Хилари Мантел - Фладд
— «Скорая помощь» туда не ездит, — пояснила девочка.
— Кто вас этому научил?
Дети переглядывались. Никто не учил, они всегда это знали.
— Мать Питура, — раздалось несколько голосов.
— Бог, — добавила девочка.
Отец Фладд миновал ворота школы, и скоро проселочная дорога уперлась в Чёрч-стрит. Под ногами появилась булыжная мостовая, сквозь просветы в поникшей живой изгороди, серой от пыли, проглядывали заросшие бурьяном поля. Он остановился, лизнул палец и провел им по листу, покрытому скользким жирным налетом с примесью песка. Попробовал на язык — привкус земли и гари. Внизу, словно колонны столпников или башни, на вершинах которых язычники оставляли своих мертвецов, дымили фабричные трубы.
На главной торговой улице тетки с кошелками при появлении священника прервали беседу и проводили его взглядами. Отец Фладд поднял руку, то ли приветствуя, то ли благословляя. Затем свернул на Чепл-стрит, круто забиравшую на холм, представляя, как стучится в каждую дверь и знакомится с местными жителями. В дверях тридцатого номера женщина натирала порог «ослиным камнем»[20]. Отец Фладд остановился и посмотрел на нее, гадая, должен ли представиться, но решив, что это неприлично, прошел мимо. Впереди распахнулась еще одна дверь, и женщина, широко размахнувшись, выплеснула на мостовую ведро мыльной воды.
Головой вперед, они возникали в поле его зрения, словно собаки, выползающие из конуры, и принимались драить пороги. Завязки цветастых фартуков дважды туго опоясывали талии. Все до одной сжимали в руке «ослиные камни»: бледно-желтые, оттенка шампиньона, насыщенного темно-коричневого или желтого, как деревенское масло, цвета. Локти торчали в стороны, рукава кофт были закатаны выше локтей. Фладд рассматривал тонкую синеватую кожу, обвислые животы, ходившие ходуном в трудовом порыве, редеющие волосы на макушках. Он жалел этих женщин. Отец Ангуин рассказывал, что у некоторых в прошлогодних жилищных беспорядках погибли мужья. Казалось, что место волнений до сих пор дымится в вечернем воздухе, а там, где полегли те, кто отстаивал свое право на тук земли[21], из щебня торчали импровизированные кресты.
— Надо было строить муниципальное жилье либо всем, либо никому, — вздыхал отец Ангуин.
Вчера вечером священник жаловался, что пережил худшие времена в Федерхотоне как раз во время тех беспорядков. Шайки мятежных женщин, таскающие в сумках кухонные ножи и бутылки с парафином, безграмотные листовки на церковной двери, тот последний летний вечер и известие, что в Федерхотон выдвигается полиция, что есть жертвы и что пожарные команды уже в пути.
Напротив того места, где случились волнения, стояла методистская церковь, низкое строение из красного кирпича. Именно из ее дверей вывалилась первая толпа смутьянов с антипапистскими призывами на устах. Хмуро оглядев церковь, отец Фладд перевел взгляд на кладбище, где упокоились восставшие протестанты.
Перепрыгнув через низкую стену, младший священник очутился на Бэклейн, затем свернул направо, к холму, на котором стоял Недерхотон. Нельзя сказать, что при его появлении улица ожила. Две женщины все так же бесстрастно подпирали косяки, одна предложила ему зайти и выпить чаю. Памятуя о предостережении отца Ангуина, он вежливо приподнял шляпу и жестами показал, что спешит.
— Заходите на обратном пути, — хмыкнула женщина и с грохотом захлопнула дверь.
Вскоре дома исчезли, улица сузилась, обратившись тропкой. Тут добрых три мили, предупреждал отец Ангуин, придется поплутать по захолустью, пока дорога не выведет к вересковым пустошам и верхнему поселку. Ни приюта, деревца, ни дома, лишь торфяники по правую руку и неогороженные поля, бывшие огороды, по левую.
Некогда землю под огороды арендовали железнодорожные рабочие — отсюда было рукой подать до станции. Некоторые не только выращивали овощи, но и держали кур и даже свиней. Теперь курятники и свинарники догнивали под открытым небом. Диверсионные отряды недерхотонцев совершали набеги на огороды, пока владельцам не надоело латать изгороди и заново высаживать рассаду. Железнодорожники забросили землю, велев женам покупать овощи в магазине, и скоро местность вернулась к привычному запустению. Единственным напоминанием о бывших хозяевах была привязанная к кривому столбику ограды красная, в белый горох косынка, дерзко трепетавшая на ветру.
Отец Фладд остановился и посмотрел на пустую дорогу. Он продрог и устал. Выудив из кармана схему, которой снабдил его отец Ангуин, младший священник увидел, что, если повернет вспять, некрутой подъем приведет его к железнодорожным путям, а оттуда по тропинке через пустошь можно попасть на главную улицу Недерхотона. Сунув схему в карман, Фладд повернулся на каблуках и зашагал обратно. Когда он проходил мимо дома, где его приглашали на чай, занавески на первом этаже вроде бы шевельнулись.
Торговая улица уже опустела — покончив с покупками, местные разошлись по домам, больше тут было нечего делать. Фладд посмотрел на часы — около пяти. В воздухе повис неприветливый холодок осеннего вечера, смешанные испарения опавших листьев, каминов, топящихся углем, мокрой шерсти и сиропа от кашля.
Рядом со станцией он наткнулся еще на одну группу подростков, постарше прежних, и более сплоченную. Эти юные федерхотонцы учились в школе соседнего городка. Несмотря на малочисленность, выглядели они внушительно. Их красно-коричневые школьные пиджаки, купленные на вырост, топорщились, словно черные плащи крестоносцев. Восемнадцатилетние оболтусы держались настороже, стреляли глазами по сторонам, носили кепочки, а с их мосластых, костлявых плеч свисали квадратные ранцы. Некоторые девочки, словно щиты, прижимали к себе жестянки из-под печенья, другие несли мешочки с вязаньем, откуда торчали металлические спицы. Юноши сжимали в руках пилы и молотки. Завершающие процессию девочки двенадцати-тринадцати лет с хмурыми лицами грозно держали наперевес хоккейные клюшки.
— Добрый вечер, — поздоровался Фладд. — Мое имя Фладд, я новый помощник священника. Как учеба?
Ответом ему были удивленные дерзкие взгляды. Фладд загораживал им дорогу, и, чтобы не потерять строй, подросткам пришлось остановиться.
— Мы можем пройти? — спросила одна из девочек с клюшкой.
— Мне просто хотелось узнать, — продолжил Фладд, — чем вы, юное поколение, тут занимаетесь?
— Уроки учим, — раздался голос из центра колонны.
— Не отдыхаете даже в выходной?
— Мы сидим дома, — твердо ответила девочка. — Не хотим драться с хулиганами.
— Мы не высовываемся, — добавил другой голос. — Готовимся поступать в Манчестерский университет.
— Вы ходите к мессе? — спросил Фладд. — После мессы мы могли бы собраться, поиграли бы в настольный теннис.
Подростки переглянулись, их лица разгладились.
— Мы атеисты, — сказал маленький мальчик со смутным сожалением.
— Это не для нас, — сказала девочка. — Понимаете, святой отец, родители не выпускают нас гулять без формы, от этого все беды.
— А те, из Фомы Аквинского, нас бьют, — объяснил мальчик.
— Они догонят нас и поколотят, — сказала девочка, — если вы нас не пропустите.
Сзади три ее подружки подняли свои жестянки и забренчали в унисон: odi, odas, odat.
— Я ненавижу, — грозно перевела девочка. — Ты ненавидишь. Он, она ненавидит.
— Можете не продолжать, — пробормотал Фладд. — Я знаю, что дальше.
— Не принимайте на свой счет, — сказал юноша постарше, а девочки, потрясая жестянками, объявили:
— Если что, мы закидаем их нашим домоводством.
Фладду пришлось отступить в сторону. Проходя мимо магазинов, подростки с опаской поглядывали на дверные проемы — не подкарауливает ли там кто.
Он по лестнице перебрался через изгородь на тропку и двинулся через пустошь, молотя зонтиком отца Ангуина по жесткой траве. Склон, поначалу пологий, становился все круче, и перед следующей изгородью Фладд остановился, чтобы перевести дыхание. За ней лежала главная улица Недерхотона: беспорядочно разбросанные дома, пабы «Старый дуб» и «Ягненок», которые переживали не лучшие времена, табачная лавка с закрытыми ставнями — вероятно, та самая, о которой говорил отец Ангуин, бакалейная с пирамидками из пачек чая на витрине и булочная, витрину которой вместо хлеба украшал спящий черный кот. Деревенские дома не отличались единством стиля, некоторые состояли из одной длинной комнаты, низкие просевшие крыши свидетельствовали о преклонном возрасте, а еще Фладду бросилось в глаза обыкновение недерхотонцев замуровывать окна, которые они считали лишними.
Вокруг он наблюдал живые алхимические символы: черные куры клевали на заднем дворе, у стены стояла приставная лестница о девяти ступенях, scala philosophorum[22]. Вскоре дома поредели, и Фладд оказался у ржавых железных ворот, за которыми начиналась тропинка через пустоши. Он постоял, всматриваясь в мрачный пейзаж и бурное небо, а отвернувшись от ворот, почувствовал на лице капли дождя. Раскрыв ниспосланный провидением зонтик, отец Фладд зашагал обратно. Плотный вязкий туман, не дожидаясь, пока он поднимет воротник, заклубился вокруг. В меркнущем дневном свете грязные оконные стекла казались непрозрачными, словно их покрывал тонкий слой свинца. Дрожа от холода, священник прислонился к стене и снова вытащил карту. От главной тропинки, которая привела его сюда, ответвлялась боковая. Она шла прямиком через огороды и, по его подсчетам, минут через десять должна была вывести на задворки монастыря. Он все равно собирался нанести монахиням визит вежливости как раз сегодня, иначе они обидятся. Наверняка монахини из христианского милосердия предложат ему чашку горячего шоколада, а возможно, и булочки с маслом или даже вареньем. Разумеется, они обрадуются гостю. Взбираясь на очередную лестницу через изгородь, отец Фладд улыбнулся про себя и с веселым сердцем вытащил ногу из чавкающей грязи.
