Кадзуо Исигуро - Погребённый великан

Продолжая разговор, супруги повернули за угол и оказались на деревенской площади. В центре пылал костёр, и вокруг него, в свете огня, собралась большая толпа. Тут были саксы всех возрастов, даже крошечные детишки на руках у родителей, и Акселю было подумалось, что они забрели на какой-то языческий обряд. Но, когда они остановились, чтобы рассмотреть открывшуюся им сцену, он увидел, что внимание толпы не обращено ни на что конкретное. Лица людей были мрачными, чуть ли не испуганными. Говорили все приглушёнными голосами, и в воздухе стоял беспокойный ропот. Акселя с Беатрисой облаяла собака, которую тут же отогнали тёмные фигуры. Те немногие из толпы, кто заметил пришлых, безучастно смотрели в их сторону и тут же теряли к ним интерес.

— Кто знает, что за беда у них стряслась, Аксель. Я бы ушла отсюда подальше, но дом знахарки где-то близко. Давай посмотрим, получится ли у меня его отыскать.

Направившись к ряду хижин справа, супруги увидели, что в тени скрывалось ещё больше народу, молча наблюдавшего за толпой у костра. Беатриса остановилась и заговорила с какой-то женщиной, стоявшей перед дверью своего дома, и Аксель через какое-то время понял, что это и есть та самая знахарка. В темноте ему не удалось толком её рассмотреть, но он заметил, что женщина эта высокая, с прямой осанкой, вероятно, средних лет, с наброшенной на плечи шалью, в которую она зябко куталась. Женщина с Беатрисой продолжали тихо беседовать, поглядывая то на толпу, то на Акселя. Наконец знахарка знаком пригласила их войти в хижину, но Беатриса, подойдя к мужу, тихо сказала:

— Позволь мне поговорить с ней наедине, Аксель. Помоги снять поклажу и подожди здесь.

— Нельзя ли мне пойти с тобой, принцесса, хотя я и вряд ли пойму саксонский язык?

— Это женские дела, муж. Позволь мне поговорить с ней наедине, она обещает тщательно осмотреть моё старое тело.

— Прости, принцесса, я не подумал. Давай твою котомку, я подожду здесь, если тебе так хочется.

Когда обе женщины ушли в дом, Аксель почувствовал ужасную усталость, особенно в плечах и ногах. Сняв собственную поклажу, он прислонился спиной к стене из дёрна и принялся глядеть на толпу. Вокруг нарастало беспокойство: одни люди выходили из окружавшей его тьмы и вливались в толпу, а другие, напротив, спешили прочь от огня и тут же возвращались. Пламя выхватывало из мрака отдельные лица, оставляя другие в тени, но постепенно Аксель пришёл к заключению, что все эти люди ждут, и довольно нетерпеливо, когда кто-то или что-то появится из бревенчатой постройки слева от костра. Должно быть, внутри здания, судя по всему, служившего саксам местом для собраний, горел собственный костёр, потому что за окнами попеременно то вспыхивал свет, то воцарялась тьма.

Аксель уже почти задремал, прислонившись спиной к стене, из-за которой доносились приглушённые голоса Беатрисы и знахарки, когда толпа вдруг всколыхнулась, дружно охнув. Из бревенчатой постройки вышли несколько мужчин и направились к костру. Толпа расступилась перед ними и затихла, словно в ожидании объявления, но объявления не последовало, и постепенно люди сгрудились вокруг вновь прибывших, и снова поднялся гул голосов. Аксель заметил, что почти всё внимание толпы досталось тому, кто вышел из здания последним. На вид ему было не больше тридцати, но в нём чувствовалась прирождённая властность. Хотя одет он был скромно, как простой крестьянин, ни на кого из деревни он похож не был. И дело было не только в том, как он закинул край плаща через плечо, открывая взглядам ремень с притороченной к нему рукоятью меча. И не в том, что его волосы были длиннее, чем у кого бы то ни было из местных жителей, — они свисали почти до плеч, и он подвязал несколько прядей тонким ремешком, чтобы те не падали ему на глаза. Собственно, Акселю даже пришло в голову, что этот человек подвязал волосы, чтобы они не падали ему на глаза во время битвы. Эта мысль пришла к нему сама собой и ошарашила его только по размышлении, потому что это было скорее похоже на узнавание. Более того, когда незнакомец, широкими шагами направившись в гущу толпы, позволил руке соскользнуть на рукоять меча, Аксель почти физически ощутил особую смесь спокойствия, возбуждения и страха, которую могло вызвать такое движение. Пообещав себе вернуться к этим странным ощущениям когда-нибудь потом, он выбросил их из головы и сосредоточился на разворачивавшемся перед ним действии. Мужчину отличали от окружающих прежде всего осанка и то, как он двигался и держал себя. «Как бы он ни старался выдать себя за обычного сакса, — подумал Аксель, — этот человек — воин. И, вероятно, из тех, кто способен устроить великое разорение, будь на то его воля».

Двое других мужчин, вышедших из постройки, нервно топтались у него за спиной, и всякий раз, когда воин делал очередной рывок вглубь толпы, изо всех сил старались от него не отстать, словно дети от матери. Эти двое, оба совсем юные, тоже были подпоясаны мечами, в дополнение к которым каждый сжимал копьё, хотя очевидно было, что они совершенно непривычны к такому оружию. Более того, они были скованы страхом и, казалось, не способны отвечать на слова ободрения, с которыми к ним обращались односельчане. Люди похлопывали их по спинам или потряхивали за плечи, а они в панике шныряли глазами по сторонам.

— Длинноволосый здесь чужак и пришёл только на час или два раньше нас, — послышался голос Беатрисы у него над ухом. — Он сакс, но из дальних земель. Из болотного края на востоке, где, как он уверяет, он недавно сражался с морскими разбойниками[3].

Аксель уже заметил, что женские голоса зазвучали разборчивей, и, повернувшись, увидел, что Беатриса с хозяйкой вышли из дома и стоят у двери прямо у него за спиной. Знахарка что-то тихо говорила, и, дослушав, Беатриса сказала ему на ухо:

— Если я правильно поняла, сегодня один из местных жителей вернулся домой едва живой и с раной в плече и, когда его привели в чувство, рассказал, что они с братом и племянником, мальчиком двенадцати лет от роду, рыбачили на реке в обычном прикормленном месте, и на них напали два огра. Только вот, по словам раненого, это были не обычные огры. Они были ужаснее, проворнее и коварнее любого огра, какого ему прежде доводилось видеть. Демоны — именно так они их тут называют, — демоны убили его брата на месте, а мальчика, который был ещё жив и пытался вырваться, утащили с собой. Самому раненому удалось спастись, хотя они долго преследовали его по тропе вдоль речного берега, поганые твари так и дышали ему в спину, но в конце концов ему удалось от них оторваться. Вон там, Аксель, это он, с лубком на руке, разговаривает с чужестранцем. Несмотря на рану, он так тревожился за племянника, что собрал отряд из самых сильных мужей деревни и повёл их обратно на то место, и там они увидели дым от костра на берегу, но, когда подбирались к нему с оружием наизготовку, кусты раздвинулись, и те же два чудовища поймали их в западню. Знахарка говорит, что никто и подумать не успел броситься наутёк, как трое уже погибли, и, хотя остальные и вернулись невредимыми, большинство из них сейчас мечутся в бреду у себя в постелях, и их потрясение столь велико, что они не в силах выйти и пожелать удачи храбрецам, которые отважились на вылазку в час, когда сгущается мрак и наползает хмарь, и готовы совершить то, что не удалось двенадцати крепким мужам при свете дня.

— А они уверены, что мальчик ещё жив?

— Они ни в чём не уверены, но всё равно пойдут к реке. После того как первый отряд вернулся, охваченный ужасом, как ни убеждали старейшины, в деревне не нашлось ни единого мужа, у которого достало бы храбрости на повторную вылазку. Но потом волею случая объявился этот чужестранец — его лошадь повредила копыто, и он искал здесь ночлега. И хотя до сего дня он и знать не знал ни мальчика, ни его семью, он вызвался помочь деревне. Те двое, что идут с ним, дядья того мальчика, но, по-моему, они скорее помешают воину, чем помогут. Посмотри, Аксель, им же дурно от страха.

— Отлично вижу, принцесса. Но всё-таки они храбрецы, раз решились на вылазку, несмотря на свой великий страх. Неудачный вечер мы выбрали, чтобы искать здесь гостеприимства. Здесь и так уже кого-то оплакивают, а до исхода ночи слёз может прибавиться.

Судя по всему, знахарка поняла часть сказанного Акселем, потому что снова заговорила на своём языке, и Беатриса перевела:

— Она говорит, чтобы мы шли прямо к общинному дому и не показывались на улице до утра. Говорит, что если станем бродить по деревне, то никто не поручится, что сегодня ночью нам окажут тёплый приём.

— Я думаю точно так же, принцесса. Давай же последуем совету этой доброй женщины, если ты ещё помнишь дорогу.

Но тут люди вдруг зашумели, шум превратился в приветствия, и толпа снова всколыхнулась, словно пытаясь изменить форму. Потом она двинулась с места, окружив воина и двоих его товарищей. Раздалось тихое скандирование, которое вскоре подхватили стоявшие зрители в тени, включая и знахарку. Процессия направлялась в сторону супругов, и, хотя свет костра остался позади, несколько факелов двигались вместе с ней, и перед Акселем мелькали лица, то напуганные, то возбуждённые. Каждый раз, когда факел освещал воина, тот оставался спокоен, переводя взгляд из стороны в сторону и принимая добрые напутствия, а рука его лежала на рукояти меча. Смельчаки прошли мимо Акселя с Беатрисой и скрылись между рядами хижин, хотя приглушённое скандирование слышалось ещё довольно долго.