Канта Ибрагимов - Сказка Востока
Нового, еще неопытного командующего Малцаг предупредил, что Тамерлан очень хитер, и в этом направлении задействовано около ста тысяч войск, и что данные ночной разведки — всего пятнадцать-двадцать тысяч войск противника — явное заблуждение. Эти доводы были названы «закостенелой привычкой еще с Кавказа даже от имени Тимура бежать».
Мамлюки вышли из крепости, пошли на врага. Сам Малцаг из-за ранения в этом бою не участвует, напоследок он твердит лишь одно — строго держать строй, ни в коем случае не бросаться сломя голову за внезапно отступающим врагом.
Так и произошло. Тюрки, словно застигнутые врасплох, в неорганизованном, хаотичном порядке выдвинули несколько клинов навстречу и под напором стали отступать. С победным ревом мамлюки бросились вслед добивать, и тут, за ближайшими холмами, стройные ряды, а с флангов конница. Да в это время в атаку пошли экзотические слоны. Таких громадных животных мамлюки и не видали, а с этих передвигающихся гор полетели огненные горшки, началась паника, рубка.
Теперь и сам Малцаг убедился, что он привык перед Тимуром бежать, бежать на юг, по древнему караванному пути, вместе с нескончаемым потоком беженцев, средь которых масса женщин и детей, и он все думает, кого он здесь защищает, а кто защищает его женщин, его детей. Со съедающей тоской этих мыслей он бежал, бежал мимо крупных городов, таких как Хама и Хомс, которые буквально вслед за ним были вскоре захвачены несущимися вслед армадами Тамерлана.
Противостоять столь огромной силе могла лишь такая же сила. Этой силой обладал султан Фарадж. Он лично, а вместе с ним более шестидесяти тысяч войск уже стояли под Дамаском. Сам Малцаг был готов ко всему и ничему бы не удивился, но у него иного выбора вроде бы и нет, и он, полагаясь на судьбу, предстал перед султаном Египта и Сирии.
Да время многое меняет. Теперь Фарадж — это не тот плаксивый юнец, кто, убежав в знойную пустыню, клялся Малцагу в любви, обещал, ежели поможет вернуться на место отца — младшим братом ему будет. Ныне султан Фарадж, действительно, как султан, с животиком, что не обжорство, а на Востоке некий символ процветания, власти и достатка. И глаза его давно слезами не увлажнялись, в них сухая надменность, самоуверенность, вечность!
Вопреки ожиданиям, султан Фарадж встретил эмира Малцага сдержанно, но с почтением. Зато военачальники были рады, и под их дружным давлением, зная опыт Малцага, они вновь назначили его главнокомандующим войск мамлюков. От такого поворота судьбы Малцаг о своей ране забыл, сразу воспрянул духом, ведь он всю жизнь мечтал в равном бою сойтись с Тамерланом. У последнего, как всегда, значительное превосходство, а у Малцага — иное преимущество: его мамлюки свежи — в отличие от тюрко-монголов, продвигающихся с боями.
Это не позор Алеппо, здесь городские стены Малцагу не нужны, наоборот, он выводит всю армию навстречу: каждый день смотры, построения, маневры. Он пытается предусмотреть каждую мелочь, в том числе и противодействие слонам: знающие индусы ему подсказали, что слоны, с которых швыряют огонь в горшках (некое подобие ядер), сами, как и все животные, страшно боятся огня, а если увидят крыс, или мышей — с ревом бегут. По Дамаску объявлен закуп крыс и мышей. Все готовятся не к обороне, а к бою.
Вместе с тем военному делу, как ратному, так и всевозможным уловкам, Малцаг учился у Тимура, а вовсе не наоборот. И посему, когда Великий эмир подошел к Дамаску, после двухтрех небольших стычек разведгрупп, он быстро оценил ситуацию, понял, что сразу в бой вступать нельзя: его воины устали. Однако противник на сей раз не дал себя провести: умелыми маневрами на местности Малцаг не позволил Тамерлану ни отступить, ни отдохнуть. Скорый бой стал неизбежным.
Это, конечно, не бой на Тереке, да тоже значительный масштаб, когда около двухсот тысяч воинов, крича один и тот же призыв «Аллаху Акбар!», ринулись друг на друга. Сшибка была грандиозной, Малцаг по опыту знает, что тюрки, как и монголы, больше внимания уделяют флангам. Поэтому Малцаг и свои фланги усилил, но ударные силы в центре, и он к полудню беспощадной смертельной рубки выявил явный перевес центра мамлюков. Вот когда Тамерлан выдвинул вперед свое тайное оружие — слонов с огнеметами. Противник этого ожидал: в бой двинулся специальный резерв, и это не только лучники с огненными стрелами, перед ними под барабанный бой выпустили из ящиков тысячи грызунов. Реакция слонов была впечатляющей: стали затаптывать своих, среди тюрков началась паника, дрогнули, другие побежали бы. Да Повелитель не зря это имя носит: в его войсках строгая дисциплина, за отход без приказа — смерть, ведь позади стоит старая гвардия. Но и наступают не менее лихие мамлюки-кавказцы, на их стороне уже явный перевес. Тюрки морально уже сломлены, и лишь строжайшая дисциплина не позволяет им бежать. Но, как отступающая армия, они несут значительные потери. И был бы полный крах, однако Тамерлану всегда везет: начало зимы, дни очень короткие, ночь его спасла.
Этот день за мамлюками: удар нанесен впечатляющий, но далеко не сокрушительный. И Малцаг помнит, что во время схватки на Тереке именно золотоордынцы, конечно, не в той мере, но тоже с большим перевесом, окончили первый день сражения. А за последующую ночь Тамерлан внес такой вирус взаимной вражды в саму ставку Тохтамыша, что был проигран не просто бой, а фактически стерты с лица земли целые государства, прежде всего Золотая Орда, Алания и почти все северокавказские княжества.
Малцаг наверняка знает, что сейчас Тамерлан не спит, небось где-то в шатре в шахматы играет, а его страшно гениальный ум очередное коварство изобретает. Помня об этом, Малцаг не расслабляется, до самой полуночи лично объезжает все свои позиции и подразделения. Однако из-за ранения и боли он очень слаб, устал, а на завтра должен быть мобилизован, и решителен. Поэтому, поручив руководство своему заместителю, Малцаг, избегая излишнего общения с султаном Фараджем, после полуночи лег спать.
— К нам перебежал сестричь Тамерлана, твой бывший пленник эмир Хусейн, а вместе с ним его тумен в десять тысяч.
Главнокомандующий спросонья ничего не понимает, и когда ему вновь рассказали о случившемся, он сразу приказал:
— Немедленно казнить! Всех! В первую очередь Хусейна.
— Эмир Хусейн уже у Фараджа.
— Боже! — воскликнул Малцаг. — Какой подлец! — только он знал, что это о Тамерлане. — Коня!
Первым делом Малцаг поскакал к сдавшемуся тумену. Сомнений не было — это сплошь таджики и афганцы, которых Повелитель презирал. Замысел до смердящего прост и ему очевиден. Племянник эмир Хусейн страшно провинился: проиграл, а также угораздил накануне в плен. Он должен либо реабилитироваться, либо принять смерть. Последнее — если мамлюки разгадают его трюк. А расчет на то, что султан Фарадж — неопытный юнец, клюнет на наживку. Так оно и случилось, когда Малцаг прибыл среди ночи в ставку султана, все огни горят, пир, Тамерлан уже почти повержен, приговорен, а Фарадж братается с Хусейном, пьет за его здравие, благодарит, и приказал даже запустить фейерверк в честь «великого гостя».
От этого безумия Малцаг пришел в ярость, не сдержался:
— Это шпион Тамерлана, в лучшем случае, предатель. Его надо немедленно казнить, — и он ухватился за рукоять кинжала.
— Стража! — чуть ли не визжа, завопил Фарадж. — Кто здесь султан?! Что ты себе позволяешь? Кто тебе слово давал? Да это тебя давно пора повесить!
Наверное, так бы и произошло, но в ближайшем окружении Фараджа есть и здравомыслящие люди — Малцага быстро увели, потом кое-кто пытался образумить султана, но таких очень мало: в основном ведь в свите таких правителей льстецы, а они вредят, во всем поддакивают султану, а тот орет:
— Да кто такой этот безухий Красный Малцаг?! Это я из него сделал эмира! А на самом деле он ублюдок, раб! Он не знает, что мы с Хусейном люди царских кровей. Завтра мы покончим с Тамерланом, по-братски поделим этот мир, будем править века!
Эту шараду Малцаг уже не слышит. Возвращаясь на свой командный пункт, он уже мало соображает от злости и зол прежде всего на самого себя. Как он мог в столь ответственный момент допустить слабость — уснуть? Это злые силы, бес попутал. Действительно, этот Тамерлан — сатана, удача всегда на его стороне, и даже в глазах эмира Хусейна он читал эту злорадную нескрываемую ухмылку варвара-победителя… Нет! Он этого не допустит. Он сейчас же вызовет свою гвардию и захватит всю свиту Фараджа. Этот переворот, безусловно, плохо отразится на войсках. А может, эмир Хусейн искренен в своих действиях, а он от ненависти к Тамерлану что-то не понимает? Малцаг уже путается в своих мыслях, не знает, что предпринять. И в это время прискакали близкие кавказцы из ставки Фараджа.
— Малцаг, — по-братски обеспокоены они, — даже если ты завтра бой выиграешь, Фарадж тебя не оставит.
