуть было не отпрыгнул обратно, но устоял, потом едва не начал испуганно задирать ноги, как делают все, попавшие во что-то липкое и чуждое, но огромным усилием воли сдержал и это желание, остался стоять и только оглянулся вокруг.
Комната, которую он в темноте принял за жилую, была довольно странной. Из всей возможной мебели здесь был только громадный старый диван в дальнем углу, да не менее здоровенный стол посреди комнаты. Слава плохо разбирался в мебели, но не исключил бы, что эти два предмета простояли здесь сто лет. На диване спал немалых размеров серый с белыми проплешинами кот, даже не поднявший головы, когда вошли люди, а только лениво приоткрывший правый глаз.
Больше тут не было ничего – ни шкафа, ни стульев, ни какой-нибудь этажерки в углу или компьютерного столика со всеми прибамбасами в другом. Только странное окно, смотревшее в соседнюю комнату, да из почему-то паркетного пола, рядом с диваном торчала какая-то ручка, которую наш герой принял за переключатель скоростей от «Жигуля».
И что-то ещё беспокоило Прохорова, что он поначалу не мог понять, и догадался только через несколько секунд.
Ни на подоконнике, ни на столе, ни на неширокой полке, которая венчала диван, тоже не было ничего.
Вообще ничего…
Никаких ожидаемых в такой квартире книг или недопитых стаканов с кофе…
Ни неожиданных для такого человека, которым казался праправнук, ракушечных замков или фотографий в разноцветных пластмассовых рамочках…
Ни нейтральных бумаг или карандашей…
Ничего…
– Всё это перемещается в прошлое… – неожиданно, словно прочтя мысли гостя, – заметил Горностаефф. – Стол и диван – нет, наверное, слишком тяжёлые для такого путешествия, машина рассчитана на сто пятьдесят – двести килограммов максимум, а они явно тяжелее. А остальное – да… Поэтому я здесь стараюсь ничего мелкого и легкого не держать и не забывать.
– А кот? – почему-то спросил Слава.
– Кот выманивается с помощью молока и брауншвейгской колбасы, никакой другой не ест, зараза… – ворчливо ответил Федерико и неожиданно добавил, – если не участвует в эксперименте, конечно…
Прохоров поглядел на кота, потом на его хозяина:
– И что рассказывает?
– Он не говорит, потому, как не умеет, – угрюмо пошутил праправнук, – только письменные отчеты предоставляет…
Они так и стояли на самом краю… не знаю, как правильно сказать – комнаты или машины времени.
– Может, по русскому обычаю, – предложил Горностаефф, – пройдём на кухню?
Наш герой испуганно глянул по сторонам, идти насквозь через машину (комнату) как-то нога не поднималась.
– Нет, вот эта дверь… – радушно предложил Федерико и жестковато добавил, – я же вижу, вы боитесь, хотя бояться решительно нечего, пока мотор не включен и вон та ручка, – он подбородком указал на рычаг у дивана, не повернута, ничего даже теоретически не может произойти…
Прохоров промолчал, они вернулись в коридор, сняли куртки и молча прошли на кухню, где хозяин всё так же молча включил электрический чайник, потом полез в холодильник.
Слава через его плечо заглянул внутрь.
Мышь на верёвочке не висела, на двери стояло полбутылки молока, а на второй полке скучали без друзей два небольших свертка.
– Чай? Кофе? – спросил Горностаефф. – Сыр? Спаржа?
– Спаржа? – не понял Прохоров, который раньше никогда не слышал, чтобы к чаю или кофе предлагали овощи.
– Угу… – кивнул Федерико. – Я её очень люблю и ем со всем, что только существует на свете. Да, хлеба нет, я его недолюбливаю…
– Мне сыр… – решительно сказал наш герой. – И чай… – затем сменил тему. – Расскажите про ваши опыты… – и вежливо добавил, почувствовав, что повёл себя как начальник, – пожалуйста…
– Предметы, если отправляешь их на пять-десять минут, исчезают и возвращаются точно в срок там, куда их ставишь перед отправкой. На более ранние сроки не отправлял, потому как не знаю, кто здесь жил и как отнесётся местное население к невесть откуда взявшемуся яблоку или блюдцу. Во всяком случае, проверить ничего не удастся, вряд ли предметы простоят на своём месте пять лет…
Чайник вскипел, и Горностаефф полез на полку возле холодильника, достал чашки, ложки, сахар и две баночки – одну с чаем, вторую с кофе.
– Кот, посланный на сто лет назад, – буркнул он, – не вернулся, да и не должен был…
Прохоров при слове «кот» глянул на дверь, за которой вроде бы только что видел животное, на что был тут же вознагражден репликой:
– Это его брат… Вот всё, что нужно, кладите, сыпьте, берите… – Федерико и сам начал разливать и раскладывать, не переставая рассказывать. – Только недавно я допетрил до совершенно простой вещи, что рычаг, включающий машину, должен быть не только снаружи, но и внутри…
Наш герой резко поднял голову от чашки с чаем и недоуменно посмотрел на хозяина. Однако тот ничего не заметил и продолжал:
– Только вот сдуру купил как-то на рынке целую связку ручек от «Жигулей», дешёвые, удобные в руке и мне как раз по росту, однако они всё время отламываются… Две уже выкинул, ещё несколько осталось…
– Означает ли это, – напряжённо спросил Слава, – что вы сами ни разу ещё ни в прошлое, ни в будущее не путешествовали?
Федерико поднял глаза от чашки, несколько секунд разглядывал своего прапрадеда.
– Ну да, – сказал он после этого, – раз ручка снаружи, значит, я управляю, а не перемещаюсь. А раз эта всё время ломается, то, вроде, выходит, мне это ни разу и не удалось… Однако это не так, на короткое время я перемещался. Вдруг всё темнеет вокруг и ты, судя по часам, оказываешься на полчаса раньше… Тут ещё трудность, чтобы меня в этот момент дома не было, а то получится петля времени, а её не расхлебаешь…
– И как же вы потом совпадаете? – хотя Прохоров очень, просто жгуче, хотел спросить про другое, но пока задал этот вопрос.
– Не знаю… – честно признался праправнук. – Может, я из того времени исчезаю, когда подхожу к дверям квартиры, может, ещё как-то это происходит… Вы хотели что-то другое спросить, я вижу…
В другое время Слава бы изумился странному сочетанию тонкой чуткости и всепонимания, которые демонстрировал Горностаефф, с тем, что он каких-то простых вещей не замечал и не чувствовал.
Но сейчас его раздирало возмущение, так что ничего тонкого и полускрытого он сам не замечал.
И возмущение это, наконец, прорвалось наружу:
– Значит, вы на полчаса, а меня на недоделанной машине – на сто лет, так получается?
15
Встал утром Прохоров с головной болью от недосыпа, но… с хорошим настроением. Первое легко, хотя с каждым прожитым годом всё труднее и труднее, побеждалось таблеткой обезболивающего, душем и крепким кофе, со вторым было сложнее.
Слава и любил, и не любил одновременно состояние такого драйва, которое у него было в это утро. Любил понятно почему – как-то так Бог устроил человека, что ему важно и нужно хотя бы изредка вставать на лыжи и с бешеной скоростью спускаться с горы. Дело даже не в том, к чему это приводит – удачной сделке, выпеченному сложнейшему кулинарному изделию или законченной книге, это всё важно. Но важней, почему-то не результат, а процесс, адреналин в крови, уверенность в своих силах, готовность к любым неожиданностям.
