Артур Хейли - Вечерние новости
На ее мольбу ответила Сокорро — она повернулась к Джессике и сквозь разделявшую их стенку крикнула:
— Заткнись! Все равно мы сделаем, что задумали: ты этому не помешаешь.
— Что же вы хотите с ним сделать?
Джессика увидела, что Мигель внес в клетку Никки деревянный столик, а Густаво и четвертый человек схватили Никки и крепко держали его, чтобы он не мог шевельнуться. Джессика снова закричала:
— Это же несправедливо! Отпустите его, ради всего святого!
Не обращая внимания на Джессику, Сокорро объявила Никки:
— Сейчас тебе отрежут два пальца. При слове “пальцы” Никки, который и так уже находился на грани истерики, отчаянно закричал и забился. Сокорро продолжала:
— Эти люди отрубят тебе пальцы — так решено. Но тебе будет только больнее, если ты станешь отбиваться, так что сиди смирно!
Невзирая на ее слова, Никки что-то забормотал, глаза его дико завращались, и он еще отчаяннее принялся вырываться, — Нет! — пронзительно закричала Джессика. — Только не пальцы! Он же пианист! Вы всю жизнь ему загубите…
— Я знаю. — И Мигель повернулся к ней с легкой улыбочкой. — Я слышал, как ваш супруг, отвечая на вопрос, говорил об этом по телевидению. Теперь он об этом пожалеет — когда получит пальцы сына.
— Возьмите мои! — воскликнул Энгус, колотя по стенке, отделявшей его от клетки Никки, и протянул им руки. — Какая вам разница? Зачем мальчику портить жизнь?
Мигель вскипел, лицо его исказилось от злости.
— Какое значение имеют два пальца ублюдка-буржуя, когда каждый год шестьдесят тысяч перуанских детей умирают, не дожив до пяти лет?!
— Но мы же американцы! — возразил Энгус. — Мы не виноваты в этом!
— Виноваты! Капиталистическая система — ваша система — эксплуатирует народ, делает его нищим, губит. Вот кто виноват.
Цифры, приведенные Мигелем о смертности среди детей, были взяты им из книги Абимаэля Гусмана, основателя “Сендеро луминосо”. Мигель знал, что цифры у Гусмана скорее всего преувеличены, но общеизвестно, что смертность от недоедания среди детей в Перу — одна из самых высоких в мире.
Пока они обменивались эпитетами, дело было сделано — и очень быстро.
Столик, принесенный Густаво, придвинули к Никки. Невзирая на сопротивление мальчика, который и брыкался, и плакал, и жалобно молил, Густаво положил указательный палец его правой руки на край стола. Рамон достал охотничий нож. И провел большим пальцем по острию, проверяя, хорошо ли нож заточен.
Убедившись, что все в порядке, Рамон приложил нож ко второй фаланге пальца Никки и быстро, всей силой своей мускулистой руки нажал сверху. Брызнула кровь, Никки пронзительно вскрикнул, но палец был отрезан лишь наполовину. Рамон вторично махнул ножом и довершил дело.
Кровь растеклась по крышке стола, залила руки людей, державших Никки. Не обращая на это внимания, террористы положили теперь мизинец правой руки мальчика на край стола. На этот раз Рамон одним махом отрезал его…
Сокорро, уже бросившая первый палец в полиэтиленовый мешочек, добавила к нему второй и передала мешочек Мигелю. Она побледнела, губы у нее были плотно сжаты. Она метнула взгляд на Джессику — та сидела, закрыв лицо руками, сотрясаемая рыданиями.
А Никки, побелев, упал почти без сознания на узкие нары и уже не кричал, лишь душераздирающе стонал. Как только Мигель, Рамон и четвертый мужчина вышли из клетки, унося с собой залитый кровью стол, Сокорро знаком велела Густаво остаться.
— Agarra el chico. Sientalo.[74]
Густаво приподнял Никки и, посадив его, подержал, пока Сокорро не принесла с улицы миску с теплой мыльной водой. Она взяла правую руку Никки и, подняв ее кверху, тщательно обмыла окровавленные обрубки. Вода сразу стала ярко-красной. Затем Сокорро положила на обе раны по несколько тампонов марли и забинтовала всю руку.
Никки явно находился в шоке, он весь дрожал.
Пока Мигель еще не ушел, Джессика подошла к двери своей клетки и, обливаясь слезами, взмолилась:
— Пожалуйста, разрешите мне пойти к сыну! Пожалуйста, ну пожалуйста!
Мигель отрицательно помотал головой:
— Нечего нянчиться с трусливым щенком! Пусть mocoso[75] становится мужчиной!
— Да он в большей мере мужчина, чем ты. — В тоне Энгуса звучали ярость и ненависть: он тоже подошел к двери своей клетки, чтобы быть ближе к Мигелю. Напрягая память, Энгус старался вспомнить испанское ругательство, которому учил его неделю назад Никки. — Ты… maldito hijo de puta![76]
Мигель медленно повернул голову. Он посмотрел в упор на Энгуса ледяными, злобными, ничего не прощающими глазами. Затем, с каменным лицом, повернулся и вышел.
Густаво, как раз выходивший из клетки Никки, слышал эти слова и заметил реакцию Мигеля. Он покачал головой и сказал Энгусу на ломаном английском:
— Плохую ошибку ты сделал, старик. Он не забывает.
По мере того как шли часы, Джессику все больше и больше беспокоило моральное состояние Никки. Она пыталась разговаривать с ним, стараясь хотя бы словами как-то утешить сына, но безуспешно: Никки не откликался. Большую часть времени он лежал неподвижно. Только иногда постанывал. Потом его вдруг словно подбрасывало в воздух, он начинал отчаянно кричать и весь трясся. Джессика была уверена, что и эти конвульсии, и крики были вызваны нервным срывом и болью. Насколько ей было видно, Никки лежал с открытыми глазами, но по лицу его ничего нельзя было понять.
— Да скажи же хоть слово, Никки, миленький! — молила его Джессика. — Ну, одно слово! Скажи, пожалуйста, что-нибудь!
Но Никки молчал. Джессика подумала, уж не сходит ли она с ума. Невозможность дотянуться, дотронуться до сына доводила ее до отчаяния — так ей хотелось обнять его, дать ему хоть какое-то утешение.
Некоторое время Джессика сама была близка к истерике — она легла на свою подстилку и молча заплакала горючими слезами.
Затем, мысленно приказав себе: “Возьми себя в руки! Соберись! Не сдавайся!..”, она возобновила попытки заговорить с Никки.
Пытался заговорить с ним и Энгус, но результат был тот же.
Принесли еду и поставили каждому в клетку. Никки — что было, в общем, естественно — внимания не обратил на пищу. А Джессика, зная, что нельзя терять силы, попыталась поесть, но аппетита у нее совсем не было, и она отодвинула миску. Как повел себя Энгус, она не знала.
Спустилась темнота. К ночи охрана сменилась. На дежурство заступил Висенте. Жизнь снаружи стала замирать, и, когда в воздухе остался лишь звон насекомых, пришла Сокорро. Она принесла миску с водой, несколько марлевых тампонов, бинт и керосиновую лампу. Посадив Никки на нарах, она принялась перебинтовывать ему руку.
Боль у Никки, видимо, поулеглась, и он теперь реже вздрагивал.
Немного погодя Джессика тихо позвала:
— Сокорро, пожалуйста…
Сокорро тотчас обернулась. И, приложив палец к губам, дала понять Джессике, чтобы та молчала. Ни в чем не уверенная, растерявшись от напряжения и горя, Джессика повиновалась.
Перебинтовав руку Никки, Сокорро вышла из его клетки, но не заперла ее, а подошла к клетке Джессики и ключом отперла замок. И снова жестом велела молчать. Затем указала Джессике на открытую дверь Никки.
— Только уйди до рассвета, — шепнула Сокорро. И, кивком указав на Висенте, добавила:
— Он скажет когда.
Джессика пошла было к Никки, но остановилась и обернулась. Под влиянием порыва она шагнула к Сокорро и поцеловала женщину в щеку.
— Ох, мам! — вздохнул Никки, когда Джессика обняла его. И почти сразу уснул.
Глава 7
В Отделе новостей Си-би-эй уже собирались прекратить изучение объявлений, которые печатались в местных газетах за последние три месяца.
Когда свыше двух недель назад группа поиска взялась за дело, им казалось крайне важным выяснить, где в США находилась штаб-квартира похитителей. В ту пору считалось, что даже если узников не удастся найти, по крайней мере, может быть, удастся обнаружить, где их содержали.
Однако сейчас, когда стало известно, что семья Слоуна находится в Перу, — правда, только “Сендеро луминосо” знала, где именно, — поиски места их пребывания в США, казалось, уже не имели значения.
Для телевидения было бы интересно найти это место и показать его. Но вероятность того, что это может как-то продвинуть поиск, с каждым днем уменьшалась.
И все же предпринятые усилия не оказались тщетными. Но стоит ли искать дальше, даст ли это что-нибудь?
Дон Кеттеринг, возглавлявший теперь на Си-би-эй группу поиска, так не считал. Такого же мнения держался и старший выпускающий группы Норман Джегер. Даже Тедди Купер, которому принадлежала идея создания группы и который с самого начала наблюдал за ее деятельностью, не мог привести доводов в пользу того, чтобы продолжать поиски.
