Валентин Гнатюк - Перуновы дети
По моим щекам побежали горькие слёзы обиды.
«Юра, почему ты кричишь на меня?! Не нравится этот галстук, возьми другой, но почему ты позволяешь себе на меня кричать? Ради тебя я пошла против своей семьи, мнения родных… Я ведь всё время работаю, очень тяжело работаю, и всю жизнь, по сути, посвятила только тебе. Почему же ты так ко мне относишься?!»
Он посмотрел на меня, помолчал, остывая, потом проронил: «Потому что я идиот…»
Характер у Юры был тяжёлый, и мне приходилось с ним непросто, но что поделаешь, он ведь был гений!
Чумаков согласно кивнул головой, промолчав о том, что даже гению не позволено быть эгоистичным и высокомерным по отношению к самому близкому человеку.
Они проговорили допоздна.
На следующий день Галина Францевна, как радушная хозяйка, предложила посмотреть город.
– Но вам, наверное, это будет тяжело? – осведомился Чумаков.
– Пустяки! – махнула рукой «бабушка». – Мне всё равно нужно прохаживаться, а если устану, посидим где-нибудь. Вы непременно должны увидеть наш знаменитый Ахен-Дом, ратхаус, марктплац, как же быть в нашем городе и не посмотреть? О нет, пойдём обязательно, тем более что с вашим приездом установилась замечательная солнечная погода, а перед этим всё время шли дожди и дул резкий ветер…
К удивлению Чумакова, старушка действительно довольно споро ковыляла рядом, опираясь на его локоть. То и дело останавливаясь, она указывала палочкой, с увлечением исполняя роль экскурсовода.
Полюбовавшись массивным зданием ратуши, похожей на замок, увенчанный шпилеобразными башенками, направились к ахенскому собору, который по-немецки именовался просто и понятно «Дом». Они шли мимо почерневших и позеленевших за двенадцать веков стен, мимо чугунных решёток и оград, помнящих тонкое пение арбалетных стрел и звон клинков, свист пуль и дробный цокот картечи, оркестры мирных времён, а также музыку военных бравурных маршей и чёткий ритм эсэсовских сапог по этим древним каменным плитам.
Пройдя ворота, оказались в прохладном сумраке прямоугольного помещения, на стенах которого, подсвеченные лампами, висели схемы расположения собора и прилегающих зданий, объявления о времени и порядке посещения, проведения экскурсий и прочая по-немецки детальная информация.
Через следующие двери вошли в собственно храм, центральное помещение идеально круглой формы, стены которого возносились вверх на тридцатиметровую высоту, венчаясь расписанным изнутри куполом. Восемь мощнейших мраморных колонн, соединённых арками, образовывали восьмигранник. Пол, в тон колоннам, был выстлан мозаикой зеленоватых оттенков. Во всём этом огромном пространстве ничего не было, только сверху на толстых цепях опускалась люстра, да справа от алтаря на постаменте возвышалась Дева Мария с Младенцем. Сам алтарь проступал из полумрака сдержанным великолепием и цветной мозаикой витражей.
Прохлада, полумрак и покой резко контрастировали с тёплым солнечным днём улицы, толстые каменные стены надёжно отгораживали внутренний мир обители, как бы храня само законсервированное Время.
Между восьмигранником и внешними стенами оставалось ещё довольно пространства, в котором размещались старинные деревянные кресла для посетителей. Проходя мимо, Чумаков потрогал высокие и прямые дубовые спинки. И здесь только заметил, что кресла стояли лицом не к алтарю, как обычно, а к входу.
Всё разъяснилось, когда Галина Францевна, указав пальцем вверх, шёпотом сказала:
– Вон там, на втором ярусе, прямо над входом находится трон Карла Великого…
Таким образом, все посетители, как и подобало верноподданным, проходили под троном, попираемые стопами божественного владыки. Сидящие внизу также должны были лицезреть короля, не смея показать ему спину. Из двух царящих здесь символов величия – царского и Божеского – предпочтение отдавалось первому. Так, впрочем, было всегда, – для избранных Бог существовал лишь постольку, поскольку освящал их власть.
Заглянув в одну, вторую капеллу с редкими посетителями, Чумаков с Галиной Францевной покинули Ахен-Дом и медленно пошли по улочке.
Может, сказалась дорога, перемена климата или отсутствие тренировок, но нога всё больше давала о себе знать. Усилившаяся хромота, которая вначале была почти незаметна, не ускользнула от глаз опытной медсестры.
– Что у вас с ногой? Вы совершенно не похожи на человека с артритом, однако нога у вас болит серьёзно, я вижу.
– Старая рана, после операции, – не стал распространяться Чумаков.
– Что же вы молчали? – строго, озабоченно посетовала Галина Францевна. – Вернёмся домой, вы обязательно натрёте ногу моей мазью, она очень хорошо снимает боль.
Чумаков обратил внимание Галины Францевны на тот факт, что теперь они оба хромают. Это показалось забавным, и он рассмеялся.
– О-о-о, это нехорошо, – не одобрила она. – Вы такой молодой и сравниваете меня с собой, нет-нет, вы должны быть здоровы! А теперь давайте присядем где-нибудь здесь…
Они вновь оказались перед ратушей. Вокруг аккуратные дома, нижние этажи которых занимали в основном кафе, магазины сувениров и ресторанчики, поэтому лёгкие пластиковые столы и стулья стояли группками в разных местах мощённой брусчаткой площади. Галина Францевна и Чумаков, выбрав ближайшие, сели. Отсюда открывался прекрасный вид на собор, отчётливо выделялись три его главные части: вход, увенчанный острым высоким шпилем, ребристый купол над центральной частью и длинная шалашеобразная крыша над алтарём, а также прилепившиеся сбоку крыши капелл.
– Вам понравился Ахен-Дом? – спросила Галина Францевна.
– Это история, – чуть подумав, ответил Чумаков, – она такова, какая есть, и тем самым ценна для людей.
– Вятщеслафф Михайловитщ, скажите, а как вы вообще относитесь к религии? Вы, наверное… атеист?
– В общем-то да, – не отрицал Чумаков.
– Неудивительно, – констатировала Галина Францевна, – ведь атеизм царил у вас последние семьдесят лет.
– А может быть, это время было дано нам, чтобы осмотреться и уже сознательно выбрать свой путь? – возразил Чумаков. – Мне, например, всё интереснее и ближе становится наше древнеславянское мировоззрение…
– А я католичка, но не очень прилежная, хотя иногда хожу в церковь. Но раз в год осенью обязательно еду в Бельгию, точнее, в Раэрн, на могилу мужа. А шестого ноября еду в русскую церковь в Брюсселе и заказываю панихиду, потому что это день его смерти. Юра был верующим человеком, вы же знаете: его отец и дед были священнослужителями православной церкви.
Она произнесла «ортодокс», говоря о православии, и Чумакову невольно подумалось, что православие – чисто русское, славянское понятие. Оно не существует в переводе, поскольку «право-славие» есть «прославление Прави» – основного закона Бытия в философии древних русов. Как и понятие Великого Триглава, перешедшее в Святую Троицу, и древние праздники, и большинство обычаев – всё это оттуда, из неведомых многотысячелетних глубин прошлого.
– Должна признать, – продолжала Галина Францевна, – что у нас, европейцев, отношение к религии довольно прагматичное, многие считают её просто политикой. И этому, наверное, есть причины. Очень хорошо помню, как я сама в детстве дружила с одной девочкой-итальянкой. Мы проводили много времени вместе и были счастливы, но дети есть дети, иногда ссорились, плакали. И тогда родители не забывали напомнить, что семья моей подруги – протестанты, а они, мол, все такие… То же самое говорили о нас, католиках, родители девочки. Постепенно мы стали относиться друг к другу с подозрительностью. «Если она не такая, как я, значит, плохая…» – думали мы. Так ещё в детстве религия встала между нашей дружбой и разделила нас. Вот не так давно получила я письмо от Юриных родственников из России, а нашего пастора в церкви, куда я хожу, не оказалось. Обратилась к другому, а он обошёлся со мной грубо. Видел, что человек в возрасте, с палочкой, тем не менее резко бросил на ходу: «Подождите!» Я ждала, а потом повернулась и поехала к знакомой на другой конец города, она и перевела мне письмо. Я потом своему пастору пожаловалась, а он махнул рукой, мол, доминиканцы все такие… Ответил так же, как мои родители в детстве. Подобное отношение приверженцев различных религиозных течений друг к другу мне не нравится. А как у вас в России? – повернулась она к Вячеславу.
– Среди моих знакомых есть люди разных убеждений: христиане, мусульмане, язычники, атеисты, эзотерики, – все они искренне верят во Христа, Мировой Разум, в различные ипостаси Бога или Человека, в Истину или Судьбу. В принципе веротерпимость зависит не столько от объекта поклонения, сколько от интеллекта. Немало таких людей, кто соблюдает лишь внешнюю форму культа, и именно они громче других твердят о правильности своей веры, охаивая прочие. Однако последние примеры нашей истории наглядно показали, насколько легко такие люди меняют свои убеждения на прямо противоположные, начиная огульно отрицать то, чему ещё вчера так рьяно поклонялись…
