Фатерлянд - Мураками Рю
Блондинка допила пиво, потянулась к серебристой сумочке, вытащила пачку длинных тонких сигарет и попыталась прикурить. Удалось ей это не сразу — руки сильно тряслись. Ли, сжимая автомат, с непроницаемым лицом всматривался через окно на улицу.
— Извини, пожалуйста, — обратилась Хосода к хозяину. — Не можешь ли ты действительно прикрыть заведение минут на пятнадцать? Просто, если придут другие посетители…
Хозяин кивнул жене; та пролезла под прилавком, отключила вывеску и заперла дверь. Посмотрев на Ли, она не решилась задернуть штору на окне, и Ли это сделал сам.
— Приготовь нам, пожалуйста, шесть порций, — попросила хозяина Хосода. — Да, и еще три — бабушке завезу.
Она предложила Ли присесть, но тот вежливо поклонился и остался на своем месте.
Жена хозяина принялась быстро раскатывать тесто, а сам он занялся начинкой: побросал на сковороду кусочки мяса размером не больше мизинца, добавил немного воды и закрыл сковороду деревянной крышкой. Скоро раздалось шипение, и все помещение наполнилось аппетитнейшим ароматом.
Рассказав Хосоде, чем традиционные корейские погребальные обычаи отличаются от японских, Чо спросил ее, что она думает по поводу реакции местных жителей.
— Ну, это можно узнать, — сказала она и посмотрела на хозяина закусочной. Тот стоял у огня и вытирал тряпкой капающий со лба пот. На его фартуке темнели масляные пятна.
— Как я понял, в Корее вы бы их похоронили, и дело с концом, так? А здесь… Пока я занят готовкой, мне, просите, все это до лампочки.
Он повернулся к жене:
— А ты что думаешь на сей счет?
Она покачала головой, но ничего не ответила. Она ловко заворачивала в тесто кусочки мяса и бросала их на другую сковородку.
— Наверное, она не знает, что сказать, — резюмировал хозяин.
— А я и правда не знаю. Но мне кажется, если человек умирает и его хоронят не по обычаям его родины, он вряд ли сможет попасть на небеса, — проговорила женщина, продолжая свою работу.
— Но ведь у вас есть свой ответ на этот вопрос, я думаю? — сказала Хосода, обращаясь к Чо; она вынула из коробки три набора палочек для еды, сняла с них бумажные обертки и положила палочки на столешницу. — Я и для вас приготовила. — Она посмотрела на Ли и принялась смешивать соус для пельменей.
Ли пробормотал что-то по-корейски. Поднимавшийся от сковороды пар был настолько соблазнителен, что он не смог побороть искушение и метнул взгляд в сторону сковороды.
Разливая в маленькие миски смесь соевого соуса, уксуса и какого-то красноватого масла, Хосода тихо произнесла:
— Мне кажется, вопрос не в способе похорон, а в том, где похоронить. У нас здесь огромное количество храмов и часовен, и местным жителям, вероятно, не слишком понравится, если ваши люди будут похоронены в освященной земле. Но если это сделать где-то в другом месте — я не имею в виду жилые застройки, разумеется, — то… Знаете что, посоветуйтесь со служителями храмов… и заплатите им за совет.
Хозяин поставил перед ними сковородку с пельменями гёдза.
— Очень горячо, так что осторожнее, — предупредил он.
Хосода попросила его принести бутылку пива «Кирин», сама наполнила стакан Чо и еще раз пригласила Ли присоединиться, но тот все-таки покачал головой.
Гёдза были обжарены до хрустящей корочки. До этого Чо приходилось есть пельмени, приготовленные на пару или в бульоне, но жареные он попробовал впервые в жизни. Хозяи и его жена выжидательно смотрели на него.
— Ну и как вам? — спросила Хосода.
— Очень вкусно!
Чо сделал глоток пива, твердо решив не допивать стакан до конца. Он чувствовал облегчение от того, что все-таки задал свой вопрос. Муниципальные служащие говорили только то, что, по их мнению, должно было понравиться корейцам. От них он бы никогда не добился совета переговорить с местными священниками. По возвращении в лагерь он подготовит отчет. А что касается переговоров со священниками, то он, конечно же, возьмет это на себя, не привлекая начальство.
Помещение наполнилось музыкой. Чо подумал, что это, должно быть, джаз. Американская музыка в КНДР была запрещена, но он имел возможность слушать ее, поскольку занимался исследованиями в области чуждой корейцам культуры. Музыка показалась ему аритмичной. Сочетание трубы, саксофона и ударных было странным для его слуха, голос певицы-резким. Чо взглянул на Хосоду, думая о том, нравится ли ей такая музыка. Однако ее лицо было скрыто волосами, от которых шел едва уловимый аромат фруктов и цветов.
«Тебе так бы хотелось вернуться домой…» — неслось из динамиков.
В Республике исполнители песен (Чо думал в первую очередь об ансамбле «Почонбо») пели чистыми и ясными голосами. Была ли нарочитая хриплость джазовой исполнительницы декадентской? Ее голос немного был похож на голос певца пхансори, которого он слушал на мысе Чансан. Чо попытался разобрать слова… что-то вроде: «Под августовской сияющей луной…» Наверняка какая-нибудь любовная баллада. В голове Чо сложились строчки будущего стихотворения: «Ее голос, словно алчные ласки, оставляет в моем сердце сладкие раны…» Однако он тут же отринул эту мысль, как чересчур прямую.
Песню сменила инструментальная пьеса. Взгляд Чо случайно зацепился за хозяина, который с недоумением смотрел на Хосоду. Ее голова была опущена, плечи вздрагивали.
— Саки-тян, — озабоченно произнес мужчина.
Хосода медленно поднялась со своего места и встала перед Чо. По ее щекам бежали слезы. «Да что с ней случилось?» — подумал он. Девушка глубоко вздохнула, как будто решаясь на что-то, и вдруг опустилась на колени. Блондинка от удивления замерла с помадой в руке, хозяин с женой остолбенел; даже Ли разинул рот, глядя на коленопреклоненную фигуру с молитвенно сложенными руками.
— Пожалуйста, не убивайте больше никого в Фукуоке! — горячо заговорила Хосода. — Я не знаю, что случится дальше, но, пожалуйста… не убивайте, не унижайте никого, не пытайте! Да, у нас многие люди не ангелы, но в них есть много хорошего. Все в ужасе. Поверьте, мы все напуганы до смерти! Пощадите Фукуоку, пожалейте Сагу, Нагасаки, Кумамото… не убивайте никого на Кюсю! У нас многие ненавидят Токио, но мы не хотим, чтобы вы причинили вред и им! Пожалуйста, перестаньте убивать японцев!
Хозяин торопливо вышел из-за стойки и вместе с блондинкой помог Хосоде подняться. Ли все еще не пришел в себя от изумления. «Так вот зачем она привезла меня сюда!» — подумал Чо со смесью гнева и разочарования. Но в то же время он не мог не отдать должного мужеству молодой женщины — она единственная осмелилась противостоять ему и его товарищам, пускай и таким странным образом. Все эти чиновники боятся рот раскрыть, а она…
Ли сказал Чо, что пора уходить. По лицу Хосоды все еще текли слезы, подол ее платья и колени были испачканы. Чо не знал, как ему реагировать. Он попросил счет, расплатился, и все трое вышли на улицу. На улице было пусто. Водитель выскочил из машины и бросился открывать пассажирскую дверь, но Чо сам усадил Хосоду на сиденье. На крыльце показались хозяин, его жена и блондинка. Хозяин вдруг кинулся назад и через пару секунд вернулся с пакетом — пельмени для бабушки. Чо взял пакет и передал его Хосоде. Она попыталась было поблагодарить его, но вместо слов послышалось тихое всхлипывание.
Выехав на дорогу Кокутай, машина набрала приличную скорость. В салоне царило молчание. Хосода сидела, склонив голову. Чо все еще не мог побороть в себе раздражение. Ему хотелось заорать: «А сколько корейцев были убиты японскими солдатами во время колониального периода? Может быть, вы не знаете, что делали японцы с моим народом? Да спросите любого корейца!» И надо же было устроить это представление в тот момент, когда он только-только начал наслаждаться вкусом пельменей и пива. И разговор у них складывался приятный… Хозяин вел себя вполне дружелюбно, жена хозяина тоже была настроена отнюдь не враждебно. Но Хосода все испортила. «Ах, мы все напуганы!» И ради этого ей понадобилось тащить его черт знает куда!
