Жоржи Амаду - Большая Засада
Под началом Каштора Абдуима, Фадула Абдалы и капитана Натариу да Фонсеки оказались восемнадцать человек, но было бы безмерной, крайней несправедливостью не упомянуть женщин в списке храбрецов, хотя яиц у них и не было. Яиц, но не мужества. В отваге никто не мог сравнится с Жасинтой Корокой. А кроме нее там оставили жизнь сиа Ванже, ее невестка Лия, Паулина Маришка и — это стало откровением — сиа Леокадия. Ослепнув на один глаз, с обезображенным шрамом лицом, Рессу уже не выглядела как херувим, а больше походила на привидение.
И еще более несправедливо было бы забыть об Эду и Нанду из-за их нежного возраста. Нанду приехал в Большую Засаду одиннадцатилетним мальчишкой и вырос настоящим бабником, головной болью проституток. Он погиб вместе со своей семьей. Точно так же Миринью, сын Тарсизиу, внук сии Леокадии, который в отсутствие родителей и дядьев, будучи беспокойным двенадцатилетним мальчишкой, предоставил свою ловкость в распоряжение Натариу. Она ой как пригодилась, чтобы следить за передвижениями врага. Во время одной из таких ходок его взяли и хладнокровно убили, выпустив кишки. Эду пал, сражаясь бок о бок с Фадулом, унаследовав от отца самообладание и меткость.
Когда после десяти часов перестрелок, засад и рукопашной с огнестрельным или холодным оружием подвели итог, оказалось, что общее количество убитых — сорок восемь: двадцать два жителя Большой Засады и двадцать шесть нападавших, среди которых были главарь Шику Ронколью и злодей Кова Раза. Даже во время борьбы Базилиу де Оливейры с семьей Бадаро не бывало такой резни за столь короткое время.
19Нет смысла кого-то обвинять, указывать на тех, кто за это в ответе, или кого-либо укорять. Неравенство сил было таким значительным, что захват Большой Засады оказался совершенно неизбежным.
Силы военной полиции, состоявшие из восьми человек личного состава и более чем двадцати новобранцев, нанятых, чтобы гарантировать успех операции и узаконить ее, под командованием главы Шику Ронколью и сержанта Ориженеша, пошли на последний, окончательный приступ только после известия о смерти Натариу. К этому моменту силы капитана свелись к шести здоровым мужчинам и одной женщине, Короке — проститутке, повитухе и его заместителю в отсутствие Фадула и Каштора, павших в бою. В предыдущих столкновениях участвовали жагунсо, не одетые в форму — стольких военных мундиров у отряда просто не имелось, — и было их по меньшей мере еще двадцать. Они бродили по дорогам, нападали на селения и наводили ужас на округу.
Впрочем, правду не скрыть и нужно о ней рассказать. То, что вытворил Агналду при появлении первых бандитов, определило начало побоища и, следовательно, общий кровавый характер набега, превратив бой в бойню. Вырубая лес на своем пути, группа жагунсо под предводительством Фелипау Зуреты продвинулась быстрее остальных и заняла мельницу. Натариу послал Каштора с четырьмя добровольцами — Додо Перобой, Балбину, Зе Луишем и негритянкой Рессу, святой воительницей, — форсировать мост, чтобы выбить оттуда захватчиков или по крайней мере помешать им пройти в глубь селения. Не ожидая, пока взвод подойдет ближе, Агналду схватил карабин и ринулся к мельнице.
С тех самых далеких и унизительных дней в Сержипи, когда их изгнали с земли в Мароиме, когда его привязали к столбу, будто быка на убой, и хлестали линейкой для порки рабов, Агналду чувствовал, как жажда мести жжет ему грудь и горло. Конечно, хорошо было бы выстрелить в сенатора, но раз уж его нет, пусть тогда заплатят по счетам те, кого прислали другие господа, чтобы снова навязать им несправедливый закон.
Он побежал вперед с карабином, который нес на плечах бесполезным грузом во время переселения. Он попал в грудь одному из жагунсо и сразу же рухнул под градом пуль. Это были две первые потери. По следам Агналду, чтобы удержать его — кто знает, — устремилась Лия, его жена. Ее расстреляли в упор, и она упала на тело мужа. А позади ее возник Аурелиу — в руках его было оружие, которое дал ему капитан. Ему так и не довелось выстрелить.
Взбешенный неожиданным нападением, Фелипау приказал жестоко отомстить. Наемники, впрочем, всласть насладиться местью не смогли. Им было недостаточно убить или вывести из игры Жозе душ Сантуша и Жаузе, которые были вооружены. Они убили старую Ванже, прибежавшую на крики, мальчишку Нанду чьим оружием была рогатка, и одну из близняшек Диноры: едва держась на тоненьких ножках, невинное дитя протягивало руки к бандитам.
Они не покончили совсем с двумя семьями из Сержипи — Амброзиу и Жозе душ Сантуша — только потому, что с другой стороны подошел отряд Каштора и застал их врасплох: они вышли из укрытия, которым была для них мельница, чтобы убивать в свое удовольствие. Бандиты отступили.
20Обнаружив, что остался один — Эду и Дурвалину лежали на земле, один был уже мертвым, а другой умирал, — и в револьвере у него ни одной пули, а припасов не осталось, Турок Фадул бросился на ближайшего бандита, которым оказался не кто иной, как Бенайа Кова Раза. Двумя руками — теми самыми огромными руками, которыми успокаивал драчунов, даже самых упрямых, настоящими клещами — он сдавил шею бандита, но придушить не успел: его настигли два выстрела — один в плечо, другой в шею. Пальцы его ослабли, и он осел на землю. Они не убили его сразу: по приказу Бенайи задыхавшегося и пыхтящего, захлебывающегося гиганта связали и оставили на скотном дворе, где у них были укрепления. Бенайа предполагал заняться им позже, когда бой утихнет.
На несколько минут Фадул замер, собираясь с силами. Кровь хлестала у него из плеча и из шеи, но он сумел вдохнуть во всю грудь и, вздымая грудную клетку, разорвал веревки для быков, которыми его связали. Молниеносным движением он завладел револьвером одного из бандитов и начал стрелять. Он отправил в ад двоих — больше не получилось, потому что Бенайа всадил в него шесть пуль. Не имея возможности прикончить его ножом, медленно, как планировал, Кова Раза яростно, издевательски взревел.
Так умер Фадул Абдала, Большой Турок, сеу Фаду для батраков и погонщиков, бродячий торговец в былые времена, трактирщик, выдающийся гражданин поселка, знаменитый благодаря размерам своей дубинки, уважаемый за свою грубую силу, со всеми любезный, всеми любимый за открытость и чувство локтя. Разве не он некогда постановил, что в Большой Засаде один за всех и все за одного?
Давным-давно он заключил договор с добрым Богом маронитов, который привел его туда за руку. Он выполнил свою часть до конца, несмотря на все горести, и в смертный час взроптал на Господа за то, что тот оставил его. Помутневшие глаза Фадула затуманила мгла, и в ней он различил Зезинью ду Бутиа, которая махала ему узорчатым платком из дверей вагона. Она открывала рот, но вместо членораздельных слов у нее вырвался крик Сироки, который та издала, когда он лишил ее девственности. Так много было прекрасных созданий, о которых он мог подумать, но именно об этой девчонке вспоминал Фадул, отдавая Богу душу, доброму Богу маронитов. Доброму Богу? Ну уж нет! Прежде чем испустить дух, он возмутился: «Обманщик, который не держит слово, мошенник, сын такой-то матери, который не выполнил свою часть договора, iá-rára-dinák!»
21Когда все кончилось и закон вступил в свои права, требуя выполнения со всей строгостью, множество историй о нападении и захвате Большой Засады ходило по дорогам и тропам земли грапиуна. Согласно газетным новостям, это было самое крупное и самое жестокое сражение, случившееся в этом районе со времен борьбы за землю, борьбы, конец которой положила достопамятная большая засада в том же самом месте, — отсюда и название.
В каатинге сертана, на пастбищах Сержипи певцы брали в руки гитары и слагали куплеты об ужасных событиях. В них они рифмовали «месть» и «лесть», «жадность» и «храбрость»; с одной стороны — «трусость» и «злость», с другой — «храбрость» и «честность», «беззаконие», «угнетавшее свободу».
Если в столичной прессе звучали аргументы про и контра, каждый листок выражал свою правду, то совершенно противоположное происходило с бульварным чтивом — тут было единодушное осуждение резни. Все разом приняли сторону жителей Большой Засады. На поверхность всплыли причины налета — зависть, жажда наживы, утверждение силы. Героев, провозглашенных таковыми в конъюнктурных газетах, разоблачили, пометили победителей клеймом злобы и насилия и защитили дело побежденных. Подрывная позиция невежд, выраженная в скудных рифмах. В них не было ни грамматики, ни размера, но куплеты разошлись по свету и достигли дальних уездов Параибы и Пернамбуку. Это был слабый свет, мерцание фонарей, освещавшее темную сторону.
Некоторые имена были прокляты, другие — воспеты в народных сказах. Стихи говорили о несправедливости и нетерпимости, о лицемерии и вероломстве, о крови и смерти, но в них были также красота и веселье, мужчины с верным сердцем, которые построили дома и засеяли поля фасолью:
