Франц Фюман - Избранное
Прометей смотрел на мальчика с нескрываемым восхищением, а Гермес едва уловимой улыбкой дал понять, что ожидал подобного восхищения, но что выказывать его излишне. Так что Прометей возразил только, что женщины у него здесь нет, а его советчик, насколько он мог заметить, не женского пола.
— Я в самом деле не женщина, — отвечал Гермес, — хотя иногда очень желал бы ею быть. Но оставим это. Я пришлю тебе помощницу. Какая-нибудь уж найдется, может быть, Афина или Деметра, в крайнем случае — Геба.
— Ты собираешься на Олимп, Гермес? — испуганно спросил Прометей.
— Я же тебе говорил, что иду к моему батюшке.
— А кто твой батюшка?
— Зевс, конечно, кто же еще? Моя мать — это Майя, дочь Атланта. Но быть все время с нею, среди теней, очень скучно, несмотря на все истории. Я желаю не только слушать их, но переживать сам. Поэтому я решил стать богом и поселиться возле батюшки, на Олимпе. Двенадцать богов там уже есть, а я буду тринадцатым. Тринадцать — это хорошее число, оно приносит счастье. А ты, Прометей, веришь в числа?
— Нет, — резко сказал Прометей, не желавший признаваться в том, что он не имеет понятия ни о какой вере в числа. Поэтому, не продолжая разговора об этом новом для него предмете, он спросил:
— Ты весь путь намерен проделать пешком? Разве ты не умеешь летать?
— К сожалению, разучился, — пояснил Гермес. — От того, что слишком долго лежал там, внизу. Гефест должен что-нибудь изобрести и выковать для меня — пару искусственных крыльев или что-либо в этом роде. Только чтоб они были на башмаках, понимаешь, а не на спине, как у ворон. Но эти чашки тоже недурны. На берегу их сейчас валяется великое множество, можно всякого понаделать.
Он поманил к себе Прометея и доверительно шепнул ему на ухо:
— Панцирь черепахи, три высушенных коровьих кишки и шип акации или очень твердая чешуйка — смог бы ты что-нибудь из этого смастерить?
— Нет, — честно отвечал Прометей.
— В самом деле нет?
— В самом деле нет.
— А вот я могу, — сказал малыш с таким умным видом, что Прометей расхохотался.
— Поторопись, — попросил он. — Я ведь тебя жду!
— Хорошо, — сказал Гермес и заскользил прочь. Но не успел он сделать и нескольких шагов, как Прометей позвал его обратно.
— Послушай, Гермес, — озабоченно начал он, — если я и какая-нибудь богиня вдохнем в эти существа свое дыхание, то разве не станет новое племя бессмертным?
— Разумеется, — отвечал Гермес, — а ты этого не хочешь?
— Меньше всего на свете, — сказал Прометей. — Бессмертие делает ленивым, а я хочу, чтобы мои созданья были деятельны. Нет, бессмертная богиня для этого не годится.
— Но ты ведь и сам бессмертен, Прометей, — сказал мальчик, — если ты один дашь им свое дыхание, будет то же самое.
Прометей задумался.
— Я должен смешать его с дыханием смертного существа, — сказал он наконец, — и уже знаю какого: с дыханием Амалфеи! Она, правда, всего только коза, но ты не найдешь создания, превосходящего ее достоинствами: храбрая, когда она защищает своих детей, но не безрассудная, немного прожорливая, правда, и немного болтливая, но такая верная и добрая. Приведи ко мне Амалфею!
— Это ты можешь сделать сам, — сказал Гермес, — для этого я тебе не нужен. Огненную глину никто у тебя не утащит. А раз ты умеешь летать, то быстро вернешься.
— Ах, Гермес, неужели ты мне не поможешь? — взмолился Прометей. — Я ужасно боюсь, что пропущу нужный момент. А испортить я могу не более одной фигуры. Если же дело затянется, Амалфея заспешит к своим козлятам.
— Может, сейчас у нее их нет!
— У нее всегда они есть. — Прометей взял мальчика за руку и грустно промолвил: — Гермес, милый мой, что я могу тебе предложить! Ведь у меня ничего нет. Я готов дать тебе еще одно обещание на будущее.
— Ну ладно, — сказал Гермес, немного подумав, — только при одном условии. Если из твоего замысла действительно что-то выйдет и новое племя со временем разрастется, пусть оно каждый год мне что-нибудь дарит и отмечает этот день. МЫ назовем это жертвой. Согласен?
— Завтра у нас день с самой короткой тенью. Остановимся пока на этом дне?
— Нет, это должно быть установлено точно: накануне! И когда твое племя будет насчитывать сто голов, пусть оно свершит это в первый раз. Сегодня вообще самый благоприятный день для твоего начинания: день перед самой короткой ночью. Так по рукам?
— Да будет так! — сказал Прометей, и они опять пожали друг другу руки.
— Поторапливайся, — воскликнул Гермес, когда Прометей взмыл в воздух, — мне еще сегодня надо попасть на Олимп, нынешний день и для меня самый благоприятный!
Когда летящий скрылся из виду, мальчик превратился в юношу. «Посмотрим теперь, что поделывает батюшка», — сказал он про себя и, прикрыв глаза рукой, через пустыню, море и горы устремил взгляд на Олимп. И он увидел Зевса на золотом троне, в окружении богов, в правой руке — молния, на плече — орел, а перед ним стоял Гефест и надевал ему на голову какой-то круглый предмет с семью зубцами, сверкавший на солнце семицветным блеском.
— Что это еще такое? — удивленно спросил Гермес. — Даже я этого не знаю.
Атлант превращается в камень
— Это корона, отец Зевс, — говорил Гефест, — а ее семицветный блеск, превосходящий сияние золота, должен возвещать, что ты царь надо всеми.
Зевс взял корону, повертел ее на солнце и взвесил на руке.
— Смотри-ка, — сказал он. — Шлем с семью зубцами, и он легче, чем шлем Афины, и блестит он ярче золота, и название у него особое, для меня одного. Оказывается, все можно сделать, когда хочешь. За это хвалю!
Он снова надел корону на голову, и ее переливчатый блеск отражался в шлемах богов. Ибо Гефест изготовил всем по шлему из чистого золота и каждому еще какой-нибудь подарок, тоже из золота: Аполлону — копье, Арею — огромный меч, Артемиде — лук и колчан со стрелами, Афине — пару сандалий с золотыми ремнями, Деметре — кувшин, Гебе — чашу и кубок, Гестии — горшок для угля, Посейдону — трезубец, наконец, Афродите — пояс из тончайших золотых нитей, в который были вплетены самые тайные силы этого металла: тот, чье тело охватывал этот пояс с пряжкой в виде змеиной головы, будь это даже один из Сторуких, внушал всякому, кто бы на него ни взглянул, самую пылкую любовь.
Большую часть этих вещей, а к ним надо прибавить еще одеяние для Геры и шапку-невидимку для Аида, Гефест изготовил загодя для тех, кто избавит его от тягостного одиночества, так что теперь он щедрой рукой раздавал дары ликующим богам и богиням, пока Зевс недовольным тоном его не спросил, неужто царь останется с пустыми руками. «Высшему — наилучшее, а наилучшее — напоследок», — гласил ответ кузнеца, и вот теперь Зевс восседал на троне, бывшем шире и выше колесницы, увенчанный короной, сияние которой затмевало блеск золотых шлемов. И все же царь был раздражен: кузнецу не следовало одаривать других богов прежде него, да еще в один день с ним. Поэтому, когда Гефест торжественным тоном сообщил ему названия камней, которыми он украсил корону, — алмаз, смарагд, рубин, опал, аметист, сапфир и бирюза, — Зевс проворчал, что он этого знать не желает, он сказал, какую вещь надо изготовить, остальное уж дело мастера! Однако, увидев расстроенное лицо того, к кому относилась эта отповедь, Зевс смягчился.
— Я доволен тобой, сын мой, — подтвердил он, — хотя считаю, что эта твоя семицветная корона все же немного тяжеловата. Вот здесь, над правым ухом, она мне давит голову. Но ты можешь позднее это исправить. Подумал ли ты об устройстве нашего жилища?
Закопченное лицо кузнеца прояснилось от усердия, медленно описав рукой круг, он в нескольких местах тряхнул ею, словно ставя там строения, о которых сейчас говорил:
— Здесь, на этой площадке, над вечной зеленью долины и под вечным снегом вершины, мыслю я воздвигнуть дворец из золота и драгоценных камней, — заявил он с такими сияющими глазами, словно видел уже творение своих рук искрящимся в свете солнца. — Обитать в нем будут царь и его супруга, и еще там будет парадная зала богов, широкая и просторная, из золота и серебра. Вокруг царского дворца я построю жилища из серебра и меди, для каждого божества, и назову их домами. Позади них расположатся медные хранилища для припасов, и все эти строения я обнесу стеной из каменных плит, которая будет защищать наше обиталище от диких зверей или других врагов. Аид и Посейдон, как я полагаю, останутся там, где они сейчас, но ежели они пожелают нас посетить, для них будут приготовлены гостевые покои в царском дворце. Так я представляю себе все в целом. Доволен ли мой царственный отец этим планом?
Кузнец ожидал радостных возгласов, но Зевс молча раздумывал, а боги не осмеливались нарушать ход его мыслей. Царя же снова раздосадовало то обстоятельство, что не соблюдено должное расстояние между ним и остальными. Ему было бы приятней, если бы дом предназначался только ему, а боги оставались бы в пещерах, но потом он подумал, что вся суть в том, как это получится на самом деле.
