Жоржи Амаду - Большая Засада

— Мы сделаем так, как вы прикажете, мать. — Жаузе встал. — Пойдем работать.

— Бог вам за все воздаст, капитан, — сказала Ванже и вышла вместе с сыновьями.

Аурелиу, самый младший, во время встречи не сказавший ни слова, немного задержался и спросил:

— Вы можете дать мне какое-нибудь оружие, капитан? В доме оно есть только у Агналду. А я стреляю довольно метко.

Закон, друзья и подруги. Ружейным стволом, спусковым крючком револьвера, дулом карабина закон возвещал о своем прибытии. После наводнения и лихорадки.

Кто хочет, может уйти, пуститься в путь-дорогу, пересидеть подальше, переждать, пока все успокоится, чтобы вернуться потихоньку, опустив голову, подставить ее под ярмо и подчиниться приказам хозяина. Кто хочет, может унести ноги, сбежать, собрать пожитки и убраться. Теперь в Большой Засаде не место мошенникам и трусам.

Решив, что нужно делать, прежде чем принять последние меры, капитан Натариу да Фонсека, старый командир жагунсо, отважный головорез, то с Каштором, то с Фадулом, то с обоими, пошел по домам, стоявшим по обоим берегам, и объяснил каждой живой душе, что происходило и что произойдет.

Многим, зная их хорошо, он советовал вести себя благоразумно и уговаривал бежать. Если им не хватало отваги, то тогда и не было причин браться за оружие и сопротивляться. Это сложнее — ах, гораздо сложнее, даже сравнивать нельзя, — чем борьба с наводнением. А что до чумы, то закон еще смертоноснее.

Делать это стоило лишь тем, у кого были обязательства по договору: с Богом, добрым Богом маронитов, как в случае с Фадулом; со свободой, как у Каштора; с землей, добытой в поте лица, как у Ванже. У Короки был договор с жизнью. А когда кто-то получает власть и авторитет, то вместе с ними берет на себя обязательства и должен выполнять их. Это был случай капитана Натариу да Фонсеки.

В последнюю ночь ожидания добрый Бог маронитов явился во сне своему сыну Фадулу Абдале, как это много раз случалось и раньше. Они жили в непрерывном контакте, обменивались впечатлениями по поводу происходящих событий, араб благодарил его или жаловался, смотря по ситуации, либо восхваляя меры, принятые Всевышним, либо обвиняя его в легкомыслии и невнимательности.

Своим величественным появлением — в виде огромного облака, которое, чтобы разговаривать с Фадулом, принимало облик бородатого и косматого человека, — он прервал развратную ночь вакханалии, которую Фадул начал с того, что заключил в объятия вдову Жуссару Рамуш Рабат. Впрочем, она уже была замужней женщиной, и стала таковой уже довольно давно. Муж — молодой земляк Фадула, едва прибывший в эти места и благородно принявший «Восточный дом» и рога приснопамятного Халила. Затем могучий Абдала в том же самом сне получил двух сестер — замужних и кокетливых, и с обеими он крутил в былые времена, когда дьявол искушал его наследницами, достигшими брачного возраста, чтобы отдалить таким образом от Большой Засады. Это были сестры Адмы: страшной как долг, злой как собака, — на которой он почти женился. Это старая история, из тех времен, когда все только начиналось, и в хрониках Большой Засады ей места не нашлось, потому что события эти протекали в Итабуне. Это было бы занимательное и забавное повествование с уже знакомыми персонажами, такими как Фауд Каран, и с новыми фигурантами, например с неким Адибом Барудом, удивительным официантом из бара, — но эту историю рассказывать уже поздно.

Чтобы дополнить оргию этой одинокой ночи, даже дева Аруза, исчезнувшая с широкой кровати с травяным матрасом и клопами с тех самых пор, как бакалавр отвел ее с порванной целкой и надутым брюхом к алтарю, явилась к нему, чтобы отдать свою, все еще нетронутую, девственность. Целка Арузы превращалась в щелку Зезиньи ду Бутиа — эту бездонную пропасть. В последние ночи долгого мучительного ожидания Зезинья была его постоянной спутницей.

Добрый Бог маронитов брал его за плечо, тянул за руку, оттаскивая от женских грудей и впадин, чтобы предупредить об опасности, которая приближалась к Большой Засаде. Он открыл глаза, и Господь перевоплотился в переполошившегося верзилу Дурвалину, его приказчика:

— Сеу Фаду! Бандиты на подходе, сеу Фаду!

Его охватило необыкновенное возбуждение. Он и так-то все время был на взводе — его основная характеристика, — так вообразите, как он горячился сейчас! Фадул вскочил:

— Откуда ты знаешь?

— Педру Цыган сказал. Он в лавке, хочет поговорить с вами и с капитаном. Только капитана дома нет.

Умываясь в оловянном тазике, турок расспросил подробнее, и Дурвалину рассказал то немногое, что знал сам:

— Сеу Педру столкнулся с ними, когда шел сюда.

Сплетник потирал руки, чесал яйца и не мог скрыть нервного возбуждения. Фадул вытер лицо:

— Прямо сегодня ты отсюда уедешь.

— Я? Куда? Вы что, увольняете меня? Что я такого сделал?

— Дело не в этом. Ты ничего не сделал. Просто я не хочу, чтобы ты здесь был. Я не хочу, чтобы завтра твоя тетя обвинила меня, если что-то случится.

Дурвалину расхохотался в лицо хозяину:

— Тетушка Зезинья, когда послала меня сюда, сказала: «Лининью — так она меня называет, — ты останешься с сеу Фаду, будешь за ним приглядывать. Ни на шаг от него не отходи, потому что мой Турок — большой мальчик и все время попадает в разные заварухи». А уж заваруху хлеще нынешней сыскать трудно. И как же это вы хотите, чтобы я ушел? Что тогда скажет моя тетя?

Он серьезно взглянул на хозяина и рискнул рассказать о своих предчувствиях относительно передряги, в которую они оказались втянуты:

— Вот увидите, сеу Фаду, все мы умрем в лапах этих жагунсо. Никого не останется, вот увидите.

Облокотившись о стойку, Педру Цыган плеснул себе по собственному почину утренний глоток, чтобы промочить горло. Большую часть ночи он провел, ползая в зарослях за жагунсо, которые шли из Такараша форсированным маршем.

По привычке Фадул глянул, насколько уменьшился уровень жидкости в бутылке кашасы и пожал плечами — сейчас не самый подходящий момент для жалоб. Очень возможно, что Дурвалину прав и никто не выживет. На войне не до торговой мелочности. Он просто бросил несколько резко:

— Ты выбрал неудачный момент для появления. Хуже быть не могло.

— Почему друг Фаду говорит такие вещи? Ты что, поссорился со мной?

— Никто лучше тебя не знает почему, ведь ты видел бандитов. Видел, так ведь? Они идут, чтобы атаковать Большую Засаду, ты разве не знаешь?

— А что, я когда-нибудь что-нибудь пропускал? Если да, можешь мне сказать. Кто был здесь, когда Мануэлзинью, Шику Серра и Жанжау все разгромили? А во время наводнения — кто искал сеу Сисеру Моуру и Сау, бедняжку? А когда лихорадка была, кто добывал лекарства? Я не хвастаюсь, друг Фадул, но и не сматываю удочки в трудную минуту. Спроси у капитана, он со мной не вчера познакомился.

Он поставил стакан на засаленный прилавок и почесал голову:

— А что, если нам съесть кусочек вяленого мяса, чтобы заморить червячка? Пустой мешок на ногах не стоит, а нам нужно хорошенько перекусить, прежде чем станет горячо. — Он протянул турку гармонь: — Сохрани ее, пожалуйста, чтобы нам потом отпраздновать.

Новости, принесенные Педру Цыганом, подтвердились — они целиком и полностью совпадали с тем, что написала учительница Антония в письме, доставленном прямо в руки одним из ее учеников, дьяволенком Лазинью, сыном Лоуренсу, начальника станции. Привыкший доставлять письма и телеграммы полковнику Боавентуре Андраде на фазенду Аталайа, мальчишка что есть мочи гнал осла, поэтому прибыл раньше, чем жагунсо, что позволило принять некоторые меры, срочные и не всегда легковыполнимые.

Было непросто убедить негра Эшпиридау уехать на фазенду Боа-Вишта, но он решил сделать это ради дружбы с Натариу: многолетний товарищ, вместе с которым он попадал в столько переплетов, попросил охранять его жену и детей, чтобы с легким сердцем командовать обороной Большой Засады. Когда капитан заговорил с ним об этом, негр едва не обиделся:

— На плантацию? Ты что, не знаешь меня, Натариу? Уехать отсюда сейчас? Будто какой-нибудь старый слабак? Ну уж нет.

— А что, кто-то в этом мире может подумать, будто ты слабак? — Капитан так удивился, что даже расхохотался, а это случалось с ним крайне редко: — Выкинь это из головы и выслушай меня, пожалуйста. — Он дружески положил руку на его плечо, чтобы придать словам больше убедительности. — Почему ты сюда приехал? Ведь ради Большой Засады, чтобы помочь мне, потому что мы ведь как братья. Я правду говорю?

— Правду.

— Ну вот. И ты мне поможешь больше, если останешься с Зилдой и детьми: там нет ни одного надежного человека, чтобы помочь им, если понадобится, а вот лютых бандитов предостаточно.